Такой чарующей силой и обладает изразец – преображающий и повествующий. Когда-то Москву называли «изразцовой». XVII век считался временем расцвета архитектурной керамики. Правда, до нашего времени дошли лишь отдельные памятники и скупые воспоминания о прошлом величии.
Большинство сооружений того времени снесены. Многие исчезли, не оставив после себя чертежей или даже описания.
Город начал терять свои архитектурные декорации еще в XIX веке. Пожары, обветшание, дальнейшая перестройка, в результате которой здания подновлялись и подвергались значительным изменениям. Изразцы либо утрачивались, либо исчезали под толстым слоем штукатурки.
Масштабов бедствия ситуация достигла в 20-30-х годах прошлого века. В считанные часы сносились целые здания. Порой изразцовое убранство удавалось сохранить. Но спешка привела к потере всех документов. Описать памятники пытались по воспоминаниям современников.
Как неизбежность – путаница и проблема подлинности изразцов. Ведь зачастую сохраняется не подлинный архитектурный декор, а поздняя реставрационная копия. Причем, степень тщательности была относительной. Так, например, на церквях Теремного дворца Московского Кремля нет ни одной подлинной детали.
Однако есть и удачные примеры. Так, реставрация собора Покрова на Рву, известного как храм Василия Блаженного, демонстрирует пример бережного отношения к изразцовому убранству. Работами руководило Московское археологическое общество. Изразцы, обнаруженные под ветхим железным покрытием, решено было «восстановить…в древнем виде».
Подлинные образцы передали в Исторический музей. А в гончарной мастерской Строгановского училища изготовили их копии. Причем, цвета новых изразцов обсуждались очень подробно. Изразцы с небольшими утратами подкрашивались масляными красками. Если же потери были серьезными, старые экземпляры заменялись новыми – на цементном растворе. При этом четко контролировались повторение размеров, рисунка и цветов образцов XVI столетия.
Удивительным примером сохранения подлинных изразцов может служить храм Успения Пресвятой Богородицы в Гончарах. Впервые изразцы располагались не только в тимпанах кокошников и на шатрах, но и во фризе. Только увидеть и рассмотреть их может лишь «ищущий». Из-за окружающей застройки изразцы всегда находятся в тени.
Появление редкого для того времени убора на приходской церкви не случайно. Прихожанами церкви в районе Гончарной слободы были «ценинники», сделавшие вклады в строительство церкви своими изделиями.
Но кто же такой ценинник? Согласно документам XVII века, все изразцы делились на два вида – «муравленые» (почти все зеленые) — одноцветные и «ценинные» многоцветные. Кто-то считает, что «ценина» — это изделие, покрытое синей поливой, другие связывают слово с чем-то дорогим и ценным. Именно этой версии придерживался Владимир Даль. Он считал, что «ценинный есть синоним слова ценный, цененный, которым первоначально наши предки, избегая чужестранных слов фарфор, фаянс, называли вообще всякую хорошую каменную посуду, привозную из-за рубежа…». Есть еще мнение, что «ценинный» происходит от немецкого Zinn или польского zing – олово, входящее в состав многоцветных эмалей. Ученые спорят до сих пор.
Точно известно лишь одно. Секрет цветных эмалей пришел на русскую землю вместе с польско-литовскими ремесленниками, осевшими к концу 17 века в Москве. Последние не только перенесли свои традиции, но и обучили наших ремесленников.
А обучать было чему. Мастер по керамике был художником и технологом в одном лице. Обжиг изделий происходил в дровяных горнах. Жерло нагревали до 1000 градусов. И поддерживали такую температуру в течение нескольких часов, наблюдая за силой пламени. Термометр заменял глаз мастера, точно определявший степень готовности. Недожег или пережог изделия считался браком. Даже, по мнению современных специалистов, это была сложнейшая работа, требующая навыков и умения.
Сами «ценинных дел мастера», видимо, так не считали. О них известно немного. Они не оставляли на изделиях каких-либо автографов. Лишь в документах на заказ изразцов для церкви сохранились отдельные имена. Заказов было много. Во второй половине XVII века в Москве уже складывается производство в почти индустриальном масштабе — с традицией ученичества, передачи «дела» по наследству и поставками за пределы города. Меняются и пути украшения фасадов керамикой. Постройку украшают не отдельные изразцы, а целые изразцовые «строчки». Как в церкви Живоначальной Троицы в Никитниках.
«Россыпь» керамического декора идет по всей высоте размещения. Причем, как и в храме в Гончарах, в убранстве использовались не муравленые, а многоцветные образцы. Что не случайно. Церковь в Никитниках была построена уже не на деньги прихожан, а на средства богатейшего купца Григория Никитникова во дворе его же усадьбы в 1631-1635 годах.
В настоящее время от роскошных каменных палат ничего не осталось.
Выжившая церковь с уникальными росписями Симона Ушакова (на 50 процентов уничтоженными) застроена современными офисными зданиями. И скрытая за ними, недоступна взору прохожих. У церкви можно заметить лишь местных работников и случайно забредших сюда любителей истории. И только в наших руках – сохранение московского изразца – своеобразной «карты» Русского государства.
Анастасия Некрасова