Не превратиться в фигляра

Музейный проект режиссера Дмитрия Волкострелова.
Послесловием к фестивалю «Территория» стали гастроли санкт-петербургского театра POST, состоявшиеся на площадке Московского музея современного искусства на Тверском бульваре. 
Фото: Анастасия Блюр / Театр Post


Чуть раньше здесь закрылась выставка «Повседневность. Простые действия», первый музейный проект режиссера Дмитрия Волкострелова.


Театр POST, за несколько лет выросший из маргинального эксперимента в модное в «продвинутых» театральных кругах явление, привез в Москву почти весь свой репертуар: семь спектаклей, в том числе и недавнюю премьеру «Мы уже здесь» по пьесе белорусского автора Павла Пряжко, единомышленника Волкострелова. Если последний сдвигает границы привычного, обывательского представления о театре, то Пряжко меняет традиционное понятие пьесы, предлагая взамен термин «текст».

До недавних пор театр POST, по принципиальным соображениям, имел дело исключительно с современными текстами: львиная доля репертуара — пьесы все того же Пряжко, а первым спектаклем был «Июль» Вырыпаева. Недавно репертуарный принцип был уточнен — POST обращается не только к свежим текстам, но и к старым, если речь идет о чем-то важном, что было написано не для театра. Один из источников вдохновения для Волкострелова, чье представление о театре формируется не столько сценической практикой, сколько тенденциями в современном искусстве, в последнее время является музыкальный авангард: в Москве показали диптих по манифестам Джона Кейджа, автора знаменитого «4.33». Если первую часть диптиха, «Лекцию о ничто», можно назвать декларацией нонспектакулярности (зрители сидели вокруг белого куба, скрывавшего актеров, читавших текст в определенном ритме, как музыкальную партитуру), то «Лекция о ничто», скорее, фокусировалась на вопросе о зрителе.

Здесь, сидя спиной к все тому же кубу, ты смотрел в стоящий перед тобой монитор и слушал дорожку в наушниках. Двое из каждой тройки зрителей (всего двенадцать) получали вначале пульты, с помощью которых можно было управлять аудио- и видеоконтентом. Аудитория делилась на активное, обладающее некоторой властью большинство и пассивное меньшинство, зависимое от решений соседей. Спектакль творился здесь и сейчас, зритель брал на себя функцию и одновременно ответственность режиссера: «Лекция о нечто» намечала модель иного общественного устройства, позаимствовавшего идею о горизонтальных связях, об отсутствии иерархической лестницы у нового, послевоенного, искусства.

Выставка Дмитрия Волкострелова — логическое продолжение его театра, философские основы которого так крепко спаяны с совриском: например, знаменитый масштабный спектакль по драматургическому циклу британца Марка Равенхилла «Shoot/Get treasure/Repeat» носил подзаголовок «музей шестнадцати пьес» и лучше всего смотрелся именно в музейных пространствах. Тексты, бежавшие строчками по экранам, звучавшие в подвешенных к потолкам наушниках, рассеянные по перемешанным карточкам, превратившиеся в фейсбучные комменты, становились объектом экспонирования, одной из составляющих инсталляции. Зритель же, вольный в своем выборе маршрута, мог собрать из этих параллельно игравшихся в разных комнатках отрывков, свою мозаику: спектакль создается в голове зрителя — один из принципов театра POST.


Фото: Анастасия Блюр / Тeatr Post


Выставка «Повседневность. Простые действия», разместившаяся на двух этажах Музея современного искусства, акцентировала внимание посетителя (становившегося также и частью экспозиции) на будничности, сбивала автоматизм с обычных жестов: в философии искусства, близкой Волкострелову, иерархия важного и неважного, значительного и незначительного фактически упразднена. В первом зале предлагалось внести свою лепту в словарь повседневности: на разлинованной стене, где каждая графа соответствовала одной букве алфавита, надо было написать слова, которые часто употребляешь в жизни. На испещренных черным маркером стенках можно было прочитать слова-паразиты, сокращенные имена любимых людей, термины и фамилии, говорящие о профессиональной принадлежности того, кто оставил здесь свой след. Коллективный словесный портрет, сумма частных языковых меток, определяющих и образ жизни, и образ мышления, характеризующих время и среду обитания. В других залах надо было оставить подпись на чистом листе бумаги, развязать и завязать шнурок, заварить себе чаю, послушать шум городских улиц. Каждое из предполагаемых действий сопровождалось короткой, деликатной инструкцией — ты не просто завязывал шнурок, но вспоминал какие-то случаи, связанные с этим простым действием; не просто расписывался, но и вспоминал, как придумывал эту подпись, как расписался впервые, как неудобно скребло перо плотную бумагу паспорта.

Выставка работала по простому, но эффектному и содержательному принципу: действия оставались все те же, но менялся контекст. Завязывание шнурков в музее, на камеру (тщательная документация происходившего стала материалом «выставки о выставке», работавшей еще неделю после закрытия), превращало простое действие в ритуал, делало его объектом рефлексии. То, что кажется общим и одинаковым для всех, оказывалось индивидуальным, особенным, разным.


Фото: Анастасия Блюр / Тeatr Post


Театр и музей в случае Волкострелова — общее поле идей и смыслов: одной из локаций выставки «Повседневность. Простые действия» стала театральная сцена, ставившая перед посетителем непростую задачу: находясь под слепящими софитами, остаться собой, не превратиться в фигляра. Отказ от игры как от лепки какого-то отдельного образа — одна из тенденций не только театра POST, но и целого сегмента актуального российского театра последних пятнадцати лет, испытывающего влияние документализма, ощущающего архаичность символизма и яркой выразительности.

О подобных вещах задумываешься во время просмотра нового спектакля театра POST, «Мы уже здесь» по пьесе Павла Пряжко, где Волкострелов не только режиссер, но и участник происходящего. Текст — ничем (кроме удивительного чувства языка, свойственного Пряжко) особенно не примечательные, будничные, отчасти практические, отчасти отвлеченные, диалоги первых марсианских колонистов. От этих разговоров веет тоской и праздностью — игры ума, рожденные скукой и пустынностью, строятся вокруг факта нарушенной связи с землей, с центром. Текстам Пряжко почти всегда свойственна неопределенность, ненавязчивость — здесь эти качества, кажется, заострены до предела: любые трактовки возможны — что это за люди, какие у них взаимоотношения, кроется ли в их недомолвках какая-то интрига или все что есть проговорено по первому плану… Вряд ли здесь стоит искать метафору — Марс тут и правда Марс; зато бросается в глаза полемичная нота по отношению к литературной, жанровой традиции фантастики — в пьесе Пряжко самые смелые мечты обернулись реальностью, никак не изменив жизнь, структуру сознания, барахлящие каналы межчеловеческой коммуникации.


Фото: Анастасия Блюр / Тeatr Post


В спектакле Волкострелова эта неопределенность прочувствована и даже усилена: время от времени кто-то из актеров (надо сказать, что, по меркам театра POST, этот спектакль довольно актерский, с ролями, персонажами и мизансценами) пишет на листке бумаги, прицепленном к стене, — «мы уже здесь». Стоит отвлечься, и не заметишь, как надпись, укрупненная камерой, блекнет, исчезает, не оставляя следа. Это похоже на модную сейчас, в том числе в кинодокументалистике, технологию — статичная камера, оставленная в определенном месте на долгое время, фиксирует кусочек жизни, географически компактный, но вытянутый вдоль временной оси.

Подобный, ненарочитый, подход к исследованию или, скорее, к наблюдению за жизнью рифмуется с опытами английского композитора-авангардиста Стивена Райха, на которого Волкострелов ссылался в предпремьерных интервью. Райх, предвосхитивший многие открытия в электронной музыке, в музыке техно, сформулировал метод time loop, фазового смещения — когда одно и то же произведение играется на нескольких инструментах одновременно (или воспроизводится на склеенных кусках магнитофонной пленки), с импровизационной рассинхронизацией во времени. Сам Райх говорил, что идея его сочинения Six pianos родилась случайно, когда в музыкальном магазине он наблюдал, как разыгрываются несколько человек, пробующих инструменты.

В спектакле Волкострелова этот принцип воплощен в непрерывно повторяющемся перформансе: актеры сворачивают и разворачивают футболки, лежащие перед ними аккуратными свертками. То один, то по двое, то синхронно, то кто-то из пары замедляет процесс, делает паузу, неочевидным способом отзывающуюся в движениях другого, — такая замкнутая, герметичная система, действующая по своим законам. Текст пьесы в это же время звучит из другой комнаты: изображение камеры, снимающей закулисное действие, выводится на экран. Иногда человек уходит из кадра, а камера все снимает то огнетушитель, то кусок стены. Камер несколько, мы видим одну локацию, другую, то крупный план, то общий. Ближе к финалу прямой эфир сменяется записью, реальности множатся. Героем спектакля становятся не столько персонажи, сколько восприятие, расслаивающееся, деформируемое течением времени. Сам сюжет, во всей его дробности и микрособытийности, начинает существовать по законам современной квантовой физики, прозрения которой спорят с устойчивыми представлениями о линейности времени и единой объективной картине мира. 
Автор
Анна Банасюкевич
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе