Лица и маски

Кандидат искусствоведения Сергей Уваров ­— о том, как пандемия изменила наш взгляд на нонконформистов.


Нежные улыбки и дерзкие ухмылки, всклокоченные волосы и модные прически, а еще — глаза, глаза, глаза… Выставка «Лики / лица / морды», открывшаяся в Русском музее, стала дебютом московского AZ Museum в Северной столице, но главное — предложила новый взгляд на портретную живопись, тем более актуальный по соседству (и по контрасту!) с классическим искусством. Экспозиция, однако, производит особый эффект еще и потому, что поднимает тему маски, столь актуальную в наши дни, и заставляет задуматься, как пандемия повлияла на наше восприятие.


Проект Музея AZ чуть менее года назад дебютировал в родных для него стенах и объединил целую плеяду художников второй половины XX века: Анатолия Зверева, Олега Целкова, Владимира Яковлева, Михаила Шемякина, Дмитрия Плавинского, Владимира Янкилевского и многих других. Но теперь экспозиция фактически родилась заново — была расширена и адаптирована к совершенно иному пространству. Помпезные интерьеры Мраморного дворца, казалось, хуже подходят для советского нонконформизма, чем уютный особняк на Тверской-Ямской. Но именно в сердце имперской столицы, где уместнее выглядели бы парадные изображения аристократов в париках и камзолах, становится тем более наглядна революция, которую произвели шестидесятники и их последователи.

Доминируют на выставке работы Зверева — не только главного героя Музея AZ, но и одного из ярчайших портретистов второй половины века. Целая галерея женских образов — спонтанных, дерзких, внешне хаотичных, будто на художника налетело вдохновение и он торопился выплеснуть его на бумагу, — становится коллекцией типажей и образов эпохи. Даже в почти абстрактных нагромождениях пятен, мазков, линий просматриваются характерные прически, украшения 1960–1970-х.

И вместе с тем зверевские «детули» («Садись, детуля, я тебя увековечу», — говаривал художник своим моделям) побеждают, преодолевают время. Некоторые из них напоминают древних египтянок с фаюмских портретов, иные же — и вовсе святых: изображая свою возлюбленную, пожилую гранд-даму Оксану Асееву, он возвращает ей молодость и окутывает склоненную, как у Мадонны, голову неземным сиянием.

Общее во всех вещах, подчас бесконечно отличных друг от друга, одно: невероятная свобода. И в живописной технике, и в самих персонажах. Это раньше женщины на картинах художников должны были отражать социальные функции: колхозница, доярка, швея, артистка, мать, жена... Зверев же срывает маски, позволяет женщинам быть просто женщинами. А сам, напротив, примеряет разные образы и амплуа — но играючи, не всерьез. В том же зале экспонируется два десятка его графических автопортретов. И это, с одной стороны, феерия актерских перевоплощений, а с другой — сеанс психоанализа, самокопания. «Каким я могу быть? Какой я настоящий?» — будто спрашивает у себя Зверев.

Современник Зверева Олег Целков, напротив, был верен однажды найденному облику своего героя всю жизнь (художника не стало в прошлом году). Кочующий с полотна на полотно карикатурный увалень-мордоворот с неправильным, будто по-детски написанным овалом головы и гигантскими руками выглядит одновременно грубо и трогательно, уязвимо. Его социальные роли как раз могут меняться, но суть остается неизменной. Показательна картина «Коллекционер и маски»: лицо владельца собрания идентично трем маскам, прибитым гвоздиками. Тема продолжается в «Маске, стрекозе и драпировке». Здесь герой и вовсе отсутствует. Зато на стене застыло узнаваемое лицо.

«Лики / лица / морды» — сюрреалистический карнавал, где не всегда понятно, кто перед тобой на самом деле. Реальный человек или выдуманный? Сам персонаж или его маска? Ведь есть здесь и совершенно «честные» автопортреты, как, например, раннее полотно Дмитрия Плавинского — художника, в общем-то, совершенно не склонного к этому жанру, но достигающего в собственном изображении убедительности как раз искренностью. А есть и пугающие уродцы Михаила Шемякина с будто перебинтованными физиономиями.

Но особое звучание эти образы приобретают, когда встречаются лицом к лицу со зрителями, которые, разумеется, все тоже в масках, но уже не карнавальных и социальных, а медицинских. И невольно получается символическое противопоставление: художники-шестидесятники рассказали про срывание масок, игру с ними, нам же сегодня, чтобы увидеть их шедевры, приходится маски надевать. Открытость 1960-х сменилась закрытостью 2020-х. Тем сильнее впечатляют те лики, лица и морды, которые мы встречаем уже не в пространстве жизни, но в пространстве искусства. И к ним хочется вернуться. Но хочется и дождаться момента, когда мы, вслед за героями шестидесятников, снимем уже свои нынешние маски.

Автор
Сергей УВАРОВ. Автор — кандидат искусствоведения, обозреватель «Известий»
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе