— Даже не знаю, батоно Роберт, поздравлять вас со «свободой» или приносить соболезнования…
— Можно поздравить. Но не потому, что уволили, а потому, что мне надоело быть под присмотром.
— А театру можно посочувствовать?
— Это уже пускай он сам решает. Знаете, это как любящим супругам разводиться…
— Вы уже решили, в какой географической точке хотите находиться — Тбилиси, Москве, Лондоне?
— Я побуду в Тбилиси — интересно, чем тут все кончится. Наверное, через неделю все уже более или менее будет понятно. А пока у меня единственная проблема — финансовая. Большую семью я как-то должен содержать. Правда, мне предлагает театр Et Cetera пост с зарплатой, но я еще не решил (худрук театра Александр Калягин предложил Роберту Стуруа пост главного режиссера. — «Известия»).
— Ходили слухи, что вас и Таганка зовет…
— Официально мне никто ничего не говорил, только журналисты спрашивали. Но это же просто нереально — при живом Юрии Любимове приходить в его детище! А вообще я думаю, что лучше всего поехать куда-нибудь очень далеко, и это «далеко» для меня — Аргентина. Хорошо бы поселиться там и там окончить свои дни.
— Откуда такая любовь к заморской стране?
— Я в Буэнос-Айресе чувствую себя почти как в Тбилиси. Иду по Корриентес — центральной улице, там, где театры, — а меня все узнают, даже официанты выходят из кафе поздороваться. Я там шесть спектаклей поставил, а за последний — «Карьера Артуро Уи» по Брехту — получил семь национальных театральных премий. К тому же я очень растолстел, а там у меня есть врач, гомеопат. Под его присмотром я ем, как всегда, но за три месяца худею на 45 кг. А я сейчас хочу похудеть. Знаете, у Брехта есть цикл маленьких рассказов о господине Койнере. Там однажды господин К. выступал с пламенной речью против насилия, как вдруг увидел, что за спиной у него стоит само Насилие. Он тут же начал восхвалять его. А на упреки ответил: «У меня нет хребта, который я мог бы позволить перебить. Я хочу жить дольше, чем Насилие, чтобы увидеть, каков будет его финал». Вот и я хочу жить. Поэтому должен похудеть.
— Уже есть предложения из Аргентины?
— Я сказал аргентинцам, что хочу провести четырехмесячные курсы для режиссеров в Буэнос-Айресе, на что они с радостью согласились. В будущем году — когда там будет зима, а у нас лето — они мне предлагают курс. Но до Аргентины я, наверное, поставлю спектакль в Москве.
— В каком театре?
— Наверное, в Et Cetera. Приближается юбилей Александра Калягина, и он хочет, чтобы я что-нибудь поставил для него. Но пока я ничего не нашел.
— А вообще что бы вы хотели поставить?
— Я не из тех режиссеров, которые говорят, что они мечтают что-то там поставить. Многие мои спектакли сделаны по заказу. У меня есть несколько определений для режиссера. И одно из них — иллюстратор. Это как, например, дают художнику проиллюстрировать «Дон Кихота». И каждый его по-своему трактует. Или как пианисты — они не иллюстраторы, а интерпретаторы. Поэтому если мне предложат хорошую пьесу, я с удовольствием поставлю. Это может быть и классика, и современная драматургия. Вот сейчас я поставил пьесу Тамаза Чиладзе «Сезон охоты». Мы ее один раз сыграли на закрытии сезона, и будем играть на открытии.
— Вас уволили, а вы останетесь на открытие сезона?
— Я должен выпустить спектакль. Если, конечно, мне разрешат это сделать. Все может быть.
— В своих постановках вы изображаете правителей, в том числе действующих, с изрядной долей иронии. А в нынешней России принято дружить с властью. Если примете предложение Калягина, измените своей привычке?
— У меня ироничное отношение к правителям не из-за какого-то личного бзика. Вся мировая классика развивает этот радикальный вопрос — власть и народ. Очень интересно узнать механизмы — что происходит с человеком, когда он садится на трон или в кресло правителя.
— Говорят, министр культуры Руруа отказывался подписать приказ о вашем увольнении, и президент Саакашвили его чуть не побил. Чем вызвано такое «неравнодушие»?
— Не знаю. Видимо, у него индивидуальность такая — не совсем адекватная. Представьте, я стою после спектакля в дверях и расспрашиваю зрителей — понравилась им постановка или нет. И если мне говорят, что не понравилась, у меня начинается истерика и я лезу в драку. Видимо, не все способны выдерживать критику.
— А в театр президент ходит?
— Если и ходит, то только по телефону говорит. Когда мы отремонтировали театр, играли спектакль «Человек ли он». Он пришел — но плохо смотрел, все время говорил. Лучше бы вообще не приходил.
— В Тбилиси состоялся митинг в вашу поддержку. Его ваши актеры организовали?
— Наш театр не пошел, я им сказал: «Не надо вам ходить». Там были мои друзья по Facebook. Я несколько месяцев назад завел Facebook. Сперва мне не понравилось — я подумал, что это хорошее место для КГБ: обо всем открыто говорится. Но потом понял, что это новое публичное место, где ты беседуешь с людьми. У меня сейчас пять тысяч друзей. В основном молодые девушки — судя по фотографиям, очень красивые. И я с сожалением говорю: «Было бы это 20 лет назад…».
— Как восприняли вашу отставку в театре? Что там сейчас — растерянность, ярость, злость?
— Я уже давно в театре. Бывало, умирали очень важные люди. И казалось, все кончено. Но ничего не кончено. Когда уходит худрук, театр меняется. Я говорю своим артистам: представьте, что я умер, и успокойтесь.
— А что с репертуаром — он остается?
— Наверняка оставят, иначе нужно быстро ставить что-то новое. Возможно, какой-то план у них есть — так просто не сняли бы. Но думаю, пока нет кандидатуры, которую народ принял бы. Они сами не очень верят, что такой человек есть.
Тамара Церетели
Известия