«Не знаю насчет быдла, но мне нравится играть непривычное»
18 мая 2016 ● Lenta.ru
Вениамин Смехов о Юрии Любимове, Таганке и премьере «Гоголь-центра».
За последние два года Максим Диденко стал одним из самых модных российских режиссеров, а его «Конармия», где солдаты Буденного идут в атаку нагишом, и «Земля», где сражение меж комсомольцами и кулаками превратилось в баскетбольный матч, стали предметом яростных споров критиков.
За последние два года Максим Диденко стал одним из самых модных российских режиссеров, а его «Конармия», где солдаты Буденного идут в атаку нагишом, и «Земля», где сражение меж комсомольцами и кулаками превратилось в баскетбольный матч, стали предметом яростных споров критиков.
Фото: Юрий Самолыго / ТАСС
Теперь он выпускает в «Гоголь-центре» спектакль о Борисе Пастернаке, в котором роль старого поэта неожиданно согласился исполнять Вениамин Смехов. «Лента.ру» расспросила ветерана легендарного Театра на Таганке о том, что он нашел в постановке молодого возмутителя спокойствия.
14 мая в «Гоголь-центре» выходит премьера «Пастернак. Сестра моя — жизнь», где вы играете поэта. Как началось ваше сотрудничество с этим театром и не сомневались ли вы, принимая решение об участии в спектакле Максима Диденко?
Все началось со «вчерашней», почти незаслуженной, идеальной радости — работе в любимовском Театре на Таганке. Вот 1964 год, мы начинаем там трудиться-учиться, а потом проходят какие-то пятьдесят лет — и выясняется, что об этом периоде «золотого века Таганки» написаны сотни диссертаций и тысячи хвалебных статей, и этот период входит в мировую театральную антологию...
А начиналось все примерно так же, «нежданно-негаданно» — как сейчас у Серебренникова, у Бутусова, как идет и у Максима Диденко. А к нему я приглашен, так сказать, вблизи наблюдать такое очевидное сходство. В чем? Наверно, в том опыте предпочтений, с которым Любимов пришел учиться вместе с нами какому-то своему театру. Он уже заявил о себе «Добрым человеком из Сезуана», и это было очень сильно. А дальше в течение двадцати лет — до изгнания Любимова из страны — длился этот «золотой век» Таганки, где в репертуаре сосуществовали очень разные, скажем так, заявки на жанры. Он не любил, когда называют какой-то конкретный жанр — мелодрама, трагикомедия, гражданская лирика. Он считал, что жанр надо искать. Вот и Диденко ищет свой жанр.
Вы видели раньше какие-то спектакли этого режиссера?
Да, я видел «Конармию» у брусникинцев, «Хармса», «Землю», я видел моноспектакль Дины Корзун «Звездный мальчик», который она играла на благотворительном вечере фонда «Подари жизнь». В нем не было ни одной секунды, не выверенной по жесту, там была проделана тонкая и красивая работа по пластической партитуре — не говоря о партитуре психологической, сказочной и так далее.
Что касается «Конармии», то это был яркий вызов в сторону Бабеля. Мне кажется, что Бабелю этот спектакль, который взрывает мысли и чувства, пришелся бы по вкусу (в отличие от части публики, которую возмущает подобное балетно-пантомимическое, карнавально-фантастическое «хулиганство»). Сочинения Диденко прекрасны тем, что он делает их в сговоре с актерами. И то, что я сегодня пошел на этот сговор, было для меня естественно.
Хотя, казалось бы, я уже избавился от соблазна театра, я в своих программах выступаю с публикой один на один, записываю аудиокниги, у меня работа в кино, на телевидении, на канале «Культура» — и так далее. Но я согласился участвовать в спектакле «Пастернак. Сестра моя — жизнь», потому что это обещало мне интересную трату «энергии заблуждения» в молодом и очень обособленном от привычной России круге живого искусства. В том круге, где, например, восхищают и «Кому на Руси жить хорошо» Кирилла Серебренникова, и «Рассказы Шукшина» в Театре Наций; где творят брусникинцы, которые с первого курса стали актерами, и где веселит душу «Хармс. Мыр» в «Гоголь-центре», в постановке Максима Диденко.
Спектакли Диденко обычно поражают прежде всего энергией, темпом, скоростью. Меж тем Пастернак — не очень «быстрый» поэт. Нет ли в этом проблемы, как вам кажется?
Я опять вспоминаю Таганку — ведь там был создан жанр поэтического представления. Героями таких представлений были Пушкин, Маяковский, Евтушенко, Вознесенский, Есенин — и это были, как горячо утверждают свидетели, незабываемые спектакли. Я думаю, что перевод поэзии на сцену требует отмены трепетных штампов восприятия авторов-кумиров.
На сцене Московского театра драмы и комедии на Таганке
Фото: Анатолий Гаранин / РИА Новости
Когда Юрий Петрович Любимов поставил «Гамлета», на него набрасывались с криками: что это за Гамлет такой ходит по сцене? Невысокого роста, популярный бард, а по сцене еще мотается какая-то хламида... А потом прошло время и выяснилось, что даже для самого титулованного, можно сказать, Гамлета — Иннокентия Михайловича Смоктуновского — Высоцкий был потрясающим Гамлетом. Это он на съемках «Ловушки для одинокого мужчины» говорил мне, что и сам мечтал в фильме Козинцева «Гамлет» играть живого парня, а не какого-то завитого красавца из древних датских племен. Сделаем скидку на самоиронию великого артиста, он был потрясающим Гамлетом, но учтем это его отношение к нашему, Володиному, принцу датскому.
Любимов не стоял на коленях перед Шекспиром — и Максим Диденко не стоял на коленях перед Бабелем, перед Хармсом, перед Оскаром Уайльдом, а сегодня он объясняется в любви к Пастернаку, но так, как он лично хочет и может это делать. Этот грядущий спектакль — моя нечаянная радость, как говорил Блок, — делается не только режиссером Максимом Диденко, но и композитором Иваном Кушниром и художником Галиной Солодовниковой. Все трое — настоящие мастера.
Кто еще участвует в спектакле?
Потрясающие молодые артисты из «Седьмой студии», бывшего курса Кирилла Серебренникова в Школе-студии МХАТ (когда они еще учились, моя жена Галя Аксенова водила меня на все их показы, на этюды, как и на курс Брусникина, и до этого на курс Золотовицкого, — один за другим выпускались классные ребята). Сегодня я с ними встретился на сцене — ну как встретился: я, читая стихи, немного по соседству, «отдельной строкой».
Замечательная артистка Светлана Брагарник ведет женскую тему Бориса Пастернака, Поэтом-мальчиком стал Никита Щетинин, Михаил Тройник играет «второй возраст» Поэта, ну а на мою долю и долю моего друга, артиста этого театра Вячеслава Гилинова, выпало читать от имени «позднего» Пастернака. В спектакле необыкновенным образом сплетены поэтическое Слово, физическое движение, язык оперы, балета, цирка и пантомимы.
«Пастернак. Сестра моя — жизнь»
Фото: Ирина Полярная / «Гоголь-центр»
Недавно на Малой сцене Театра на Таганке вышел ваш спектакль «Флейта-позвоночник». Означает ли это в какой-то степени ваше возвращение на Таганку?
Ни в какой. В этом смысле молодой Диденко похож на пожилого меня — я не знаю, куда меня поведет в следующий раз. Что-то происходит, что-то новое предлагается — и затем появляется вдруг спектакль. Летом 2012 года мне позвонил Евтушенко и предложил вспомнить, что я делал в 60-е и 70-е у Юрия Петровича Любимова, работая как его соавтор над поэтическими спектаклями. Меня сперва это раздражило, я давно ушел из театра, лишь как зритель являлся на Таганку. Но Евтушенко и мой друг Валерий Золотухин заманили меня в эту ловушку — и вышел спектакль «Нет лет».
Золотухин вместе со мной должен был находиться на сцене — я в одном портале, он в другом, — а между нами должна была буйствовать молодежь на темы Евтушенко. Но Валерий Золотухин трагически ушел из жизни — и премьера «Нет лет» прошла без него. Мы играем спектакль третий год. Он доставляет радость и зрителям, и молодым любимовцам, которые, казалось бы, работают по рецептам 60-70-х годов. Оказалось, что это универсальная радость, когда языком поэзии можно петь, танцевать, печалиться и радоваться. Мы поездили уже по городам и странам, спектакль «Нет лет» продолжает идти на Таганке, но это никак не означает моего «возвращения».
Точно так же я поставил «Самоубийцу» в РАМТе у Алексея Владимировича Бородина, спектакль выдержал пять сезонов, это была честь и счастье — но я же не стал актером и режиссером этого театра. А сейчас я так же сделал «Флейту-позвоночник» на Малой сцене Таганки. Я, кажется, специалист по одиночным выстрелам. Когда в 1980 году я сочинил «Али-бабу» и она удалась, ко мне обратились из трех южных республик СССР, чтобы я придумал спектакли и по туркменским сказкам, и по киргизским — но я все-таки отказался, мне повезло удачно исказить одну «Шехерезаду» на всю мою жизнь...
Порой кажется, что режиссеры слишком часто эксплуатировали ваш облик и благородные манеры. Вам никогда не хотелось сыграть что-нибудь «поперек», какое-нибудь абсолютное быдло?
Не знаю насчет быдла, но мне нравится играть что угодно, и чем это будет дальше от привычного — тем интереснее. Я довольно много снимался в последние годы — в сериале «Контригра» на канале «Россия» или в сериале «Монтекристо» (он был сделан по аргентинскому лекалу и в нем было 117 серий, но я не заметил, как все сняли, — такая была хорошая команда). Там я играл роль, так сказать, харизматического злодея. И раньше — кроме «Мушкетеров», был фильм «Ловушка для одинокого мужчины», который мне нравится ничуть не меньше. Но все-таки в кино я снимаюсь мало, я театральный актер, и в театре приходилось играть разные роли — и среди них были и серьезные, и причудливые, и комические. Самое смешное сыграл в спектакле, который поставил на Таганке Михаил Левитин — Любимов в 1969 году гостеприимно распахнул перед ним двери театра. Это был «Мокинпотт» Петера Вайса, где я играл клоуна в трех ролях — и этот спектакль я вспоминаю с глубоким удовлетворением.
«Пастернак. Сестра моя — жизнь»
Фото: Ирина Полярная / «Гоголь-центр»
В артистической среде ходят слухи, связанные с кинопостановками «Мастера и Маргариты» — дескать, они приносят несчастье. Вы в театре играли Воланда — не боялись ли вы тогда выходить на сцену в этой роли?
Никогда не боялся. Я актер, и я замечательно себя чувствую освобожденным от любых страхов — я доверяю все свои страхи режиссеру. Актер, как бесконечно напоминал нам Юрий Петрович Любимов — это исполнительская профессия, и мне нравится, когда меня заражают (и заряжают) неиспытанным предчувствием — вот, например, как Максим Владимирович Диденко... (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить)...
Теперь он выпускает в «Гоголь-центре» спектакль о Борисе Пастернаке, в котором роль старого поэта неожиданно согласился исполнять Вениамин Смехов. «Лента.ру» расспросила ветерана легендарного Театра на Таганке о том, что он нашел в постановке молодого возмутителя спокойствия.
14 мая в «Гоголь-центре» выходит премьера «Пастернак. Сестра моя — жизнь», где вы играете поэта. Как началось ваше сотрудничество с этим театром и не сомневались ли вы, принимая решение об участии в спектакле Максима Диденко?
Все началось со «вчерашней», почти незаслуженной, идеальной радости — работе в любимовском Театре на Таганке. Вот 1964 год, мы начинаем там трудиться-учиться, а потом проходят какие-то пятьдесят лет — и выясняется, что об этом периоде «золотого века Таганки» написаны сотни диссертаций и тысячи хвалебных статей, и этот период входит в мировую театральную антологию...
А начиналось все примерно так же, «нежданно-негаданно» — как сейчас у Серебренникова, у Бутусова, как идет и у Максима Диденко. А к нему я приглашен, так сказать, вблизи наблюдать такое очевидное сходство. В чем? Наверно, в том опыте предпочтений, с которым Любимов пришел учиться вместе с нами какому-то своему театру. Он уже заявил о себе «Добрым человеком из Сезуана», и это было очень сильно. А дальше в течение двадцати лет — до изгнания Любимова из страны — длился этот «золотой век» Таганки, где в репертуаре сосуществовали очень разные, скажем так, заявки на жанры. Он не любил, когда называют какой-то конкретный жанр — мелодрама, трагикомедия, гражданская лирика. Он считал, что жанр надо искать. Вот и Диденко ищет свой жанр.
Вы видели раньше какие-то спектакли этого режиссера?
Да, я видел «Конармию» у брусникинцев, «Хармса», «Землю», я видел моноспектакль Дины Корзун «Звездный мальчик», который она играла на благотворительном вечере фонда «Подари жизнь». В нем не было ни одной секунды, не выверенной по жесту, там была проделана тонкая и красивая работа по пластической партитуре — не говоря о партитуре психологической, сказочной и так далее.
Что касается «Конармии», то это был яркий вызов в сторону Бабеля. Мне кажется, что Бабелю этот спектакль, который взрывает мысли и чувства, пришелся бы по вкусу (в отличие от части публики, которую возмущает подобное балетно-пантомимическое, карнавально-фантастическое «хулиганство»). Сочинения Диденко прекрасны тем, что он делает их в сговоре с актерами. И то, что я сегодня пошел на этот сговор, было для меня естественно.
Хотя, казалось бы, я уже избавился от соблазна театра, я в своих программах выступаю с публикой один на один, записываю аудиокниги, у меня работа в кино, на телевидении, на канале «Культура» — и так далее. Но я согласился участвовать в спектакле «Пастернак. Сестра моя — жизнь», потому что это обещало мне интересную трату «энергии заблуждения» в молодом и очень обособленном от привычной России круге живого искусства. В том круге, где, например, восхищают и «Кому на Руси жить хорошо» Кирилла Серебренникова, и «Рассказы Шукшина» в Театре Наций; где творят брусникинцы, которые с первого курса стали актерами, и где веселит душу «Хармс. Мыр» в «Гоголь-центре», в постановке Максима Диденко.
Спектакли Диденко обычно поражают прежде всего энергией, темпом, скоростью. Меж тем Пастернак — не очень «быстрый» поэт. Нет ли в этом проблемы, как вам кажется?
Я опять вспоминаю Таганку — ведь там был создан жанр поэтического представления. Героями таких представлений были Пушкин, Маяковский, Евтушенко, Вознесенский, Есенин — и это были, как горячо утверждают свидетели, незабываемые спектакли. Я думаю, что перевод поэзии на сцену требует отмены трепетных штампов восприятия авторов-кумиров.
На сцене Московского театра драмы и комедии на Таганке
Фото: Анатолий Гаранин / РИА Новости
Когда Юрий Петрович Любимов поставил «Гамлета», на него набрасывались с криками: что это за Гамлет такой ходит по сцене? Невысокого роста, популярный бард, а по сцене еще мотается какая-то хламида... А потом прошло время и выяснилось, что даже для самого титулованного, можно сказать, Гамлета — Иннокентия Михайловича Смоктуновского — Высоцкий был потрясающим Гамлетом. Это он на съемках «Ловушки для одинокого мужчины» говорил мне, что и сам мечтал в фильме Козинцева «Гамлет» играть живого парня, а не какого-то завитого красавца из древних датских племен. Сделаем скидку на самоиронию великого артиста, он был потрясающим Гамлетом, но учтем это его отношение к нашему, Володиному, принцу датскому.
Любимов не стоял на коленях перед Шекспиром — и Максим Диденко не стоял на коленях перед Бабелем, перед Хармсом, перед Оскаром Уайльдом, а сегодня он объясняется в любви к Пастернаку, но так, как он лично хочет и может это делать. Этот грядущий спектакль — моя нечаянная радость, как говорил Блок, — делается не только режиссером Максимом Диденко, но и композитором Иваном Кушниром и художником Галиной Солодовниковой. Все трое — настоящие мастера.
Кто еще участвует в спектакле?
Потрясающие молодые артисты из «Седьмой студии», бывшего курса Кирилла Серебренникова в Школе-студии МХАТ (когда они еще учились, моя жена Галя Аксенова водила меня на все их показы, на этюды, как и на курс Брусникина, и до этого на курс Золотовицкого, — один за другим выпускались классные ребята). Сегодня я с ними встретился на сцене — ну как встретился: я, читая стихи, немного по соседству, «отдельной строкой».
Замечательная артистка Светлана Брагарник ведет женскую тему Бориса Пастернака, Поэтом-мальчиком стал Никита Щетинин, Михаил Тройник играет «второй возраст» Поэта, ну а на мою долю и долю моего друга, артиста этого театра Вячеслава Гилинова, выпало читать от имени «позднего» Пастернака. В спектакле необыкновенным образом сплетены поэтическое Слово, физическое движение, язык оперы, балета, цирка и пантомимы.
«Пастернак. Сестра моя — жизнь»
Фото: Ирина Полярная / «Гоголь-центр»
Недавно на Малой сцене Театра на Таганке вышел ваш спектакль «Флейта-позвоночник». Означает ли это в какой-то степени ваше возвращение на Таганку?
Ни в какой. В этом смысле молодой Диденко похож на пожилого меня — я не знаю, куда меня поведет в следующий раз. Что-то происходит, что-то новое предлагается — и затем появляется вдруг спектакль. Летом 2012 года мне позвонил Евтушенко и предложил вспомнить, что я делал в 60-е и 70-е у Юрия Петровича Любимова, работая как его соавтор над поэтическими спектаклями. Меня сперва это раздражило, я давно ушел из театра, лишь как зритель являлся на Таганку. Но Евтушенко и мой друг Валерий Золотухин заманили меня в эту ловушку — и вышел спектакль «Нет лет».
Золотухин вместе со мной должен был находиться на сцене — я в одном портале, он в другом, — а между нами должна была буйствовать молодежь на темы Евтушенко. Но Валерий Золотухин трагически ушел из жизни — и премьера «Нет лет» прошла без него. Мы играем спектакль третий год. Он доставляет радость и зрителям, и молодым любимовцам, которые, казалось бы, работают по рецептам 60-70-х годов. Оказалось, что это универсальная радость, когда языком поэзии можно петь, танцевать, печалиться и радоваться. Мы поездили уже по городам и странам, спектакль «Нет лет» продолжает идти на Таганке, но это никак не означает моего «возвращения».
Точно так же я поставил «Самоубийцу» в РАМТе у Алексея Владимировича Бородина, спектакль выдержал пять сезонов, это была честь и счастье — но я же не стал актером и режиссером этого театра. А сейчас я так же сделал «Флейту-позвоночник» на Малой сцене Таганки. Я, кажется, специалист по одиночным выстрелам. Когда в 1980 году я сочинил «Али-бабу» и она удалась, ко мне обратились из трех южных республик СССР, чтобы я придумал спектакли и по туркменским сказкам, и по киргизским — но я все-таки отказался, мне повезло удачно исказить одну «Шехерезаду» на всю мою жизнь...
Порой кажется, что режиссеры слишком часто эксплуатировали ваш облик и благородные манеры. Вам никогда не хотелось сыграть что-нибудь «поперек», какое-нибудь абсолютное быдло?
Не знаю насчет быдла, но мне нравится играть что угодно, и чем это будет дальше от привычного — тем интереснее. Я довольно много снимался в последние годы — в сериале «Контригра» на канале «Россия» или в сериале «Монтекристо» (он был сделан по аргентинскому лекалу и в нем было 117 серий, но я не заметил, как все сняли, — такая была хорошая команда). Там я играл роль, так сказать, харизматического злодея. И раньше — кроме «Мушкетеров», был фильм «Ловушка для одинокого мужчины», который мне нравится ничуть не меньше. Но все-таки в кино я снимаюсь мало, я театральный актер, и в театре приходилось играть разные роли — и среди них были и серьезные, и причудливые, и комические. Самое смешное сыграл в спектакле, который поставил на Таганке Михаил Левитин — Любимов в 1969 году гостеприимно распахнул перед ним двери театра. Это был «Мокинпотт» Петера Вайса, где я играл клоуна в трех ролях — и этот спектакль я вспоминаю с глубоким удовлетворением.
«Пастернак. Сестра моя — жизнь»
Фото: Ирина Полярная / «Гоголь-центр»
В артистической среде ходят слухи, связанные с кинопостановками «Мастера и Маргариты» — дескать, они приносят несчастье. Вы в театре играли Воланда — не боялись ли вы тогда выходить на сцену в этой роли?
Никогда не боялся. Я актер, и я замечательно себя чувствую освобожденным от любых страхов — я доверяю все свои страхи режиссеру. Актер, как бесконечно напоминал нам Юрий Петрович Любимов — это исполнительская профессия, и мне нравится, когда меня заражают (и заряжают) неиспытанным предчувствием — вот, например, как Максим Владимирович Диденко... (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить)...