Полюбите нас серенькими
21 августа 2015 ● Газета "Культура"
155 лет назад, 30 августа (18-го по старому стилю) 1860 года, родился художник Исаак Левитан.
Впечатлительный, склонный к меланхолии, но при этом упрямый, способный годами перерисовывать одну и ту же работу, он произвел настоящую революцию в русской пейзажной живописи.
Впечатлительный, склонный к меланхолии, но при этом упрямый, способный годами перерисовывать одну и ту же работу, он произвел настоящую революцию в русской пейзажной живописи.
Исаак Левитан в имении Бабкино, 1898
Причем сделал это в собственной манере — тихо и деликатно. В первую очередь открыв глаза коллегам на родную природу. Прежде она воспринималась как не выдерживающая сравнения с роскошными итальянскими видами.
Путь Левитана, что нередко случается с талантами, был нелегким. В начале — переезд семьи в Москву из нынешнего литовского Кибартая: отец хотел дать детям хорошее образование. Вскоре посыпались несчастья: в 1875-м умерла мать. Еще через два года скончался от тифа глава семейства. Исаака Левитана, как и его старшего брата Авеля, освободили от платы за учебу в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Знакомые юного таланта, среди которых были Александр Головин и Михаил Нестеров, вспоминали: Левитан был экзотически красив — похож на араба или итальянца, что иногда впоследствии подчеркивал. Например, по словам Татьяны Щепкиной-Куперник, диковинным образом завязывал галстук. Кроме того, говорили о его отчаянной бедности: обедом и одновременно ужином ему служили хлеб с колбасой и стакан молока. А ночевал юноша в классах училища, прячась от строгого сторожа.
Впрочем, постепенно вокруг Левитана собрались неравнодушные люди. Он подружился с братьями Чеховыми, и особенно с Антоном Павловичем. Именно они однажды привели живописца в гости к Софье Кувшинниковой — жене полицейского врача, превратившей скромное жилище в модный салон, куда заглядывали художники, актеры и писатели. Между обаятельной 40-летней дамой и 28-летним художником завязался роман. Несмотря на толки и пересуды, Софья Петровна на восемь лет стала верной спутницей Левитана. Именно благодаря ей он открыл для себя Волгу. Первая поездка по великой реке, совершенная в одиночку, оказалась не слишком удачной. Однако во второй раз удалось найти удивительное место для этюдов — провинциальный городок Плёс, где художник с возлюбленной провели три лета: с 1888-го по 1890-й. Именно там творчество Левитана достигло апогея. Например, был написан знаменитый «Вечер. Золотой Плёс» (1889). Как отметил Чехов: «На твоих картинах уже есть улыбка».
Левитан за работой, 1895
Впрочем, тихое счастье художника длилось недолго. В 1892 году Антон Павлович, как говорят, недолюбливавший Софью Петровну, изобразил ее, мужа и Левитана в рассказе «Попрыгунья». Исаак Ильич был больно задет этим поступком, и от былых доверительных отношений с Чеховым, по свидетельствам современников, не осталось и следа. Хотя некоторые письма художника к Антону Павловичу, датированные 1900-м, выглядят вполне теплыми и дружескими. Одно из них, например, заканчивается фразой: «Целую Ваш гениальный лоб».
С Софьей Кувшинниковой, верно любившей художника, Левитан затем расстался: увлекся женой заместителя градоначальника Санкт-Петербурга Анной Турчаниновой. Личная жизнь этого чувствительного, мягкого человека, обладавшего, как писал Головин, «изящной душой», была на редкость запутанной. В 1895-м художник даже предпринял попытку самоубийства. Едкий Чехов отозвался на это рассказом «Дом с мезонином».
«Осенний день. Сокольники»
Творчество художника отражает подобные перепады настроения: в его картинах чередуются скорбные («Над вечным покоем», 1894) и радостные мотивы («Март», 1895). В плане эстетики он одинаково далек был как от передвижников, так и от представителей «Мира искусства», хотя формально участвовал в их выставках. Исаак Ильич не увлекался социальным аспектом, не хотел изображать язвы общества. Его пейзажи самодостаточны и не нуждаются в «подпорках» в виде людей и ситуаций. Исключением стала лишь первая по-настоящему успешная картина «Осенний день. Сокольники» (1879), купленная Третьяковым. Да и там женскую фигуру изобразил друг — Николай Чехов, брат Антона Павловича. Никакой злободневности — лишь красота и вечность, разлитые в природе: такой русская природа виделась живописцу. При этом его реализм был ничуть не менее настоящим, чем у передвижников — поэтому и маньеризм «мирискусников» оказался ему также не близок.
Конечно, Левитан был не первым, кто обратил внимание на неяркую красоту природы средней полосы. Первые полноценные изображения русского пейзажа можно найти у Алексея Венецианова. Еще одно знаменитое имя — Иван Шишкин. Наконец, всего на десять лет старше Левитана был Федор Васильев — блестящий талант, умерший от туберкулеза в 23 года. Правда, его картины, написанные с огромным мастерством, на фоне пейзажей Левитана кажутся несколько идеализированными.
Но еще больший вклад в становление пейзажной живописи внес Алексей Саврасов, преподаватель Левитана по училищу. Именно этот тихий труженик, по свидетельствам учеников и современников, отправлял воспитанников на улицу на этюды — учиться чувствовать природу непосредственно. Подобный метод Левитан позже увидит у Коро и Курбе и останется верным ему всю жизнь, пусть и нередко позволяя памяти, а точнее, творческой воле вмешиваться в композицию — простое копирование ему было неинтересно.
«Избы. Серый день.»
По-настоящему сильно переживая красоту русской природы, Левитан быстро уставал от заграничных путешествий и начинал тосковать по родным просторам. Даже самые яркие виды — будь то озеро Комо в Италии или швейцарские Альпы — не могли затмить ему родных березок. Подобную позицию — отсутствие тяги к экзотике, своеобразное «эстетическое здравомыслие» — занимал писатель Гилберт Кит Честертон, воспевший в одном из эссе скудную природу Англии, искусно отображенную британскими художниками: «Очень обидно слышать про «серые, одинаковые дни». С таким же правом можно сказать «зеленые, одинаковые деревья». <...> Один день серый, как сталь, другой — как голубиное крыло; один напоминает о морозе, другой о теплом дыме из кухонной трубы». И еще одно тонкое наблюдение Честертона: «Ярко-синий фон убивает синие цветы. А в серый день незабудка — осколок неба, анютины глазки — открытые глаза дня, подсолнечник — наместник солнца. Тем и прекрасен цвет, который называют бесцветным. Он сложен и переменчив, как обыденная жизнь, и так же много в нем обещания и надежды». По-видимому, аналогичной точки зрения придерживался и Левитан. Он прекрасно умел передавать сумрачное состояние природы, о чем свидетельствуют некоторые полотна — например, «Серый день» (1888), «Озеро. Серый день» (1895). Около его работ замираешь от странного ощущения: ведь все это хорошо знакомо. Недаром Константин Паустовский писал: «Картины Левитана вызывали такую же боль, как воспоминания о страшно далеком, но всегда заманчивом детстве». Впрочем, скорее, это напоминает путешествие к корням. К чему-то настоящему и глубинно русскому, столь поразительно открывшемуся для гениального выходца с окраины империи, из еврейского местечка. Левитан обладал талантом видеть красоту в обыденном и, подобно Честертону, словно рассказывал публике: «И когда наши холмы озаряет серебро серых трав, а наши виски — серебро седин, мы должны помнить, что выглянет солнце».
Исаак Левитан. Избранное
Причем сделал это в собственной манере — тихо и деликатно. В первую очередь открыв глаза коллегам на родную природу. Прежде она воспринималась как не выдерживающая сравнения с роскошными итальянскими видами.
Путь Левитана, что нередко случается с талантами, был нелегким. В начале — переезд семьи в Москву из нынешнего литовского Кибартая: отец хотел дать детям хорошее образование. Вскоре посыпались несчастья: в 1875-м умерла мать. Еще через два года скончался от тифа глава семейства. Исаака Левитана, как и его старшего брата Авеля, освободили от платы за учебу в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Знакомые юного таланта, среди которых были Александр Головин и Михаил Нестеров, вспоминали: Левитан был экзотически красив — похож на араба или итальянца, что иногда впоследствии подчеркивал. Например, по словам Татьяны Щепкиной-Куперник, диковинным образом завязывал галстук. Кроме того, говорили о его отчаянной бедности: обедом и одновременно ужином ему служили хлеб с колбасой и стакан молока. А ночевал юноша в классах училища, прячась от строгого сторожа.
Впрочем, постепенно вокруг Левитана собрались неравнодушные люди. Он подружился с братьями Чеховыми, и особенно с Антоном Павловичем. Именно они однажды привели живописца в гости к Софье Кувшинниковой — жене полицейского врача, превратившей скромное жилище в модный салон, куда заглядывали художники, актеры и писатели. Между обаятельной 40-летней дамой и 28-летним художником завязался роман. Несмотря на толки и пересуды, Софья Петровна на восемь лет стала верной спутницей Левитана. Именно благодаря ей он открыл для себя Волгу. Первая поездка по великой реке, совершенная в одиночку, оказалась не слишком удачной. Однако во второй раз удалось найти удивительное место для этюдов — провинциальный городок Плёс, где художник с возлюбленной провели три лета: с 1888-го по 1890-й. Именно там творчество Левитана достигло апогея. Например, был написан знаменитый «Вечер. Золотой Плёс» (1889). Как отметил Чехов: «На твоих картинах уже есть улыбка».
Левитан за работой, 1895
Впрочем, тихое счастье художника длилось недолго. В 1892 году Антон Павлович, как говорят, недолюбливавший Софью Петровну, изобразил ее, мужа и Левитана в рассказе «Попрыгунья». Исаак Ильич был больно задет этим поступком, и от былых доверительных отношений с Чеховым, по свидетельствам современников, не осталось и следа. Хотя некоторые письма художника к Антону Павловичу, датированные 1900-м, выглядят вполне теплыми и дружескими. Одно из них, например, заканчивается фразой: «Целую Ваш гениальный лоб».
С Софьей Кувшинниковой, верно любившей художника, Левитан затем расстался: увлекся женой заместителя градоначальника Санкт-Петербурга Анной Турчаниновой. Личная жизнь этого чувствительного, мягкого человека, обладавшего, как писал Головин, «изящной душой», была на редкость запутанной. В 1895-м художник даже предпринял попытку самоубийства. Едкий Чехов отозвался на это рассказом «Дом с мезонином».
«Осенний день. Сокольники»
Творчество художника отражает подобные перепады настроения: в его картинах чередуются скорбные («Над вечным покоем», 1894) и радостные мотивы («Март», 1895). В плане эстетики он одинаково далек был как от передвижников, так и от представителей «Мира искусства», хотя формально участвовал в их выставках. Исаак Ильич не увлекался социальным аспектом, не хотел изображать язвы общества. Его пейзажи самодостаточны и не нуждаются в «подпорках» в виде людей и ситуаций. Исключением стала лишь первая по-настоящему успешная картина «Осенний день. Сокольники» (1879), купленная Третьяковым. Да и там женскую фигуру изобразил друг — Николай Чехов, брат Антона Павловича. Никакой злободневности — лишь красота и вечность, разлитые в природе: такой русская природа виделась живописцу. При этом его реализм был ничуть не менее настоящим, чем у передвижников — поэтому и маньеризм «мирискусников» оказался ему также не близок.
Конечно, Левитан был не первым, кто обратил внимание на неяркую красоту природы средней полосы. Первые полноценные изображения русского пейзажа можно найти у Алексея Венецианова. Еще одно знаменитое имя — Иван Шишкин. Наконец, всего на десять лет старше Левитана был Федор Васильев — блестящий талант, умерший от туберкулеза в 23 года. Правда, его картины, написанные с огромным мастерством, на фоне пейзажей Левитана кажутся несколько идеализированными.
Но еще больший вклад в становление пейзажной живописи внес Алексей Саврасов, преподаватель Левитана по училищу. Именно этот тихий труженик, по свидетельствам учеников и современников, отправлял воспитанников на улицу на этюды — учиться чувствовать природу непосредственно. Подобный метод Левитан позже увидит у Коро и Курбе и останется верным ему всю жизнь, пусть и нередко позволяя памяти, а точнее, творческой воле вмешиваться в композицию — простое копирование ему было неинтересно.
«Избы. Серый день.»
По-настоящему сильно переживая красоту русской природы, Левитан быстро уставал от заграничных путешествий и начинал тосковать по родным просторам. Даже самые яркие виды — будь то озеро Комо в Италии или швейцарские Альпы — не могли затмить ему родных березок. Подобную позицию — отсутствие тяги к экзотике, своеобразное «эстетическое здравомыслие» — занимал писатель Гилберт Кит Честертон, воспевший в одном из эссе скудную природу Англии, искусно отображенную британскими художниками: «Очень обидно слышать про «серые, одинаковые дни». С таким же правом можно сказать «зеленые, одинаковые деревья». <...> Один день серый, как сталь, другой — как голубиное крыло; один напоминает о морозе, другой о теплом дыме из кухонной трубы». И еще одно тонкое наблюдение Честертона: «Ярко-синий фон убивает синие цветы. А в серый день незабудка — осколок неба, анютины глазки — открытые глаза дня, подсолнечник — наместник солнца. Тем и прекрасен цвет, который называют бесцветным. Он сложен и переменчив, как обыденная жизнь, и так же много в нем обещания и надежды». По-видимому, аналогичной точки зрения придерживался и Левитан. Он прекрасно умел передавать сумрачное состояние природы, о чем свидетельствуют некоторые полотна — например, «Серый день» (1888), «Озеро. Серый день» (1895). Около его работ замираешь от странного ощущения: ведь все это хорошо знакомо. Недаром Константин Паустовский писал: «Картины Левитана вызывали такую же боль, как воспоминания о страшно далеком, но всегда заманчивом детстве». Впрочем, скорее, это напоминает путешествие к корням. К чему-то настоящему и глубинно русскому, столь поразительно открывшемуся для гениального выходца с окраины империи, из еврейского местечка. Левитан обладал талантом видеть красоту в обыденном и, подобно Честертону, словно рассказывал публике: «И когда наши холмы озаряет серебро серых трав, а наши виски — серебро седин, мы должны помнить, что выглянет солнце».
Исаак Левитан. Избранное