Народный художник России — о праздничной сценографии, увлечении соцсетями и здании «Известий».
Фото: РИА Новости/Григорий Сысоев
В московском театре «Эрмитаж» состоялась премьера спектакля Михаила Левитина «Дон Кихот». Сценографом постановки выступил Сергей Бархин, народный художник РФ и один из ведущих театральных декораторов современности. Беседу с корреспондентом «Известий» Сергей Михайлович начал с истории, связывающей его семью со старейшей российской газетой.
— Как корреспондент «Известий» вы, наверное, хотите с вашей газеты и начать? Ну что же. Мой дедушка, архитектор Григорий Бархин, в 1925 году получил заказ на проектировку здания «Известий» — редакции и типографии. До этого Григорий Борисович был главным архитектором Иркутска, но самым важным для него опытом стала работа ближайшим помощником Романа Клейна. Они делали Бородинский мост и все интерьеры нынешнего Музея изобразительных искусств имени Пушкина. А с известинским заказом Григорию Борисовичу помогал мой отец Михаил.
Я горжусь этим конструктивистским зданием, но после этого им по существу ничего большего и не дали сделать, хотя дедушка и стал профессором, членом-корреспондентом Академии архитектуры, и прожил до 90 лет. К сожалению, в среде конструктивистов была сильная конкуренция, и они ругали этот дом за слишком красивые круглые окна. Но это всё глупости и партийная борьба. Как всякая партия, конструктивисты душили всё индивидуальное.
А уже мой племянник Алексей Гинзбург, внук великого конструктивиста Моисея Яковлевича Гинзбурга, отреставрировал это здание «Известий». И надпись воссоздана, как она была в первые годы: не в «макаронном» стиле, а в конструктивистском рубленом.
— Недавно вы презентовали книгу «Театр Сергея Бархина», которая знакомит с вашими работами за полвека. А что вы ощущаете, окидывая взглядом эти годы?
— Я составил список спектаклей, отсканировал эскизы к каждому из них, собрал под обложкой этой книги то, что получилось за 50 лет. И вся жизнь пронеслась перед глазами…
Когда я стал сценографом, меня бортанули из Москвы и я начал работать как междугородний художник: в основном в городах Поволжья, чаще всего в Горьком. Волга для меня — как Нил для египтянина. А время было тяжелое. Телевизор — только черно-белый. Люди жили очень бедно, жизнь серая была. А я как сценограф выбирал то «Золушку», то «Трех мушкетеров». Я же стал заниматься театром, с детства представляя его себе как венецианскую комедию или средневековое народное представление. В общем, как что-то радостное, шутовское.
И в то время когда в двух столицах царствовал аскетичный стиль, я на сцене раскрашивал дворцы и замки. Многим не нравилось, меня называли безвкусным. Но я говорил себе: я ведь это делаю для бедных русских детей. Я составил книгу, собрал эти 500 картинок — и вспомнил всех режиссеров, с которыми работал, а также завпостов (заведующий постановочной частью театра. — «Известия»), театральных администраторов, достававших билет на поезд за час до отправления (и я до последнего не знал, уеду сегодня или нет).
— Вам не обидно, что сегодняшний театр, разворачиваясь к документальности или публицистике, утрачивает ту праздничность, о которых вы говорите?
— Ничего не обидно, мне всё равно, как он развивается. Органичное развитие важнее, чем чьи-то обиды. Если театру так нужно — пусть движется в этом направлении. Я, например, в чем-то отказываюсь принять современную сценографию. Когда режиссер с художником переносят действие оперы, скажем, в холл провинциальной гостиницы и одевают всех в современные костюмы, меня от этого тошнит. Хотя я всегда был впереди прогресса, сейчас, возможно, остался позади. Меня это не волнует, поскольку прогресс весьма подозрительный.
— Книжное дело вам не чуждо: в «семейном» издательстве «Близнецы», организованном вами вместе с сестрой-близнецом Татьяной Бархиной, уже вышло несколько книг…
— Раньше я часто оформлял книги. Знаменитое издательство «Искусство» выпускало серию книжек, посвященную драматургии, и я оформил больше десятка таких сборников пьес. Это помогло мне выжить, поскольку за книги платили, как ни странно, больше, чем за работу в театре. Но потом всё неожиданно перевернулось. Издательская деятельность потерпела крах, а театр — нет, он не умер, и там я стал получать куда лучше.
Также благодаря театру я объездил весь мир. В советское время меня не пускали за границу. Примерно четверть века. Оказалось, на мне три «вины», как одна женщина из ЦК, хорошо ко мне относившаяся, узнала у своего начальника — то ли чекиста, то ли разведчика. Первая «вина»: крестился в зрелом возрасте. Да, у отца Александра Меня. Вторая: пьяница. Это совершенно неправда. И третья: женщины. У меня было много детей… Я-то думал, что я — антисоветчик, а оказалось — Дон Жуан. Причем из произведения Мериме, у которого Дон Жуан религиозен.
— Иногда кажется, что литература вам не менее близка, чем визуальное искусство.
— Я научился печатать на компьютере лет 20 как. Печатаю одним пальцем — как Хемингуэй. Пишу постоянно, несмотря на инсульт, и всем советую. Все должны писать. Мой знакомый батюшка говорит, что он не умеет писать, не понимает, как это. А ведь любой наученный грамоте человек XIX века постоянно писал — письма и другие тексты. И недаром великие прозаики сочиняли, имитируя письмо простых людей, будь то Белкин или Печорин.
— Вас читают и в Facebook. Спасибо вам за заметки и иллюстрации, которые вы выкладываете на своей страничке. Вы воспринимаете это тоже как «оформление» своего — виртуального — мира?
— Почему же, это не только мой мир, но еще и моих френдов и подписчиков. У меня их уже около 5 тыс. Я рад, что перестал бояться компьютера. Дочка мне говорит: «Папа, таких старых, чтоб так секли в этом, сейчас даже и нет». Я ничего не секу, делаю самые простые функции. Но стараюсь работать каждый день. В общем, виртуальная реальность мне интересна, хотя и съедает слишком много времени.
— А вы собираетесь издавать свои «заветки», которые публикуете в соцсети?
— Что-то было опубликовано в книге «Ламповая копоть», но она быстро разошлась. Особенным успехом пользуется «заветка» моей жены. Меня везде обманывали: директора театров, бухгалтера, продавцы на рынке, таксисты… Я очень расстраивался. А когда женился на Леночке (актриса Елена Козелькова. — «Известия»), она открыла мне важную истину: «Джентльмен всегда переплачивает». И я успокоился. И еще моя любимая «заветка»: «Не бойтесь тратить, тратьте, и тогда будете зарабатывать!»
С «Ламповой копоти» много «заветок» накопилось, и это не считая матерных и похабных, которые я не стану публиковать. А другие, возможно, и издам. Но больше всего я хочу сделать книгу «Бархин среди архитекторов и художников», где покажу, насколько архитекторы выше, чем художники. И чем режиссеры, естественно.
— Был ли в жизни момент, когда вы почувствовали, что как художник нашли себя?
— Не думаю, потому что у меня слишком высокие критерии были: архитекторы Желтовский, Ле Корбюзье, Мис ван дер Роэ. Но как архитектор я не нашел себя. Как художник? Как можно говорить, когда есть Пикассо или Веласкес, что ты нашел себя? В любом случае я старался.
А сейчас куда уже стремиться? Я считаю, что в старости должно быть изумительно правильное поведение, не связанное ни с карьерой, ни с какими-то общественными улучшениями. Кажется, жизнь подходит к концу, и я удовлетворен. Конечно, хочется, чтобы уход был не трагический, не мучительный, не в одиночестве. Молишься иногда об этом.
— Что вы любите делать в свободное время?
— Сидеть на теневой стороне дома и смотреть на сосны. Люблю лежать и дремать. Очень люблю смотреть футбол. И кусочками читать старые книжки; могу извлечь какого-нибудь Хуана Рамона Хименеса или Франсуа Вийона, а потом почитаю немножко Гоголя, немножко Пушкина. Потом «Героя нашего времени» возьму. Лермонтов лучше их всех.
Мы с женой живем, как баре XIX века, бедные баре. Так мало заработали за эти годы, что денег хватило только на маленькую квартирку в писательском поселке под Москвой. Три комнаты, одна из них — мой кабинет, где я сейчас делаю, скажем, пастельные иллюстрации к Жаку Преверу. Неизвестно для чего...
— Если бы у вас был выбор родиться в другой стране и в другую эпоху, что бы вы предпочли?
— Родиться в первой трети XIX века и быть соседом или даже другом Пушкина было бы приятно. Или жить в XVII веке в Голландии, где-нибудь в Брюгге — по соседству с Мемлингом в кирпичном домике с черепичной крышей и лебедями. Или в Хиве XIX века, Марокко очень любопытная страна.
Но больше всего я хотел бы родиться в 1890 году в Париже. Чтобы уже в 1910 году знать Аполлинера, Пикассо, Матисса, со всеми дружить. А в 1920 году мне исполнилось бы 30 лет. Представляете: расцвет искусства — и ты человек в самом расцвете сил. Но независимо от страны и эпохи я с удовольствием был бы художником. Каким угодно, мог бы даже расписывать горшки.
Справка «Известий»
Сергей Бархин дебютировал в качестве сценографа в театре «Современник». В 1988—1992 годах — главный художник Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, в 1995—2000 годах — сценограф Большого театра. Оформил около 200 постановок. Народный художник РФ, академик Российской академии художеств. Неоднократный лауреат премии «Золотая маска».