Микеланджело Меризи (1571-1610), родившийся в деревне Караваджо и обессмертивший ее название, был забыт на пару столетий; мимо него брезгливо проходили и в XVIII, и в XIX веке, о нем почти не упоминали ни Стендаль в своих заметках об итальянском искусстве, ни Павел Муратов в «Образах Италии». ХХ век - вот когда он снова пришелся ко вкусу, вот когда его полотна вновь рассмотрели - и ахнули.
При его жизни духовенство его опасалось. Караваджо пользовался крайне дурной славой, слывя пропойцей, хамом, игроком, гулякой и гомосексуалистом; он, в конце концов, однажды убил в драке человека. Для религиозных полотен в качестве моделей он использовал каких-то неэстетичных проституток, деревенщину и бомжей, причем святые в результате выглядели не лучше, чем натурщики. Никакого благолепного умиления у прихожан это не вызывало - напротив, сплошные беспокойство и тревогу.
То с одного, то с другого полотна торчат грязные босые крестьянские ноги (зачастую ноги не кого-нибудь, а, например, апостола Матфея). Мадонна - богатая дама, недобро, с опаской смотрит на пришедших поклониться ее сыну бедняков-пилигримов (а сын, тот тянется ручкой, ничего не боясь). Постоянно кто-то кому-то норовит отрезать голову, либо уже стоит с головой в руках («Давид и Голиаф» был любимым сюжетом Караваджо после «Юного Иоанна Крестителя»; впрочем, если помните, Иоанн в конце концов тоже лишился головы). На «Обращении Савла» в центре - круп лошади, а будущий апостол Павел валяется в пыли. Один прелат в раздражении спросил: «Эта лошадь должна заменить Бога?» - «Нет», - ответил Караваджо, - «но она стоит в свете Бога».
Это было просто объяснение (см. комментарий к картине) - но никто до него в истории искусства не имел права на такой ответ. Даже его тезка Микеланджело. Даже человек, обессмертивший название деревушки Винчи. В этом и смысл картин Караваджо: обитатели его грязной и жестокой эпохи - несчастные, жалкие, бедные, порочные воры, убийцы, шлюхи, игроки, гуляки - все, начиная с него самого, - все-таки стоят в свете Бога. И Караваджо отчего-то единственный, кто этот свет видит и может передать на холсте.
Это свет сумасшедший и революционный, он - как от искусно выстроенной системы софитов, вылавливающих живые, теплые человеческие тела и лица из теней и тьмы. Именно этот свет потом пролился в полотнах Рембрандта и Делатура, именно он определил историю фотографии и кинематографа. Караваджо иногда называют первым кинематографистом в истории - и это правда. Многие современные операторы и режиссеры на эти полотна молятся. Они растасканы на цитаты. «Крестный отец» - это Караваджо. Струя крови, вылетающая из-под бритвы Джонни Деппа в «Суини Тодде» - это Караваджо. Темные улицы Иерусалима в «Страстях Христовых» Гибсона - это Караваджо. Сияние, льющееся на воинов в совсем уж недавних «Бессмертных. Войне богов» Тарсема Сингха - это Караваджо.
Кинематографисты, понимающие, что мир по-прежнему жесток и довольно грязен, хотят осветить его так, чтобы стало ясно, что он стоит внимания. Но мало кому суждено заново поймать ту бешеную красоту, которую Караваджо находил во мраке, населенном опухшими, давно не мывшимися, плохо сложенными полуголыми людьми.
Савл одно время свирепо преследовал христиан, но однажды на пути в сирийский город Дамаск услышал слова «Савл! Савл! Что ты гонишь Меня?» - и с неба хлынул свет, от которого он ослеп на три дня. Мы сейчас знаем его как апостола Павла - одного из главных проповедников христианства. На картине Караваджо Савл изображен во тьме - и одновременно в потоке света, рухнувшем на него, закрывшего глаза, упавшего с лошади.
Картина, уничтожающая традиционную иконографию, очень не понравилась монахам: лошадь была настолько нелепа и не к месту, что «Обращение» сначала повесили высоко и в тени, чтобы прихожане уделяли поменьше внимания сомнительной мазне. Но потом «Обращение» стало одним из главных сокровищ и туристических приманок церкви Санта-Мария-дель-Пополо. Организаторы выставки в ГМИИ совершили небольшое чудо, сумев ее на время изъять из капеллы Черази.
Томный подросток - шестнадцатилетний Марио Миннити, начинающий художник, друг Караваджо. Сам же он, 22-летний, в то время ощутил в себе власть над кистью: понял, что может воссоздавать на холсте восковой блеск виноградин, ворсинки персиков, отражение света на человеческой коже. Эта картина в какой-то степени - демонстрация силы, и она стала эмблемой итальянского барокко.
Образ молоденького-молоденького Иоанна Крестителя с барашком или козочкой Караваджо обожал; он вообще упорно предпочитал на картинах обнаженных юношей женщинам. Выводы сделать легко (кстати, мы упомянули, что юноша с корзиной фруктов, скорее всего, был его любовником?)
Но так уж складывается, что именно талантливым гомосексуалистам лучше всего удаются истории про боль, тоску и отчаяние. «Иоанны» - не про секс, а про то, что с этим мальчиком случится потом. Если в озаряющем невинных юношей сиянии просматривается Христос, то в окружающей их тьме - все, что произойдет дальше: Саломея, тянущийся к шее Иоанна нож. Их улыбки для Караваджо ценны тем, что погаснут.
Это вообще одна из главных тем Караваджо: время разрушит и сожрет все. На не привезенном на выставку «Давиде с головой Голиафа» из галереи Боргезе юный Давид держит в протянутой руке автопортрет Караваджо в виде отрезанной головы. По одной версии, это его юный любовник над ним так с горестью торжествует. По другой, сам Караваджо, юный и полный надежд, со скорбью взирает на несчастного, пропитого человека, которым стал.
Иоанн Креститель - это юность, св. Франциск - это зрелость, св. Иероним - это старость; вот три главных мужских образа у Караваджо, и все эти образы знают, что они умрут. Иоанн-то еще слишком молод, за него знает Караваджо, но Франциск и Иероним вглядываются в черепа, как Гамлет в Йорика. Поразительно, но пьеса Шекспира была написана примерно в то же время, что эти полотна.
Амур уснул, уснуло все вокруг: лук и стрелы Купидона отложены, человечество может не волноваться. Наступил покой. Или - как посмотреть - человечеству и жить больше незачем, когда дрыхнет, опустив крылышки, жирное дитя.
Христа только что распяли и похоронили - но, говорят, в гробе не обнаружили. Двое идут по дороге из Иерусалима в Эммаус, оживленно обсуждая странные и печальные новости; вдруг к ним прибивается какой-то незнакомец, включается в беседу, рассказывает про Иисуса. Двое и незнакомец доходят до Эммауса, ужинают - и вдруг «открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них».
Караваджо написал два «Ужина в Эммаусе»: в 1601 и в 1606 годах. В Москву привезли позднюю и лучшую версию (ранняя хранится в лондонской Национальной галерее). Она сильно напоминает полотна Рембрандта, родившегося в год, когда эта картина была написана.
Вот картина, которая сразу понравилась священникам и нравится им до сих пор. Там удивительная композиция: словно несколько наложенных друг на друга кадров с разными эмоциями. От бурного отчаяния - к ужасной, но тихой горечи, и, наконец, к абсолютному покою, которое обрел после своих мучений Христос. И - свет, свет, который льется на собравшихся.
Пастухи пришли поклониться печальной Богородице, держащей в руках младенца; цветной бедняцкий людской массив треугольником вламывается в пространство унылого, тихо сияющего хлева.
В какой-то момент Караваджо по обвинению в убийстве попал в тюрьму, где его избивали - и, вероятно, ему было очень больно. Считается, что на сдержанном, темном и страшном «Бичевании Христа» он выразил собственные мучения.
Это главная картина в неапольском Каподимонте: музей с его прекрасным собранием представляет собой прямой длинный коридор, в конце которого - это полотно; его видишь сразу, но приближаешься постепенно. Интересно, что там висит сейчас, когда картина одолжена московскому музею.
Урсула - католическая святая, возглавлявшая целую армию девственниц, истребленных гуннами; самой ей вождь гуннов предложил стать его женой, но она отказалась. Результат мы видим на последнем полотне Караваджо: король гуннов стреляет в нее из лука, она в ужасе и изумлении глядит, как стрела вонзается в ее грудь, но она еще не мертва - смерть случится через несколько секунд. (Караваджо умер от малярии примерно через месяц после того, как полотно было доставлено заказчику). Рассказывают, что картина была выставлена на солнце, чтоб краска побыстрее высохла, - и в итоге «Св. Урсула» сейчас в очень плохом состоянии.
Денис КОРСАКОВ
КП-Ярославль