Занавеса не было, что стало привычным по теперешним временам, и зрители могли заранее ознакомиться с оформлением, состоявшим из нескольких стульев, множества софитов, металлической палки, похожей на балетный станок, под которую потом подлезали некоторые персонажи, и решетки на заднике с ярко красным пятном. И когда это пятно зашевелилось почти одновременно с выходящими на сцену действующими лицами, это стало неожиданным для зрителей. Как на площади в Ницце, где золотые и серебряные статуи, мимо которых ходит ничего не подозревающая публика, вдруг начинают легкое движение, и все понимают, что это вымазанные краской люди. С течением времени выяснилось, что фигура в красном – главный персонаж спектакля. И возник вопрос, кто это – мужеподобная женщина или одетый в женское платье мужчина? Оказалось, женщина, а их чаще всего в театре Виктюка исполняют мужчины, причем непременно молодые и интересные. Может быть, изначально это делается для того, чтобы подчеркнуть, чья красота для режиссера приоритетнее. Итак, "героиню" играл Дмитрий Бозин, о котором перед входом в театр говорили люди, вручавшие листовки на другое представление с этим артистом.
Действующих лиц в спектакле было шестеро, вместе с одетым в красное платье (потом в белое и черное) персонажем Бозина. Причем, этот персонаж с довольно несуразной для женщины фигурой – широкие плечи и узкий таз – обладал еще одним, мягко говоря, странным качеством – на редкость противным голосом. В нем было сочетание шепелявости и ноющих интонаций двух богатых и глупых дам с надутыми губами из передачи "Одна за всех" на канале "Домашний". Но разговорная речь оказалась не самым большим испытанием для публики. Дело в том, что главная "героиня" жаждала петь, но не просто в жанре "домашнего" пения: для души, для себя и своих близких, как это бывает у нас в домах, в караоке и ресторанных сборищах, а на сцене! Хотя и "домашнее" пение порой трудно пережить, когда кто-то воет во время праздничного корпоратива, не попадая в ноты или, как говорят музыканты, шпарит "на полкирпича", не контролируя децибелы своего фальшивого голоса.
По ходу вяло текущего действия выяснилось, что эта мужеподобная дама – богатая американка, и тратит деньги на аренду залов для своих концертов и на то, чтобы у каждого зрителя была в подарок бутылка Мартини. Какой уж тут конкурс "Голос" на Первом канале, где талантливые люди бьются за первое место?! Зачем бороться, если на твоем счету большие деньги, а значит лучшие залы у тебя и так в кармане. А если кто-то скажет, что ты бездарь, можно ответить, что это из зависти, как не раз повторяла "героиня", вспоминая хохот в зале во время своих выступлений. И вот, наконец, мы услышали, как она поет! Причем, не больше, не меньше, а шедевр мирового вокального искусства – арию Царицы ночи из оперы Моцарта "Волшебная флейта". И это был ужас-ужас-ужас! Она вопила, выла, пищала!..
Во время спектакля меня все время терзал вопрос: "Зачем взяли эту пьесу о бездарной певице?" Чтобы посмеяться? Но смеха особого не получилось, и зал безнадежно ждал финала: ведь спектакль шел два часа без антракта, и не было возможности уйти раньше. Вокруг главной героини в безмолвной неподвижности восседало пять персонажей, каждый из которых вскакивал и что-то говорил или кричал в зрительный зал. Таков сегодня принцип постановок, так называемых авангардных режиссеров, у которых на сцене практически никто ни с кем не общается. Во время одного из таких монологов и было названо имя главного персонажа – Флоренс Фостер Дженкинс, которое мне ни о чем не сказало. А оно, оказывается, принадлежало реальной женщине, жившей в конце XIX-XX веке. Но кого бы я потом ни спрашивала: актеров, режиссеров, вокалистов, – никто ничего о ней не знал.
Среди персонажей был негр в женских туфлях на каблуках. И снова вопрос: кто это, мужчина с гомосексуальными наклонностями, или еще одна мужеподобная женщина? Ясно было только, что это существо без признаков пола служит в доме: его попросили принести с кухни кофе. Оно почему-то ответило по-испански, без перевода, но это уже никого не удивило и не возмутило. Ведь сделав тщетные попытки разгадать придуманный режиссером сценический кроссворд, публика потеряла к нему всякий интерес. Спектакль был заточен на яркость, странность и полное отсутствие психологических связей. Как будто мы наблюдали за игрой в наперстки, где под один прячут шарик, и после манипуляций ведущего открывают по очереди каждый, а там – пусто.
Жанр спектакля обозначался как трагикомедия. Но раз комедия не вышла, и, как я подозреваю, вряд ли планировалась, оставалось ждать трагедию. Вот только кто ее должен был пережить? Может быть, зрители, вынужденные терпеть издевательство над музыкой, собственным слухом и душой, ввергнутой в обман? А вот и нет. Режиссер увидел трагедию в судьбе той самой бездарной и богатой псевдопевице, которая могла снять для себя Карнеги-холл и купить для зала столько роз, что он стал похожим на кладбище, как писали тогда в газетах. В финале спектакля все персонажи сели на авансцену и стали зачитывать выдержки из СМИ того времени о том, что билеты на ее концерт были раскуплены мгновенно, что зрители хохотали и аплодировали, а самая бездарная певица, как ее называли, умерла ровно через месяц после своего концерта в Карнеги-холле. Ну и где же здесь трагедия? Ведь никто не сказал, что ей к тому времени исполнилось семьдесят шесть лет, и что за время своих "вокальных" упражнений она успела истерзать слух жуткими воплями и фальшивыми нотами многим людям, что в простоте покупали билеты, не зная, на что себя обрекают. Хотя кого-то она, наверняка, смогла и повеселить: ведь люди просто обожают тех, кто хуже, страшнее и бездарнее их. Недаром во все времена существовали кунсткамеры, а в цирках выступали уродцы. Есть даже новелла Ги де Мопассана "Мать уродов", где говорится о женщине, намеренно утягивающейся во время беременности и продающей своих искалеченных детей для увеселительных представлений. Но с Дженкинс-то все обстояло совсем не страшно, а даже наоборот.
Родилась она в семье богатого промышленника, учили ее многому, в том числе и музыке. Но когда она захотела заняться певческой карьерой, не обладая ни слухом ни голосом, отец ее не одобрил и денег ей не дал. И только когда умерли родители, и Дженкинс досталось очень солидное состояние, сбылись, наконец, все ее желания. Она стала брать уроки пения, и свой первый сольный концерт организовала, когда ей было сорок четыре года. А дальше пошло-поехало. Кстати, ее выступления многие воспринимали, как потрясающую комедию, смеясь до слез от того, что пожилая, несуразная, но безумно уверенная в своей неотразимости и талантах женщина, с полным восторгом издает совершенно непотребные звуки.
И здесь напрашивается еще один вопрос: как можно при полном отсутствии данных быть уверенным в том, что ты гений? Ответ на него дает открытый в 1999 году эффект Данинга-Крюгера, который подтверждал, что талант склонен сомневаться, а бездарность – лезет везде и всюду напролом. Отправной точкой исследований Джастина Даннинга и Дэвида Крюгера было высказывание Чарльза Дарвина "Невежество чаще рождает уверенность, нежели знание", а также Бертрана Рассела "Одно из неприятных свойств нашего времени состоит в том, что те, кто испытывает уверенность, глупы, а те, кто обладает хоть каким-то воображением и пониманием, исполнены сомнений и нерешительности". Кстати, сегодня тьма "несравненных дженкинс" является "звездами" YouTube. А те из них, у кого родители с большими деньгами, могут выйти на профессиональную сцену. Ведь не замечая своей бездарности, они не видят позора и в том, что выставляют себя дураками перед огромной аудиторией. Им кажется, будто мир так же будет восхищаться их псевдоталантами, как и они сами. Но поражают не тщеславные люди, жаждущие продемонстрировать миру свою бездарность, а те, кто берется поднять эту бездарность на пьедестал, усмотрев в ней некий "священный огонь". "Если он есть, – говорит в интервью Роман Виктюк, – все остальное не имеет значения". Ну, как тут не вспомнить сказку Андерсена "Новое платье короля"? Ведь Виктюк уверяет, что видит этот "священный огонь" (или новое платье), причем не один: "Великий Карузо считал, что она (Дженкинс) гениальна! – утверждает он, – И Карузо ей посоветовал прийти и пропеть целый концерт на лучшей музыкальной площадке мира в "Карнеги-Холле" и она согласилась". Ну, как тут поспоришь: ведь это же Карузо! Так что не верьте ушам и глазам своим и признайте, что черное – это белое, а наглая посредственность – не что иное, как скрытая гениальность, которую способны увидеть только избранные. Замечу лишь, что мнение Карузо о Дженкинс почерпнуто исключительно из области слухов. А его совет про выступление в Карнеги-Холле, так и вовсе фантазия, и был дан великим артистом, надо полагать, уже из могилы: после его смерти к тому времени прошло больше двадцати трех лет!
Кстати, родись Дженкинс сегодня, она не обрела бы славы самой бездарной певицы всех времен и народов, как ее называли в то время: ее жуткий голос тут же исправили бы звукорежиссеры, сделав прекрасную фонограмму, без которой трудно представить себе современный шоу-бизнес. В какой-то степени ей даже повезло: ведь она так жаждала признания! И позорная слава бездарных тщеславных людей, таких как Герострат, сжегший Храм Артемиды, лишь бы о нем узнали, была у нее при жизни.
А исполнитель роли Дженкинс Дмитрий Бозин пошел дальше Виктюка, увидев в своей героине чуть ли не святую: "Среди моих персонажей еще не было юродивых, – говорит он, – Многие живут за гранью разума, но юродивость – особый путь. Я давно хотел его исследовать". К сожалению, артист не отдает себе отчета в том, что юродство – не дань моде, и любой художественный или общественный эпатаж нельзя подвести под это совершенно уникальное явление. Очень мало кто вообще был в состоянии стать юродивым. Ведь это добровольная нищета, отказ от ценностей мирской жизни, осуждение людских пороков, обличение власть имущих, снесение ругательств и издевательств. "Юродство – это аскетическое попрание тщеславия и особый христианский подвиг. – говорит доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой филологии Московской духовной академии Владимир Кириллин. – И эпатаж юродивых — не самоцель, а средство заставить общество задуматься о смысле бытия, смысле учения Христова и вообще о пути спасения".
Когда я рассказала одной знакомой о том, что мне пришлось испытать в новом опусе Романа Виктюка, она закричала: "Я тоже хочу это увидеть и услышать!" Так что, думаю, мое мнение о спектакле вряд ли оттолкнет от него широкие массы. Скорей наоборот. Но все-таки, если у вас есть музыкальный слух, запаситесь бирушами. И главное, постарайтесь выдержать спектакль до конца без истерики: ведь долго слушать фальшивое пение и наблюдать унылый хоровод безликих персонажей, хоть и одетых в экстравагантные наряды художника по костюмам Елены Предводителевой, и скучно и тяжело. Возможно, вам понравится красивая картинка, которую придумал сценограф Владимир Боер, оформив финальную сцену огромными букетами красных роз. Это всегда привлекает внимание публики, раз уж начинка в виде "священного огня" и мало-мальского таланта катастрофически отсутствует.
Тщетно пыталась найти
священный огонь в бездарности
Наталья Савватеева