— Но сейчас появилось столько мастерских, что так и хочется говорить о расцвете иконописи.

— Вам хочется говорить о расцвете, а вот у меня есть большие претензии к современным иконописцам. Многие из них стилизуют свою живопись под греческий XII век, под Андрея Рублева или Дионисия и таким образом пытаются войти в давно утекшую воду. Ведь как бы мы ни рядились в одежды древних и ни рассуждали о традициях древнерусского искусства, честно говоря, его-то мы и не знаем. Это трудный язык, особое понимание пространства и совсем другая эстетика, отличная от нашей.

— Сказывается ли массовая канонизация новомучеников на развитии иконописи?

— Большинство новых святых жили в XIX-XX веках. Сохранились их прижизненные портреты и фотографии. В результате произошло столкновение символического изображения с фотографическими документами, и возникла некая двойственность. Но со временем будут выработаны каноны. К тому же запрета, что святой не может выглядеть на иконе как живой человек, на самом деле нет. Это стереотип.

— Вы можете привести примеры из относительно недавнего прошлого, когда художникам удавалось разбить эти стереотипы?


— Мне приходилось немного заниматься обществом "Икона в Париже 20-30-х годов". В него входила такая художница — Юлия Николаевна Рейтлингер. Так вот ей удалось найти точку пересечения, в которой приемы современной живописи оказались совместимы с иконописью. Ее работы были настоящим искусством, и очень экспрессивным, и очень тонким. Но нельзя брать то, что уже сделано. У каждой эпохи должен быть свой иной путь.

— В том числе и с изображением современных сюжетов?

— Если есть каноническое основание для сюжета, связанного с современными событиями, то почему бы и нет. Ведь на самом деле на иконе можно изображать все. Просто надо понимать, что икона — это все же не иллюстрация к современной жизни.

Коммерсантъ