«Самодуров — хореограф-провокатор, а наш театр любит всё смелое»

Фото: Света Тарлова


Не так давно восстановили «Средневековый танец с поцелуями», прекрасный номер на музыку Сергея Прокофьева, а также «Блестящий дивертисмент», который не шел долгие годы. Кстати, оба вечера в Сербии мы начинали именно с него. Вновь в нашем репертуаре — дань Леонида Якобсона Михаилу Фокину — «Лебедь» на музыку Сен-Санса. В отличие от фокинского якобсоновский лебедь — черный, мятежный, сопротивляющийся.

Очень интересна программа, которую не так давно мы восстановили с помощью замечательных артистов, а ныне репетиторов труппы: «Роден», «Свадебный кортеж», «Классицизм — романтизм». В следующем году планируем воссоздать «Женские вариации». Мечтаем вернуть в репертуар «Экзерсис XX», про который Якобсон писал, что это комплекс движений, на которых строятся его балеты, но яркий, театрализованный. На ближайшие пять лет работы хватит.

— Не собираетесь ускорить темпы восстановления?

— Спешить не будем. Якобсон должен быть Якобсоном, что-то додумывать, досочинять мы не имеем права. Это наша петербургская история, мы к ней относимся с трепетом и уважением. Работаем основательно, скрупулезно, бережем наших педагогов — Веру Соловьеву и Николая Левицкого, уникальных артистов Леонида Вениаминовича, на которых он ставил свои композиции. Кстати, Вере Соловьевой в этом году журнал «Балет» вручил специальный приз за сохранение наследия Якобсона.

— Чем обогащает хореография Якобсона нынешних артистов?

— Она бесконечно развивает танцовщика — и пластически, и внутренне. Требует редкой координации, яркой индивидуальности, танцевальной органики и большого актерского таланта. Миниатюры Якобсона — маленькие спектакли, где за короткое время надо рассказать убедительно историю. Задача не из простых.


Фото: Елена Лехова


— Удается ли вам смотреть спектакли в других театрах, в частности в родном Мариинском? Кого из танцовщиков могли бы отметить?

— Спектакли смотрю обязательно. Мариинский — великий театр, где я вырос, состоялся, и до сих пор неразрывно с ним связан. К счастью, мы часто выступаем на этой необыкновенной сцене. И каждый раз, переступая порог театра, я испытываю волнение и трепет. В Мариинке замечательная труппа, прекрасные талантливые солисты.

В последнее время перед артистами ставятся невероятные, почти спортивные, технические задачи. Но для меня всегда первостепенным было внутреннее наполнение артиста, та история, которую он рассказывает на сцене. Чтобы техника не существовала ради техники. Чтобы смотреть спектакль было остро интересно. Балет должен оставаться искусством.

— У вашего театра нет собственной площадки. Ведется работа по ее обретению?

— У театра правда нет своей сцены, но есть замечательный дом на улице Маяковского. Его стены помнят голос Леонида Вениаминовича, а зеркала хранят его отражение. Нас очень поддерживает правительство Петербурга. Мы выступаем в Мариинском, Александринском и Большом драматическом театрах. А в Эрмитаже есть прекрасная камерная сцена, где чудесно смотрятся наши уникальные миниатюры.

— Но мечта иметь свой дом есть?

— Конечно. Переезды всегда даются сложно. Постановочные условия на разных площадках слишком отличаются друг от друга, танцовщикам нужно каждый раз привыкать. Кроме того, артисты — люди очень суеверные, эмоционально привязанные к шероховатостям стен, неровностям пола, старым зеркалам, запахам париков и костюмов и многому другому. Когда годами выходишь на одну сцену, там возникает особая аура, я бы даже сказал, намоленность. Это особая атмосфера, и в старых театрах она ощущается очень остро.


Фото: Виктор Молодцов


— Знаковым событием минувшего сезона стали ваши «Озорные частушки» Родиона Щедрина в постановке Славы Самодурова. Чем привлек театр этот хореограф?

— Самодуров — хореограф-провокатор, а нашему театру очень интересно всё новое и смелое. Будучи артистами Мариинского театра, мы со Славой в далеком 1996 году участвовали в балетном конкурсе «Майя», проводившемся в Санкт-Петербурге в честь Майи Михайловны Плисецкой. Главным отличием этого конкурса от других было то, что каждый участник должен был на одном из туров показать постановку на музыку из балетов Щедрина. Слава занял тогда первое место, что стало огромным стимулом для его творческого роста. И почти через 30 лет мы вернулись к музыке Родиона Щедрина.

«Озорные частушки» — обращение к не дошедшему до нас спектаклю Якобсона «Малявинские бабы», который был поставлен на музыку «Частушек» в Мариинском театре. К сожалению, от этого спектакля не осталось и следа. Так в нашем театре появился совершенно новый балет.

— У вас там сначала идет фортепианный вариант «Частушек», а затем симфонический. Щедрин одобрил такой микст?

— Мы, конечно же, посоветовались с Родионом Константиновичем. Ему идея понравилась, он нас благословил. Само произведение короткое, идет около 10 минут, для одноактного балета недостаточно. Хореограф послушал переложение «Частушек» для фортепиано — и загорелся. Первую часть сделал на семерых танцовщиков, в следующей соединил тех же солистов с кордебалетом. Это, конечно, был риск, но кто не рискует, тот не пьет шампанское.