Поскольку Табаков откровенно считает театр «заразой» и не терпит скуки с занудством, то и книга его заряжена темпераментом, энергией и раблезианской живостью. В общем, вы Табакова узнаете с первых же слов.
«Комсомолка» публикует некоторые выдержки из «Моей настоящей жизни»
О вере.
Несколько раз за мою жизнь я должен был умереть. Помню, как в конце 40-х годов я ехал по Саратову на подножке трамвая №6 мимио кинотеатра «Ударник». Трамвай разогнался, и вдруг я почувствовал, что моя правая нога соскальзывает вниз, под колеса. Все могло кончиться самым печальным образом, если бы не железная рука неизвестного майора, вдруг втащившая меня как щенка, за шиворот обратно в трамвай.
Потом ощущение осязаемо близкой смерти повторилось в возрасте двадцати девяти лет, когда у меня случился инфаркт. Я лежал в палате на двоих, и в один прекрасный момент мой сосед умер. Это случилось в субботу, когда кроме дежурного врача все уже ушли и тело некому было транспортировать в морг. Его смогли забрать из ванны… только в ночь на понедельник. Как я провел все это время и какие мысли меня посещали, можно легко догадаться.
Когда мы с сашей Боровским летели в Вену… загорелся двигатель нашего Ту-154. по все видимости, мы были на волосок от смерти, потому что когда самолет все-таки вынужденно приземлился в Варшаве, я отдал должное прочности конструкции… увидев его совершенно обугленный трудно узнаваемый мотор… к чему я это? Да к тому, что все-таки человек … не одинок в этом мире, в «юдоли печали своей».
О детстве.
Я появился на свет желанным ребенком. Родители в ту пору были очень счастливы. Маме, Марии Андреевне Березовской, исполнилось 32 года, отцу, Павлу Кондратьевичу Табакову, – 31. Хотя много позже… мама призналась, что поскольку она училась на пятом курсе медицинского факультета, в ее планы тогда не входило заниматься деторождением. Меня старались, как бы это сказать… извести. Но не тут-то было.
…почти все мои детские воспоминания – желудочно-кишечного плана. Обжорой и сластеной я был жутким. Однажды отец… вывалил из своего институтского портфеля с дувумя пряжками оргомный ворох леденцов… и налил в блюдечко воды, куда петушки опускались, а затем усердно облизывались.
В Конце 1942 года мама заболела брюшным тифом. Даже выкарабкавшись из инфекции, из-за истощения мама долго не могла встать на ноги, потому что каждый появляющийся в доме съестной кусочек совала мне или Мирре. Помню, как приходила баба Катя, приносила в кастрюльке бульон, сваренный из четверти курицы, скармливала его мама, сидела рядом, наблюдая, чтобы мама съела все сама и не отдала бы этот кусочек курицы мне.
Письмо 7-летнего Олега Табакова отцу.
Во время долгой маминой болезни я совершил первое серьезное преступление. Мирра приносила из школы сладкие коржики для мамы. Однажды я, улучив момент, тайком спер один корж. И слопал. Со мной потом долго не разговаривали. С кражами вообще получалось неудачно. Как-то не сложилась эта карьера. Однажды баба Аня пригласила нас на пирог. Пирог с сахарной посыпкой назывался в Саратове кух. Та вот, я просочился на кухню и украл сладкой посыпки - наслюнявил руку, прижал ее к пирогу и облизал. А вот разровнять поверхность куха не догадался. Так и был изобличен по отпечатку ладони. Позор был жуткий… С тех пор, пожалуй, я завязал с воровством раз и навсегда.
…я выучился делать «кашу с мясом»… заставлял пшенку подгорать, потом выскребал, перемешивал, и она получалась как будто бы с мясом.
Вместе с другими голодными детьми я охотился на дроф. Надо было приблизиться к птице и специально подобранной дубиной трахнуть дудака по голове, убив его одним ударом наповал. Если же тебе не удавалось сделать это сразу, то тогда разъяренный дудак сам бровался за тобой в погоню, норовя вырвать из твоих ног и ягодичных мышц достаточные куски мяса. Что со мной однажды и произошло.
Ранний интерес к чтению
Конечно, не буду оригинальным, если скажу, что с детства любил Пушкина… Меня завораживали его «запретные» письма. Помню письмо С. А. Соболевскому: «Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о М-ме Керн, которую с помощью божией я на днях…» Вот что потрясало! Пушкин входил в число моих подростковых тайн… Мое знание «науки страсти нежной» началось лет с четырнадцати и было явно подогрето произведениями великой русской литературы. К этому добавился мой ранний детский интерес к строению человеческого тела… В числе непроданных бабушкой во время маминой болезни книг оставалось… три тома богато иллюстрированного DasWeib. Многие из латинских слов, услышанных и выученных мною на занятиях, я уже встречал в этой книге: penis, testis, musculusadductorlongus, а также mamma, vagina и так далее. Мама хотела, чтобы я тоже стал врачом…
Жесткая реальность
По сути дела, с детских лет я вынужден был иметь двойную, а то и тройную нравственную бухгалтерию… Длительное время существовала разработанная, разветвленная система, разделявшая общество на два лагеря: одни стучали, а других увозили. И тем сложнее давалась мне жизнь в этом обществе, чем более я был обласкан, востребован и благополучен. Мне никогда не хотелось быть диссидентом. Я относился к ним настороженно. Они мне не всегда казались достойными людьми. Много лет спустя я прочитал подобные сомнения у Иосифа Бродского. Мне не нравились те, кто использовал свою принадлежность к стану диссидентов как некую индульгенцию на все случаи жизни. Правда, я никогда не считал диссидентами ни Александра Исаевича Солженицына, ни Андрея Дмитриевича Сахарова, ни Владимова, ни Войновича… Что-то меня сильно не устраивало в том, как люди выходили на Красную площадь. Джордано Бруно мне казался в большей степени имеющим право на уважение, потому что его поступок был «одноразовым»: ведь нельзя быть перманентно идущим на костер революционером. С другой стороны, я никогда в жизни не подписал ни одного документа, осуждающего всех, кто выходил и боролся с существующим режимом. Это стоило мне очень немалого, но, тем не менее, я не сделал этого ни разу в моей жизни, что и констатирую в возрасте семидесяти семи лет…
Кстати, дело на меня было заведено в КГБ еще до момента моего избрания секретарем парторганизации театра. Это мне потом сказал один мой друг. От него же я узнал, что некоторые из моих коллег активно пополняли эту папку… Помню даже визит Евгения Андреевича Пирогова, первого секретаря ленинградского райкома партии города Москвы... он спросил, кого или что я считаю лучшим в современной культуре. Я ответил: «Гениального русского писателя Александра Исаевича Солженицына». Первый секретарь посмотрел на меня такими внимательными добрыми глазами и сказал: «Ну что же, наш долг найти человека, который сможет объяснить вам, Олег Павлович, что вы не правы». То есть, явно партийными руководителями делался какой-то допуск на олигофрению таланта: «Молодой, шельмец, обломается…» Какой молодой, мне уже было под сорок к тому времени!
Не обломался.
О кино.
Как ни странно, но из кинофильмов, в которых мне приходилось сниматься в зрелые годы, я выделил бы не так уж и много. Фильм Митты «Гори, гори, моя звезда», например. О нем немало писали. А вот одна моя работа, как мне кажется, оценена не совсем достаточно. Это роль академика Крамова в фильме Титова «Открытая книга»… Академик Крамов – герой собирательный. Благо примеров вокруг было немало. Незадолго до съемок умер один чиновник из Министерства культуры РСФСР – начальник управления театрами. Шло заседание, в первой части которого он, громыхая, клеймил Юрия Петровича Любимова. А в перерыве ему кто-то позвонил и сказал, что мнение о режиссере надо бы полярно изменить. Чиновник сделал это, а в конце заседания отдал Богу душу.
Моему герою приходилось точно так же, балансируя у «бездны мрачной на краю», проявлять непередаваемые таланты, явно превосходящие цирковые возможности. Крамов – образ одного из тех самых ненавистных мне «перераспределителей благ», обладающих в прямом смысле убийственной силой.
При всей растиражированности «Семнадцати мгновений весны» я очень ценю работу в этой картине. После первого просмотра меня отвел в угол Ю. В. Андропов и почти прошептал: «Олег, так играть – безнравственно». Я как-то присел и не нашелся, что ответить. На самом деле, я считаю главным достоинством этой картины другой взгляд на врага. До этого во всех фильмах немцы были идиотами, в основном бегающими по избе с криком: «Матка – курка! Матка – яйка!» А мой отец, здоровый, умный, красивый, перворазрядник по лыжам, шахматам, теннису, все никак не мог победить этих дураков. Что-то здесь было не так. Татьяна Лиознова решила поднять уровень немцев и тем самым подняла значимость народного подвига. Мы воевали с нелюдями, но с мозгами у них все было в порядке…. Снимали сцену, когда мы с артистом Лановым и двумя стенографистками должны войти в бункер к Гиммлеру. Колхиани (консультант, полковник) молчал, молчал, а когда мы ринулись в бункер, сказал: «Нет, это невозможно. Они были интеллигентные люди , они женщин вперед пропускали». Потом мне племянница Вальтера Шелленберга открытку прислала, где было написано: «Спасибо Вам, что Вы были так же добры, как был добр дядя Вальтер». Что она имела в виду, мне так и не удалось узнать. Эта роль, несомненно, прибавила мне зрительской популярности, защищавшей меня тогда от властей.
Потом уже были «Полеты во сне и наяву» Балаяна, «Обломов» Михалкова.
Возможно, главное в истории моих отношений с Никитой Михалковым – это душевная близость и доверие, в наибольшей степени существовавшие на картине середины семидесятых «Неоконченная пьеса для механического пианино». Самое ценное в этой работе добывалось не только и не столько из текста Антона Павловича Чехова в переложении Михалкова и Адабашьяна, сколько из взаимоотношений между персонажами, из взаимозависимости, взаимодействия этих личностей, что было диковинно по тем временам и, на мой взгляд, по-настоящему художественно. К этому добавились просто волшебная работа оператора Павла Лебешева и невероятного таланта музыка Леши Артемьева. У Михалкова вообще дар собирать многие таланты в одну команду.
Уже тогда мне совершенно очевидны были необъективность и несправедливость… многих моих коллег к Никите Михалкову. Как же можно было додуматься до того, чтобы «Неоконченной пьесе…» не была дана ни одна государственная награда!
О жене Марине, Павлике и Маше
До встречи с ней я думал о себе много хуже.
Некая адюльтеризация предыдущей части моего мужского бытия совершалась ритмично, с определенным временным циклом. Но все изменилось с появлением этой круглолицей, темноволосой девушки, пришедшей в Дом архитектора на улице Щусева, где мы прослушивали абитуриентов для добора. Марина Зудина предложила нам свой репертуар, увенчанный рассказом о злоключениях Зои Космодемьянской. Что-то странное было в ней. Даже мое горькое знание настоящей истории Зои Космодемьянской, а также совершенно немыслимой судьбы ее матери, рассказывавшей о своих детях Зое и Шуре, не зачеркнуло того, что делала эта абитуриентка. Скорее, наоборот - история про Зою со всей очевидностью продемонстрировала внутреннюю потребность и готовность Марины обливаться слезами над вымыслом. С этого начинается актер, да и любой творец. Конечно, я ее взял на курс.
Много лет спустя выяснилось, что нашу судьбу определил один маленький разговор. Когда Марина собиралась поступать в театральный вуз и ее уже разочаровали на нескольких просмотрах, ее мама, Ирина Васильевна, сказала: «Вот, Табаков набирает. Если он тебя не возьмет, тогда тебя никто не возьмет». Ирина Васильевна всегда относилась ко мне с большим пиететом.
У Пушкина: «Но чувствую по всем приметам болезнь любви...» Я заболел этой болезнью, кажется, в ноябре восемьдесят третьего. Тогда я, естественно, не думал о перереформировании моего предыдущего образа жизни. Думал, что дальше все будет идти, как шло до сих пор. Однако же все сильно застопорилось и трансформировалось. Я стоял на пороге перемены судьбы.
В нашем неласковом театральном мирке ей досталось полной мерой. Не замечали ни очевидности ее дарования, ни даже достоинств экстерьера: говорю об этом сейчас с некоторой долей уверенности и даже спокойствия, по прошествии многих лет, как говорится, par distance.
Тогда-то нам обоим было больно.
Марина изменила мой взгляд на «нашу сестру женщину». Роман, длящийся почти тридцать лет, - что-то непостижимое для меня, прежнего. Конечно, бывало всякое: на заре этого романа Марина не раз писала мне письма, подытоживающие наши отношения - после того, как я последовательно и логично пытался убедить ее, что ей надо решать свою жизнь без меня... А потом все начиналось снова.
Еще не будучи моей женой, Марина бывала со мной в разных странах, где я работал. От тех поездок сохранились какие-то простые, но яркие воспоминания. Воскресное празднество в честь нашего пребывания на берегу Финского залива, когда в бездонном голубом небе парили яркие, многокрасочные шары-монгольфьеры. Или собирание грибов в городе Лахти - двух килограммов по дороге на репетицию и еще полутора - на обратном пути в коттедж, где мы проживали.
Вина театра перед Мариной в том, что у нее остался целый блок несыгранных ролей: и Луиза из «Коварства и любви», и весь тот романтический репертуар, которому она была адекватна в первые пять лет существования студии, когда мы в основном утверждали себя в социально-общественном направлении. А к нему она явно была равнодушна. Все встало на свои места, когда Марина сыграла в английском фильме «Немой свидетель». Тогда актерские возможности, заложенные в ней, стали очевидны всем. И с ним связано еще одно очень важное решение Марины.
Фильм был закуплен американской компанией «Коламбия пикчерз», и по традиции развернулась широкая рекламная кампания, кстати. Часто дающая артистам новые возможности. На «промоушен» в Европу Марина отправилась с двухмесячным Павлом. Но в Америку она не поехала, исходя из интересов ребенка, тихо, но твердо доказав, что для нее является главным в жизни.
Марина оказалась удивительной матерью.
Олег Табаков считает себя счастливчиком. Глядя на этот семейный портрет с женой Мариной и детьми Павликом и Машей, с ним трудно не согласиться.
Фото: Екатерина ЦВЕТКОВА.
Она, лирическая героиня театра, человек определенного социального положения... Это качество в ней оказалось для меня совершенно непредсказуемым. Материнство стало серьезнейшим делом в ее жизни. По-моему, она наизусть знает все медицинские рецепты, которые необходимо применять к Маше и Павлу в случае любой их хвори. Мало того, Марина приучила обоих стоически принимать любые лекарства. Другие дети орут «Не надо! Не хочу!», а эти глотают, глотают, потому что мать воздействует на них магнетически.
В ней обнаружилась тяга к обязательности, порядку, системности. Марина - тоже неожиданно для меня - солидно руководит финансово-экономической системой нашего семейства...
Часто журналисты достают меня вопросами по части «личной жизни». Стараюсь удовлетворять их любопытство, но только до известной степени. Наши отечественные папарацци не должны забывать, что они зарабатывают на хлеб, вытаскивая подробности чужой жизни. Нельзя кусать руку, которая тебя ласкает, дает тебе пищу. Не более того. Ведь что отличает талантливого папарацци от бездарного? Талантливый интересуется предметом, о котором пишет. Даже если он ненавидит этот предмет, он, как минимум, сохраняет чувство удивления перед прихотливостью человеческой судьбы. Вульгарность наших сегодняшних бытописателей, специализирующихся на жизни «звезд» и «звездуний», - в безусловном отсутствии чести. Ну, тут уже дела ничем не поправишь.
У Павла четко видны родительские черты.
Терпимость и системность - от Марины, а все остальное, касающееся энергетического ресурса, разнообразия и жуликоватой изобретательности в достижении цели, которую он ставит перед собой, - это от меня. Павлик прекрасно знает, на какие именно надо кнопки нажимать, чтобы чего-то добиться от человека. И иногда такие рулады извлекает из своей неокрепшей души, что я думаю: «О-о-о...»
Бульдозерность в достижении цели - моя, а склонность сгущать, драматизировать события - это от матери. Так распорядилась природа.
Маша - настоящее дитя любви, несущее эту любовь в себе.
Господь наградил меня Мариной, а Марина подарила мне Павла и Марию. Иногда мне кажется, что это счастье дано мне не совсем по заслугам...
Марина Зудина появилась в Камергерском переулке вместе с другими актерами Подвала, пришедшими мне на помощь. Роль Антигоны была одной из первых ее работ в Художественном театре, куда Марина была приглашена как гость-актер.
Она всегда пахала и пашет, как всякий труженик, со всей своей актпвностью и неравнодушием. Несколько забегая вперед, отмечу, что Марине принадлежит определенная роль в переменах, произошедших в Художественном театре. Роль, которая заключалась в интеллигентности поведения, соблюдении этических норм, заложенных отцами-основателями. Это отнюдь не был полигон для удовлетворения актерских амбиций жены художественного руководителя, но это было участие в деле и решении довольно трудных проблем.
О питерцах.
Почему я говорю, что Хабенскому и Пореченкову надо больше работать в театре? Потому что мне кажется, что и того, и другого используют в кинематографе, как года три-четыре назад использовали Женю Миронова, - в своих целях. Отжимают и отжимают их соки… Мне кажется, что работа в фильме «Белая гвардия», в отличие от одноименного спектакля, который Костя и Миша играют на нашей сцене, не добавила им художественной радости.
В театре они бы смогли сыграть очень многое. Костя – шекспировского Ричарда III и Эрика XIV в пьесе Стриндберга, Миша – Федю Протасова в пьесе Льва Толстого «Живой труп» и Джорджа в «Кто боится Вирджинии Вульф?» Эдварда Олби.
Меня радует постоянно развивающийся Миша Трухин, превратившийся в замечательного характерного артиста, с каждой ролью наращивающего темпы своего профессионального роста.
О Литвиновой.
Рената может нравиться, может не нравиться, мне лично это нравится очень, поэтому я продолжаю сотрудничество с нею.
В начале сезона 2012/13… еще один спектакль в МХТ по Агате Кристи, куда была приглашена Рената Литвинова. Это уже третья ее роль в Художественном театре. С кем бы поточнее сравнить Ренату… Ну вот если в многонациональной России встречаются такие диковинные феномены, как ханты, манси, эвенки, то Рената Литвинова – вот такой «малочисленный народ» в нашем театральном департаменте.
О себе и о таланте
Существует некое природное свойство моего характера, которое я бы назвал… энергоемкость независимо от возраста…. Либо она есть, либо ее нет…. У меня довольно сильно развита интуиция – суждение о нравственных и иных параметрах человека складывается у меня довольно быстро. Практически без усилий с моей стороны. Мне не нужно долгих бесед и исповедей. Лучше всего о человеке рассказывает его физика, то есть то, что не всегда бывает подконтрольно сознанию. Чем непринужденнее обстановка, чем естественнее проявления человека, тем быстрее это происходит.
Природная энергоемкость на протяжении жизни человека может быть немного развита или немного утрачена, но только немного… энергоемкость означает способность индивидуума покрывать своей энергией определенное пространство. Оно может измеряться и в квадратных метрах, и в количестве человеческих душ, населяющих квадратные метры. По сути дела, это способность одного человека навязывать свою волю другим людям… умение – «позвать за собою в даль светлую» - касается и режиссера…
В околотеатральном мире существует такое губительное явление, как рассказывание неких «фенечек» - легенд о том, как «Шаляпина не взяли, а Алексея Максимовича Горького взяли в оперный хор» или как «долго не обращали внимания на Иннокентия Михайловича Смоктуновского». Все это рассказики, не более того. Сказки о том, как «вдруг» случается чудо. Это неправда, потому что талант, дарование – свойство мучительное. Он всегда побуждает к действию, к проявлению себя.
О Кире Муратовой, старушках и наградах.
Счастье – вовремя встретить в кино режиссера, имеющего ту же группу крови, что и у тебя. Мне с Кирой повезло… Когда Кира позвонила мне с предложением сыграть в ее картине «Три истории», я несколько растерялся, потому что предложенным мне персонажем была старуха. Ее должна была укокошить доведенная до отчаяния девочка четырех лет... Я стал объяснять Кире, что в кино играть старушек я не возьмусь и что в сценарии написано нечто, имеющее безусловное отношение к женской психологии. На что Кира ответила: «Не обращай внимания, Олег, я все перепишу». И действительно, как говорил Никита Сергеевич, «в сжатые сроки и без потерь» она переделала роль на мужскую, добавив замечательный монолог… о старости, о ненужности, об обременительности для окружающих.
Являясь членом бесчисленного количества комиссий, комитетов и жюри, я не слишком серьезно и внимательно отношусь к наградам применительно к себе…. Но как же можно не увидеть определенного уровня умения, присутствующего в работе Киры Муратовой, которым на сегодняшний день владеют совсем мало людей? Я не говорю, что это всегда бывает так, но когда это происходит, как-то скукоживаешься и думаешь: «Да, нескоро мы с вами встретимся, мои дорогие коллеги. Во всяком случае, в моих мечтах об актерском искусстве нам с вами не по пути»… Точно такие же чувства вызывала во мне неспособность коллег оценить когда-то работу Никиты Михалкова в «Неоконченном пьесе для механического пианино». И опять с печальным сожалением я констатирую: да, не по пути мне с вами, мои дорогие собратья. Ну, ничего. Мне иногда бывает весело, когда я смотрю «Ширли-мырли», или до слез грустно, когда я смотрю «Три истории» или «Настройщика» Киры Муратовой.
В 2010 году Кира Муратова была награждена памятной медалью, учрежденной Художественным театром к 150-летию А. П. Чехова…
Анна БАЛУЕВА
КП-Ярославль