— А где же политолог? — спрашиваю.

  — Канал не хочет политолога, — шепотом говорит редактор. — Он член какой-то партии.

  — Никакой он партии не член, он работает в лояльнейшей Высшей школе экономики!

  — Нельзя, — поджимает губы редактор. — В последнее время не знаем, кого и звать. Все нехороши. Один много светится. Другой слишком ярок. Третий выступает на другом канале. Четвертый про наш канал написал плохо. 

  — И темы замучились выбирать, — говорит второй редактор. — Раньше еще можно было, допустим, про национализм. А теперь и про скинхедов нельзя. Скоро будем всерьез обсуждать, можно ли детям пить пиво.

  Не знаю насчет пива, но когда Госдума приняла во втором чтении закон о правах ребенка, запретив появляться на улице без сопровождения взрослых не только четырнадцатилетним, но уже и семнадцатилетним, мне позвонили одновременно из двух ток-шоу на двух каналах. 

  — Но я же не эксперт по подросткам!

  — Вот и все отказываются. Говорят, что нечего тут обсуждать. А нам что делать? Приезжайте. Вы же знаете: пока человек в телевизоре, он есть, а когда вылезает — исчезает.

  С последним, конечно, можно поспорить — но ведь не от хорошей жизни писатели идут на телеканалы поспорить на заведомо пустые темы? Все эти диспуты ни о чем еще в 1983 году гениально спародировал Андрей Кнышев: тогда видимость демократии устраивали вовсю — «Двенадцатый этаж», «Спор-клуб»… О чем спорить, когда ни о чем нельзя? Кнышев предложил тогда вариант: школьный диспут «Уродливы ли старые люди?». 

  О стоп-листах в полный голос заговорили года три назад, когда Георгий Сатаров сообщил: есть список примерно из двух десятков имен людей, которых на федеральных каналах не должно быть ни в каком случае. Сам он там значился под номером 4. Список, ясное дело, растет. Впоследствии стало известно, что в него входят также Владимир Рыжков, Гарри Каспаров (кто бы сомневался), Эдуард Лимонов (чего захотели!), Борис Немцов, Владимир Милов, Андрей Илларионов, Евгений Киселев, Лев Пономарев, Юлия Латынина, Евгений Ясин, Владимир Кара-Мурза-старший… Само собой, все эти сведения никто не может подтвердить, поскольку официальной бумаги с печатью не существует. Есть скромное «не рекомендовано», и поди пойми, доносится этот сигнал из начальственного кабинета или на этот кабинет без зазрения совести ссылается телеруководство.

  — В восьмидесяти случаях из ста это перестраховка, — уверен режиссер «Культурной революции» Андрей Козлов. — Цензура никогда не могла контролировать все процессы в обществе, ее бы элементарно не хватило. Самоцензура гораздо эффективнее. Власть, мне кажется, сама следит за этим процессом не без удивления.

  — Я бы на ее месте испугался.

  — Думаю, она скорее радуется. Но что удивляется — это точно.

  Впрочем, вряд ли телеруководство самостоятельно принимало решение о снятии с эфира программ Елены Масюк, каковое снятие заставило ее в 2005 году покинуть телеканал «Россия». Или о программах Андрея Лошака (о махинациях с недвижимостью и о гастарбайтерах). Наиболее частый предлог в таких случаях — сыроватость, недостаточная рейтинговость и т.д. Случаются, впрочем, ситуации, когда герой передачи сам настаивает на ее снятии с эфира, тогда как раньше, напротив, настаивал на своем в ней участии. Так было с ток-шоу «Школа злословия», где Дмитрий Липскеров вскоре после подписания известного письма против Михаила Ходорковского отстаивал свою позицию и, видимо, счел ее недостаточно отстоянной.

  В общем, кого мне сегодня жалко — так это редакторов. Александр Гордон в недавнем интервью признался, что программу «Гордон Кихот», по всей вероятности, придется закрыть именно по этой причине: одних гостей звать нельзя, другие сами не идут. Что касается тем, то по их постепенному отсечению проще всего проследить, как сжимается полынья вокруг Серой Шейки отечественного ТВ: до января этого года исключалось все, связанное с кризисом, а до декабря и самое это слово было нежелательно — чтобы вернуть его в дискуссионный контекст, понадобилось личное упоминание кризиса в нескольких интервью первых лиц. Сама по себе свобода печати и подавно не может служить предметом обсуждения. Нежелательны такие темы, как «независимость судов» и «ротация элит». Правительство лучше не трогать, его председателя — подавно, тандемная конструкция не подлежит ни критике, ни обсуждению; ругать и даже попросту обсуждать (что неизбежно оказывается синонимичным) прокремлевские молодежные организации тем более не рекомендовано. Безработица, рост протестных настроений, обнищание провинции, армейская реформа, офицерский быт, проблемы с призывом — ни за что. Недавно под запрет попало словосочетание «общественный договор». Оказалось, что никаких договоров между властью и обществом быть не может — у нас не договор, а вертикаль. Категорически нежелательны любые обсуждения церкви — как институциональные (права церкви, ее отношения с обществом, ее имущественные претензии etc), так и теологические (есть ли Бог, есть ли бессмертие; кое-как еще можно протащить тему «Прав ли Дарвин?» при условии, что в программе будет наличествовать православный эксперт). Церковь становится едва ли не самым закрытым институтом в России — закрытым как для критики, так и для обычного беспристрастного освещения; не знаю, скоро ли начнутся отлучения, но почти не сомневаюсь, что безверие и цинизм при такой практике начнут распространяться даже быстрей, чем при царизме. 

  Около года назад закрылась программа «Времечко» — покойницу можно назвать ее собственным именем, ибо мертвые пчелы не жужжат; там я наглядно мог убедиться, как трансформируются запреты, спускаясь с федерального уровня на столичный. Помимо общеполитических запретов мы не имели права критиковать мэра и его ближайших сподвижников, не могли приглашать в эфир Александра Лебедева — одного из его главных оппонентов, — а также всех, кто в разное время оскоромился критикой московских порядков. Поскольку я в ней тоже был замечен, руководству программы регулярно приходилось доказывать, что все это в прошлом и что больше я не буду. В свое время Мария Старожицкая убедительно писала о том, как трудно провинциальной девушке — и чем провинциальней, тем трудней. Чтобы ее не заподозрили в корысти, она обязана отказывать мальчику из столицы; если живет в райцентре — не может спать с мальчиком из областного центра; короче, девушке из деревни нельзя любить никого, кроме юноши из той же деревни: все остальные могут улучшить ее положение и заподозрить ее в неискренности. Пресса в провинции находится под таким же прессингом: к спискам запретов на всех уровнях добавляют новые — так что в районной газете, вероятно, перечень запретных тем занимает весь редакторский стол.

  Есть, правда, последний клапан: Государственная дума. Депутатов критиковать можно — но лишь при условии, что они не принадлежат к числу лидеров «Единой России», не являются трансляторами ее идей и не входят в особый список неприкосновенных. Прочие открыты для легкой иронии, поскольку их все-таки выбрали, а не назначили: все, кто избран, по определению в слабой позиции. Проблема в том, что, от души насмехаясь над депутатами Госдумы, чаще всего заслуживающими этого, мы подрываем едва ли не последний бастион демократии, оставшийся в России. А трогать Совет Федерации уже не рекомендуется.

  У всех этих стоп-листов и закрытых тем есть два печальных последствия. Во-первых, список людей, которым разрешено дискутировать, сокращается неумолимо: очень скоро этот перечень свернется в точку, сведясь к Жириновскому, который будет спорить сам с собой. Возможно, для разнообразия ему в партнеры будет придан Андрей Богданов. Уже сегодня те немногие персонажи, которым разрешено спорить о чем бы то ни было, до предела утомили зрителя и стали не столько убеждать, сколько раздражать его. Во-вторых, телевидение обречено постепенно скатиться к тому же формату, который олицетворял поздний Фил Донахью, способный часами обсуждать с аудиторией, вредна ли ребенку пустышка. В Штатах это происходило от недостатка судьбоносных вопросов, в России, напротив, — от их избытка.

  Автор готов предложить изнемогающим от бестемья ток-шоу несколько брызг своего искрометного креатива: следует ли стремиться к долголетию или лучше умереть молодым? Предпочтительнее ли быть здоровым и богатым, чем бедным и больным? И наконец — лучше ли жевать, чем говорить, если в последнее время эти занятия стали взаимоисключающими? n

  Мнение экспертов

  Руководитель пресс-службы РЕН ТВ Антон Назаров: «Телеканал РЕН ТВ представляет независимый, альтернативный взгляд на телевизионные новости и аналитику. На телеканале выходят ток-шоу «Нереальная политика», «Три угла с Павлом Астаховым», «Вечер с Тиграном Кеосаяном». Именно такой подход и обеспечивает нам не только рейтинги, но и уважение наших телезрителей. Ни листов, ни стоп-листов мы не только не практикуем, но и не можем практиковать по определению».

  Заместитель директора по связям с общественностью телеканала «ТВ Центр» Александр Павлов: «Запрещенные темы или, точнее, определенные ограничения свободы слова на телевидении и СМИ в целом описываются в соответствующей статье закона РФ «О средствах массовой информации». Они касаются, например, пропаганды терроризма, порнографии, культа насилия и жестокости. Все остальные темы, с учетом вещательной концепции канала, могут освещаться и обсуждаться в эфире. То же относится и к тем людям, которые приглашаются в программы. Никаких черных списков и пресловутых стоп-листов у нас нет и быть не может. Выбор участников той или иной программы основывается на вполне понятных критериях — компетентность гостя, профессионализм, интерес к его персоне со стороны телезрителей».

  Дмитрий Быков

Профиль