Вас вызывает Похъела: чем опасны лягушки нижнего мира
22 мая 2023 ● "Известия"
Обстоятельное исследование мифологии северных народов России от Карелии до Зауралья.
Фото: РИА Новости/Павел Львов
В книгу медиевиста и культуролога Владимира Петрухина вошли мифологические верования и представления о мироустройстве, формировавшиеся на рубеже I и II тысячелетий н. э. у народов, обитавших от Финляндии и Карелии на западе до Зауралья на востоке: прибалтийских (финнов, карелов, ижоры, эстонцев, ливов, вепсов, води), поволжских (мордвы и марийцев), пермских (коми и удмуртов) и зауральских (хантов и манси). Последняя, четвертая часть исследования посвящена мифам саамов («лопарей» по-старорусски) — охотников, рыболовов и оленеводов, проживавших на севере Скандинавии и Кольском полуострове. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Владимир Петрухин
«Карело-финские мифы. От «Калевалы» и птицы-демиурга до чуди и саамов»
Москва: Манн, Иванов и Фербер, 2023. — 240 с.
Книга Петрухина представляет весь комплекс карело-финских мифов как некий клубок взаимных влияний: «В целом мифы земледельцев Прибалтики — финнов и карел, таежных охотников — хантов и манси — и других финно-угорских народов значительно различались. Но мифологические представления соседних народов постоянно влияли друг на друга». Отдельные мифологические подробности, сюжетные нюансы сказок и быличек могут варьироваться у разных народностей, но какие-то базовые вещи носят универсальный характер и имеют отчетливые связи с русскими архаическими понятиями и образами.
Скажем, «мать-земля» у финно-угров (богиня, воплощающая земное начало) — явный аналог славянской «Матери Сырой Земли», много общего между Бабой-ягой из русских сказок и старухой Лоухи, главной антигероиней карело-финского эпоса «Калевала», хозяйкой мрачной загробной страны Похъелы. А финно-угорский космогонический миф о том, что через Уральский хребет проходит ось мироздания (у обских угров он считался брошенным на землю поясом бога-творца), с удовольствием переняли и русские, пришедшие в Средние века на Урал: «До XVIII века Урал назывался «Камень», «Большой Камень», «Столп» и считался мировой осью, горой. Одновременно Уральские горы именовались «Земным поясом», «Земным Каменным поясом». Кроме того, неопровержимым доказательством тесного взаимодействия финно-угорской и славянской культур становится вроде бы не имеющее явного отношения к повествованию, но аппетитное фото с подписью: «Калитки — традиционное блюдо финской, карельской, вепсской и северорусской кухни».
Фото: labirint.ru
Трудно отделить славянское от финского, по мысли Петрухина, и в легенде об основании Ярославля, на гербе которого и по сей день красуется медведь с секирой. В начале XI века «на месте будущего Ярославля — у впадения реки Которосли в Волгу — находилось урочище, называемое Медвежий Угол», где «обитали «человецы поганыя веры» — злые язычники». Нехристи грабили караваны ходивших по Волге купцов, и устав от их жалоб, Ярослав Мудрый отправился с дружиной к Медвежьему углу, где на него выпустили «лютого зверя», зарубленного княжеской секирой.
Петрухин довольно глубоко погружается в древний финно-угорский культ медведя (среди фотоиллюстраций — изваяние этого зверя как национального символа на входе в Национальный музей в Хельсинки). «Медведь для христиан — нечистое животное (церковные уставы запрещали даже излюбленную по всей Европе забаву — водить ученого медведя). Но для финно-угров медведь — это священный зверь, тотем-первопредок, сын верховного бога, некогда спустившийся с неба», — пишет Петрухин. В его книге медведь выступает одним из наиболее активных, деятельных и разносторонних персонажей книги наряду с героем «Калевалы» — первочеловеком, мудрым старцем, заклинателем и творцом песнопений Вяйнямейненом, на чье высунувшееся из воды колено снесла яйцо специальная утка, в результате чего из хаоса начал формироваться космос.
Бродячий сюжет финно-угорских мифов и легенд — бракосочетание с медведем («медвежья свадьба») — подкреплен даже археологическими исследованиями: в одном из ярославских курганов недавно обнаружились «остатки настоящей медвежьей лапы, на палец которой был надет серебряный перстень с сердоликовой вставкой. В могиле были погребены две женщины, и рядом с одной из них — девочкой 11–13 лет — и обнаружили эту уникальную находку». Для тех, кого может обеспокоить слишком юный возраст медвежьей невесты, ученый поясняет: «Нужно добавить, что девочка неслучайно была обручена с медведем после смерти: умершие до замужества, не избывшие свой жизненный срок, считались особенно опасными — они становились злыми духами. Чтобы предотвратить возвращение умершей в мир живых, девочке подобрали подходящего «жениха» из иного — лесного мира».
Владимир Яковлевич Петрухин
Фото: из личного архива Владимира Петрухина
В матримониальном смысле в финно-угорской мифологии довольно высоко котируются и другие животные, например, первопредок саамов, священный олень Мяндаш, с которым человеческая женщина до поры до времени прекрасно уживается, потому что дома он оборачивается человеком. Гораздо меньше повезло в личной жизни Вяйнямейнену — несмотря на всю свою мудрость, он не признал свою суженую, русалку Велламо, в обличье лосося и чуть не приготовил ее на обед, а этого она ему уже не простила. Зато именно после этого расстроенный культурный герой упал в воду и девять лет творил земной рельеф, прежде чем устроить упомянутый выше перформанс с демонстрацией конечности.
Но меньше всех повезло неосмотрительному старику из страшной саамской сказки про ведьму-лягушку оадзь. Несмотря на предупреждения жены, старик нарушил запрет работать при свете луны и пошел ночью обдирать бересту. Тут-то к нему на загривок и прицепилась мерзкая оадзь: «Злобная тварь угрожала старику, что изранит его ножницами (колдовской инструмент) и высосет из него кровь, если он не возьмет ее в жены, а прежнюю жену не прогонит. Пришлось старику взять эту нечисть домой». В этом длинном и жутком сказании никакому витязю или богатырю так толком и не удается победить коварную оадзь, пожирающую всех на своем пути. Судя по рассказам Петрухина, лягушки как исчадия преисподней способны на всё: это «злое хтоническое существо <...> в саамских сказках подменяло человеческих детей своими детенышами, так что их трудно было изгнать из человеческого мира».
В отношении к этому в общем-то симпатичному земноводному заметно принципиальное расхождение угро-финского сказочного мышления с толерантным русским, для которого достаточно проявить человеческое отношение к лягушке (поцеловать), чтобы она превратилась в идеальную спутницу жизни.
В книгу медиевиста и культуролога Владимира Петрухина вошли мифологические верования и представления о мироустройстве, формировавшиеся на рубеже I и II тысячелетий н. э. у народов, обитавших от Финляндии и Карелии на западе до Зауралья на востоке: прибалтийских (финнов, карелов, ижоры, эстонцев, ливов, вепсов, води), поволжских (мордвы и марийцев), пермских (коми и удмуртов) и зауральских (хантов и манси). Последняя, четвертая часть исследования посвящена мифам саамов («лопарей» по-старорусски) — охотников, рыболовов и оленеводов, проживавших на севере Скандинавии и Кольском полуострове. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Владимир Петрухин
«Карело-финские мифы. От «Калевалы» и птицы-демиурга до чуди и саамов»
Москва: Манн, Иванов и Фербер, 2023. — 240 с.
Книга Петрухина представляет весь комплекс карело-финских мифов как некий клубок взаимных влияний: «В целом мифы земледельцев Прибалтики — финнов и карел, таежных охотников — хантов и манси — и других финно-угорских народов значительно различались. Но мифологические представления соседних народов постоянно влияли друг на друга». Отдельные мифологические подробности, сюжетные нюансы сказок и быличек могут варьироваться у разных народностей, но какие-то базовые вещи носят универсальный характер и имеют отчетливые связи с русскими архаическими понятиями и образами.
Скажем, «мать-земля» у финно-угров (богиня, воплощающая земное начало) — явный аналог славянской «Матери Сырой Земли», много общего между Бабой-ягой из русских сказок и старухой Лоухи, главной антигероиней карело-финского эпоса «Калевала», хозяйкой мрачной загробной страны Похъелы. А финно-угорский космогонический миф о том, что через Уральский хребет проходит ось мироздания (у обских угров он считался брошенным на землю поясом бога-творца), с удовольствием переняли и русские, пришедшие в Средние века на Урал: «До XVIII века Урал назывался «Камень», «Большой Камень», «Столп» и считался мировой осью, горой. Одновременно Уральские горы именовались «Земным поясом», «Земным Каменным поясом». Кроме того, неопровержимым доказательством тесного взаимодействия финно-угорской и славянской культур становится вроде бы не имеющее явного отношения к повествованию, но аппетитное фото с подписью: «Калитки — традиционное блюдо финской, карельской, вепсской и северорусской кухни».
Фото: labirint.ru
Трудно отделить славянское от финского, по мысли Петрухина, и в легенде об основании Ярославля, на гербе которого и по сей день красуется медведь с секирой. В начале XI века «на месте будущего Ярославля — у впадения реки Которосли в Волгу — находилось урочище, называемое Медвежий Угол», где «обитали «человецы поганыя веры» — злые язычники». Нехристи грабили караваны ходивших по Волге купцов, и устав от их жалоб, Ярослав Мудрый отправился с дружиной к Медвежьему углу, где на него выпустили «лютого зверя», зарубленного княжеской секирой.
Петрухин довольно глубоко погружается в древний финно-угорский культ медведя (среди фотоиллюстраций — изваяние этого зверя как национального символа на входе в Национальный музей в Хельсинки). «Медведь для христиан — нечистое животное (церковные уставы запрещали даже излюбленную по всей Европе забаву — водить ученого медведя). Но для финно-угров медведь — это священный зверь, тотем-первопредок, сын верховного бога, некогда спустившийся с неба», — пишет Петрухин. В его книге медведь выступает одним из наиболее активных, деятельных и разносторонних персонажей книги наряду с героем «Калевалы» — первочеловеком, мудрым старцем, заклинателем и творцом песнопений Вяйнямейненом, на чье высунувшееся из воды колено снесла яйцо специальная утка, в результате чего из хаоса начал формироваться космос.
Бродячий сюжет финно-угорских мифов и легенд — бракосочетание с медведем («медвежья свадьба») — подкреплен даже археологическими исследованиями: в одном из ярославских курганов недавно обнаружились «остатки настоящей медвежьей лапы, на палец которой был надет серебряный перстень с сердоликовой вставкой. В могиле были погребены две женщины, и рядом с одной из них — девочкой 11–13 лет — и обнаружили эту уникальную находку». Для тех, кого может обеспокоить слишком юный возраст медвежьей невесты, ученый поясняет: «Нужно добавить, что девочка неслучайно была обручена с медведем после смерти: умершие до замужества, не избывшие свой жизненный срок, считались особенно опасными — они становились злыми духами. Чтобы предотвратить возвращение умершей в мир живых, девочке подобрали подходящего «жениха» из иного — лесного мира».
Владимир Яковлевич Петрухин
Фото: из личного архива Владимира Петрухина
В матримониальном смысле в финно-угорской мифологии довольно высоко котируются и другие животные, например, первопредок саамов, священный олень Мяндаш, с которым человеческая женщина до поры до времени прекрасно уживается, потому что дома он оборачивается человеком. Гораздо меньше повезло в личной жизни Вяйнямейнену — несмотря на всю свою мудрость, он не признал свою суженую, русалку Велламо, в обличье лосося и чуть не приготовил ее на обед, а этого она ему уже не простила. Зато именно после этого расстроенный культурный герой упал в воду и девять лет творил земной рельеф, прежде чем устроить упомянутый выше перформанс с демонстрацией конечности.
Но меньше всех повезло неосмотрительному старику из страшной саамской сказки про ведьму-лягушку оадзь. Несмотря на предупреждения жены, старик нарушил запрет работать при свете луны и пошел ночью обдирать бересту. Тут-то к нему на загривок и прицепилась мерзкая оадзь: «Злобная тварь угрожала старику, что изранит его ножницами (колдовской инструмент) и высосет из него кровь, если он не возьмет ее в жены, а прежнюю жену не прогонит. Пришлось старику взять эту нечисть домой». В этом длинном и жутком сказании никакому витязю или богатырю так толком и не удается победить коварную оадзь, пожирающую всех на своем пути. Судя по рассказам Петрухина, лягушки как исчадия преисподней способны на всё: это «злое хтоническое существо <...> в саамских сказках подменяло человеческих детей своими детенышами, так что их трудно было изгнать из человеческого мира».
В отношении к этому в общем-то симпатичному земноводному заметно принципиальное расхождение угро-финского сказочного мышления с толерантным русским, для которого достаточно проявить человеческое отношение к лягушке (поцеловать), чтобы она превратилась в идеальную спутницу жизни.