Монолог русского режиссера

"Диалоги кармелиток" в постановке Дмитрия Чернякова

На сцене Баварской государственной оперы в Мюнхене состоялась премьера оперы "Диалоги кармелиток" Франсиса Пуленка в постановке режиссера Дмитрия Чернякова и музыкального руководителя театра Кента Нагано. Это уже второй, после "Хованщины", спектакль господина Чернякова на одной из самых знаменитых оперных сцен Европы. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ. 

Второй спектакль на важнейшей оперной сцене Германии — свидетельство того, что из "русского гостя" Дмитрий Черняков уже превратился в равноправного члена клуба признанных оперных режиссеров Европы. Еще одним подтверждением этого вывода служит сам выбор материала: прежде москвичу Чернякову доверяли, будто экзотическому специалисту-этнографу, только русские оперы. Да он и сам признавался, что хочет по-настоящему открыть миру лучшие отечественные произведения этого жанра. "Диалоги кармелиток" Франсиса Пуленка — первая нерусская опера ("Макбет" Верди все-таки был совместной продукцией с Новосибирском, где и состоялась премьера), поставленная господином Черняковым вне России. Выбор был не его, а Мюнхена. Режиссер предупреждает недоумение всех, кто считает "Диалоги кармелиток" чуждым ему материалом, и признается, что сочинение Пуленка не входило в число его любимых произведений и что он долго колебался. 
Опере "Диалоги кармелиток" почти полвека. Текст первоначально был сценарием фильма, написанным монахом-доминиканцем отцом Брюкбергером и Филиппом Агостини, а диалоги сочинил Жорж Бернанос. Сценарий потом превратился в пьесу, которой и воспользовался Пуленк. Некоторые считают, что в появлении оперы была очень заинтересована католическая церковь, чья репутация сильно пострадала в годы войны. Речь, впрочем, ведется о временах гораздо более отдаленных: в основу сюжета положен реальный эпизод Великой французской революции. В июле 1794 года, за десять дней до конца якобинского террора, в Париже были осуждены и в тот же день гильотинированы 16 монахинь-кармелиток. Речь в опере, таким образом, идет о революции и религии. 

В спектакле Дмитрия Чернякова, человека, от католического, да и от революционного контекста весьма далекого, нет ни революции, ни религии — если понимать ее как институцию. Сюжет переосмыслен им радикально, последовательно и очень увлекательно. Режиссер привнес в "Диалоги кармелиток" тему, которая остается для него одной из главных,— противостояние человека и толпы, беззащитность индивидуальности перед массой. В оригинальных "Диалогах кармелиток" толпа появляется один раз — на площадь, где казнят монашек, приходят охочие до кровавого зрелища зеваки. Дмитрий Черняков выводит ее на сцену еще один раз, в прологе, показанном еще до того, как Кент Нагано взмахнет дирижерской палочкой. На сцене — современная уличная толпа, шум городского транспорта, толчея спешащих по делам и не видящих друг друга людей. И только одна женщина стоит в оцепенении, отчаянно вглядываясь в пустоту,— это Бланш де ля Форс. Та, которая в канонических "Диалогах кармелиток" уходит, мучимая сомнениями и страхом перед реальностью, в монастырь — чтобы потом добровольно присоединиться к осужденным сестрам и последней взойти на эшафот. 

У Дмитрия Чернякова (как всегда, он сам придумал сценографию к спектаклю) "монастырь" представляет собой деревянную дачную террасу, старую и высохшую, с большими окнами — напоминание о каком-то подмосковном эдеме советских времен. Собственно говоря, большая часть действия, все сцены в монастыре, происходит именно на этой террасе, где живут женщины в немодных выцветших кофтах — некая секта удалившихся от мира людей. Господин Черняков изумительно придумал явление этого "острова" мечты — когда далеко-далеко в глубине пустой громадной сцены появляется освещенный островок и медленно плывет, точно небесное тело в невесомости, к авансцене. Потом домик будет неслышно поворачиваться своими стенами на авансцене — и эта красивая лирическая созерцательность лишь оттеняет бушующие внутри страсти. 

Бланш, мучимая страхом перед жизнью и поисками ее смысла (Сюзан Гриттон не только прекрасная певица, но и хорошая актриса), попадает в это женское сообщество в момент смены власти: умирает прежняя настоятельница, и несколько обитательниц эскапистской секты вступают в борьбу. Для режиссера центральной фигурой становится мать Мария. Собственно говоря, именно в ее столкновении с Бланш и заключено главное напряжение второй части спектакля. Режиссер делает мужеподобную, жестокую (умирающую настоятельницу она только что не избивала) мать Марию предательницей: когда тучи над обитательницами таинственной террасы сгущаются, Мария, прежде чем исчезнуть, передает список сектанток некоему представителю власти, который именно по этой бумажке и зачитывает невинным смертный приговор. 

Религиозное исступленное мученичество Дмитрию Чернякову вряд ли интересно. Жертвенность не во имя Бога, но для конкретных людей становится итогом сомнений и мучений Бланш. Сбежав из разоренной секты, она возвращается в нее буквально в последний момент. Дмитрий Черняков не разъясняет социальный механизм, который вдруг дает сбой — никакой казни нет, но женщины, запершись на своей терраске, готовятся пустить из больших красных баллонов газ и взорваться. Толпа за ограждениями собралась посмотреть взрыв, но в последний момент Бланш прорубает стену дома и по одной выносит оттуда женщин. В музыке к последней сцене у Пуленка явственно слышен свист ножа гильотины. У Дмитрия Чернякова же каждая музыкальная смерть превращается в спасение еще одной жизни. И только сама Бланш не успевает спастись, наконец-то обретя тот смысл, который она так мучительно искала.

РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ

Коммерсантъ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе