Так дотошно умеют делать выставки только немцы. Как их БМВ или "Мерседесы" — непревзойденные чудеса инженерной мысли, так и на их выставки глядеть можно только с ужасом восхищения. На следующий год — 90-летие ВХУТЕМАСа, российской великой школы европейского модернизма, и даже страшно подумать, что же мы сможем показать. Я в этой связи предлагаю русскому языку новую идиому: "дать жигуля".
Этот праздник академической доблести призван доказать, что Баухауз был институцией столь же основополагающе фундаментальной, как, скажем, Сорбонна, из которой вышла идея европейского университета, знания и государства. И это вроде бы не может подвергаться сомнению. За 14 лет, с 1919 по 1933 год, сначала в Веймаре, потом в Дессау, где Вальтер Гропиус построил комплекс зданий Баухауза, ставший теперь памятником всемирного наследия ЮНЕСКО, Баухауз определил все черты сегодняшнего дня. Типовые прямоугольные здания из бетона, икейская простота мебели и посуды, фотографии вместо живописи и инсталляции вместо скульптуры, массовое производство, машина — друг человека — все то, что стало повседневностью начиная с 60-х годов,— все это придумано в Баухаузе. Правда, во ВХУТЕМАСе это тоже все придумано, но там это все и погибло. ВХУТЕМАС (ВХУТЕИН) закрыли коммунисты, а Баухауз — нацисты, но из Германии, в отличие от СССР, можно было убежать. Вальтер Гропиус стал деканом Школы архитектуры Гарварда, Мис ван дер Роэ возглавил отделение архитектуры Технологического института Иллинойса, Йозеф Альберс стал преподавать в Блэк-Маунтин-колледже в Каролине, Ласло Мохой-Надь открыл в Чикаго школу "Новый Баухауз" и т. д. Ученики расползлись по всему миру. В этом смысле — действительно Сорбонна, институт, создавший современность.
Но именно основательность выставки заставляет изумиться тому, как же это могло получиться. Как могла победить современность? Это изумление наползает сразу с двух сторон.
С одной — на выставке можно оценить, насколько же решительно был не похож Баухауз на все, что его окружало. Там много хроники, и мир этой веймарской Германии — с ее островерхими домиками, уютными улочками, буржуазной публикой в котелках, усах и галстуках-бабочках — так плотно и безусловно сидит в XIX веке, что появление там бетонных коробочек школы в Дессау выглядит каким-то невозможным, безобразным анахронизмом. Как удалось заставить всех этих людей вокруг — весь мир — полюбить типовые коробки индустриального жилья, переодеть из джентльменов в обывателей и заставить пить чай и кофе из абстрактных геометрических фигур (чашка-куб, чашка-шар, блюдце-треугольник) вместо того, чтобы пользоваться мейсенским фарфором?
Но главное даже не то, кого победили, а кто победил. Теория цвета Иоганнеса Иттена с его соответствиями: цвет-форма-эмоция (например, светло-желтый цвет соответствует треугольнику и желанию мыслить, а красный — квадрату и покою), а всего этого — человеческому типу ("светловолосые, голубоглазые ученицы с розовой кожей лица, как правило, работают с чистыми цветами и часто большим количеством ясно различимых тонов") выглядит какой-то прикладной эзотерикой, а это, между прочим, самый академический труд Баухауза. Вальтер Гропиус, директор Баухауза, ставил целью создание "всеобщего произведения искусства", которое преобразует мир. Василий Кандинский, начавший преподавать в Баухаузе в 1922 году, в этот момент был теософом и проповедовал идеи Блаватской. Ханнес Мейер, ставший директором после Гропиуса, был отчаянно левым коммунистом, он в итоге эмигрировал с группой студентов в СССР, откуда сам вырвался, а студенты в основном оказались в ГУЛАГе. Понормальней были Бруно Таут, поклонявшийся идее живой энергии света и его преломлениям через стекло, и Мис ван дэр Рое, возродивший теорию божественных пропорций Фомы Аквинского. Вместе с коммунизмом и теософией это создавало интересные сочетания. Если же говорить обо всем этом образовании в целом, то в нем очень чувствуется несколько идиотический дух немецких "братств", известных начиная с художников-"назарейцев", дармштадской художественной колонии и штейнеровской колонии в Дорнахе. Все там должны были просветляться, друг друга любить и предаваться добровольной аскезе в духовно-творческом горении.
Я ни в коем случае не хочу сказать, что сделанное ими не имеет ценности — она огромна. Для меня вопрос в другом — как это могло победить мир? Как эти едва ли не блаженные могли стать водителями и наставниками человечества? Они ведь шли не через элиту, падкую на моду. Они сразу ставили на бедных, на массовое производство. Жилье для бедных, мебель для бедных, посуда для бедных — ни тебе спонсоров, ни коллекционеров, ни знатоков: все эти институции они презирали. Как они могли победить? С тех пор множество разных групп в разных странах удалялись в изолированные места, проникались духом братства, смешивали самые мистические и маргинальные идеи, бесконечно изобретали новые формы, и ни черта у них не вышло.
Конечно, можно считать, что те были гении, а потом это как-то прошло. Но все же, если трезво взглянуть на историю чисто социологическим образом, главное событие в истории Баухауза — это его закрытие фашистами в 1933 году. Баухауз стал стилем нефашистской элиты. Сначала, естественно, еврейской — просто из-за отношения фашистов к евреям. Самый масштабный проект Баухауза — это строительство в Палестине в 1930-е годы, там выстроены сотни зданий (самый яркий пример — "белый город" Тель-Авива, тоже памятник всемирного наследия ЮНЕСКО). Во время войны — американской, а после — всей европейской, она была антифашистской потому, что фашистской больше не было. Печи Освенцима — вот что заставило Европу полюбить бетонные коробки, просто потому, что фашисты любили другое, а походить на фашистов никто не хотел. То, что Вальтер Гропиус или Марсель Бройер изобретали для рабочих, в реальности в 1950-е стало виллами звезд Голливуда, британских аристократов и европейских бизнесменов. А потом, как это обычно и бывает, стиль стал распространяться на средний класс, потом на бедных, потом стал всеобщим. Это закон экономики.
И здесь, пожалуй, главный вопрос выставки. Цель такой масштабной акции — вновь сплотить вкус элиты вокруг наследия авангарда. И для этого вроде есть все основания, произведения прекрасны, наследие обширно, впечатление грандиозно. Но как найти в этом наследии то, что будет отличать элиту от всех остальных? Ведь та среда, которую придумал Баухауз, сегодня повседневна и повсеместна. В центре выставки располагается инсталляция современной американской художницы Кристины Хилл, которая называется "Баухауз сделай сам". Она придумала свое ироническое направление в дизайне под названием Volksboutique, и само сочетание бутика и народа определяет главный смысл инсталляции. Из эзотерики гениев авангард Баухауза стал банальностью обывателя. Ну и как теперь его ценить?
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН
Коммерсант