Жена художника Евгения Гороховского рассказала о загадочной судьбе магического реалиста

Евгению Гороховскому выпала нелегкая доля: искать собственный путь в искусстве в то время, как его отец уже покорил художественный небосклон, сыскав славу одного из главных нонконформистов. Эдуард Гороховский, наряду с Ильей Кабаковым и Виктором Пивоваровым, показал, что в СССР есть другое искусство. Его сын тем временем служил театральным художником, создавая костюмы и декорации для ведущих театров страны. Но однажды Евгений, как и отец, ушел в свободное плавание, отдав себя живописи без остатка. В его символических картинах есть связь с фотореализмом отца, но сразу видно, что это иной художник, со своим творческим видением. Евгений Гороховский неожиданно скончался два года назад от последствий ковида. Его супруге понадобилось время, чтобы собраться с силами и подготовить проекты в Москве и Санкт-Петербурге, посвященные творчеству мужа. «МК» встретился с Людмилой Гороховской на одной из выставок, и она впервые рассказала о личной и творческой судьбе мастера картин, наполненных скрытым смыслом. В его жизни оказалось не меньше мистики, чем на полотнах.


— Женя начал рисовать еще в детстве, вот его ранние рисунки. Они показывались на его первой персональной выставке в 1964 году в библиотеке имени Чехова в Москве. Тогда отец Жени, Эдуард Семенович Гороховский, отправил его работы детскому писателю, литературоведу Владимиру Глоцеру, который был секретарем у Маршака и Чуковского и занимался изучением детского творчества. Тот оценил работы юного художника, в итоге состоялась выставка, — говорит Людмила Гороховская, показывая натюрморты, которые вполне можно было бы принять за работу зрелого мастера. Вот город за окном, скроенный из геометрических фигур-зданий в пасмурно-желтых, землянистых и темно-зеленых оттенках цвета, а перед ним подоконник с вазами синонимичных форм и оттенков. А вот натюрморт с чайником, который будто пылает изнутри жаром, передавая свое тепло окружающим объектам — чаше с фруктами и кувшину. Кажется, предметы на этих рисунках живут своей жизнью, дышат, думают и чувствуют. Не говоря уже о том, что цвет, композиция, объем — все выдержано, закончено и осознано в авангардных традициях. Сложно поверить, что перед нами работы 13-летнего мальчика. И уже здесь чувствуется, что в предметах на рисунках заложен некий знаковый код. Спустя время врожденный талант реализуется в театре, а потом и в самостоятельных живописных работах, которые некоторые искусствоведы отнесут к неосимволизму.

— Женя родился в Одессе, когда его родители учились на первом курсе. А потом они переехали в Новосибирск — по распределению после института, оба они были архитекторами, — продолжает рассказ Людмила Гороховская. — В Новосибирске Женя окончил школу, после чего уехал Москву, чтобы поступить в Школу-студию МХАТ и получить профессию художника-сценографа. После института в 1973 году вернулся в Новосибирск и начал работать в местном драматическом театре «Красный Факел», одном из ведущих театров Сибири. В 1978-м его пригласили в Малый театр — оформлять спектакль по пьесе А.Н.Островского «Красавец мужчина». Эти эскизы костюмов и декораций сейчас хранятся в коллекции музея Владимира Даля. Он работал с разными театрами по всей стране: Комсомольск-на-Амуре, Грозный, Брянск, Ярославль, Нижний Новгород, Смоленск… Оформил около шестидесяти спектаклей.

— Почему решился уйти из театра в свободное плавание?

— Женя говорил, театр для него был тупиковой историей. Театр — это коллектив, а он был интровертом, одиночкой. Одно дело работать с режиссером, обсуждать решение спектакля, а когда начинался худсовет, когда надо было говорить речь и защищать свои работы, тут ему было сложно. Он считал, что уже все сказал своей работой. В 1990 году он оставил театр. С 1989-го по 2009 год работал научным сотрудником в галерее А3, но большую часть времени отдавал живописи.

— А когда вы встретились и поженились?

— Мы познакомились, когда нам было по 27 лет. Я тоже из Новосибирска. В те же годы, что и Женя, училась в педагогическом институте, на историко-филологическом факультете. Официально мы оформили наши отношения только в начале 90-х.

— Как складывались отношения с отцом?

— По-разному. Эдуард Семенович в 1974 году решил переезжать в Москву. Пришлось развестись с женой, иначе в советское время было нельзя. Чтобы переехать, он женился. Его первая жена Лидия Алексеевна очень переживала, заболела; она умерла на руках у Эдуарда Семеновича, который часто приезжал в Новосибирск. Женя очень любил маму и, конечно, тяжело переживал ее уход.

Эдуард Семенович был человеком свободным... Он был художником прежде всего, а потом уже все остальное. Какой-то камень у Жени на сердце лежал после смерти мамы, но он старался об этом не говорить. Отца он простил. Они продолжали поддерживать отношения всю жизнь. Женя его единственный сын. Он приходил к отцу в гости, когда переехал в Москву, и познакомился там с Ильей Кабаковым. Последний раз они встретились во Франкфурте перед самой смертью Эдуарда Семеновича. Отец хорошо отзывался о работах Жени, но советовал чаще ходить на выставки, считал, что нужно больше смотреть, что делают другие, вариться в художественной среде. А Женя был другим, он любил уединение. Мы в семье ласково называли его «наш Даос». В его лице было что-то восточное, оно угадывалось и в чертах лица его мамы. Он всегда живо интересовался восточной философией, что проявилось в его живописи. Ко всему он относился очень спокойно, даже если внутри сложно переживал, у него всегда и всё было «хорошо»…


ПОРТРЕТ СТАРШЕЙ ДОЧЕРИ АЛИСЫ.
ФОТО: МАРИЯ МОСКВИЧЕВА


— Эдуард Гороховский — художник с мировым именем. Насколько отец и его круг друзей повлияли на сына в плане искусства?

— Больше других повлиял Илья Кабаков. Эдуард Семенович и Илья Иосифович жили в одном кооперативном доме на Речном вокзале. Женя бывал там. Он никогда не вспоминал какие-то конкретные эпизоды, но говорил, что его все потрясало в Кабакове: манера рассуждать, идеи, тексты. У нас сохранился парадоксальный рассказ Ильи Кабакова. Если бы я не знала, кто автор, то подумала бы, что это Чехов. Кабаков был второй личностью, которая оказала серьезное влияние на мировоззрение Жени. А первым человеком, который на него повлиял, был Николай Грицук — новосибирский художник, который начинал как реалист, а заканчивал абстрактными работами.



Философия между светом и тенью

Взрослые работы Евгения Гороховского полны загадочных намеков. Вполне реалистический, понятный, почти фотографический фон с изображением облачного неба, храма или улицы перекрывается геометрическим узором, в котором подсознание считывает потаенную символику. Совершенно реальные, удивительно точные образы соединяются с фантазийными, почти сновидческими. Чаще всего на своих картинах Гороховский изображает небо, ясная синева которого прикрыта облаками, в которых угадываются чьи-то невероятные глаза, загадочные силуэты или просто настроение, созданное вихрем.

— В названиях выставок Евгения Гороховского часто фигурирует слово «интервал». Последняя называлась «Интервал восхождения», да и в названии картин часто встречалось это слово: «Интервал предчувствия», «Интервалы опыта», «Интервал преодоления». Что это слово значило для него?

— Недавняя выставка в Эрарте получила название «Между светом и тенью» — тут тоже про интервал, только другими словами. Ему были необходимы интервалы, чтобы обдумать работу. Женя работал медленно, часто писал ночью. Он много читал и думал, прежде чем что-то сделать на холсте, а вот набросков, эскизов не делал никогда. Самое важное можно сказать в паузе, «между строк». Интервалы помогали идее созреть на подсознательном уровне. Вот, например, портрет его старшей дочери Алисы, написанный в 2016 году, когда спустя 10 лет она впервые приехала к нам в Испанию. Картина называется «Земля и Небо смешивают свои энергии». Авторский замысел объясняется здесь символикой Неба и Земли: в древнекитайской философии за ними закреплены архетипы ЯН–ИНЬ, соответствующие мужской и женской энергиям. А вода/дождь — древний универсальный символ чистоты, плодородия и источник самой жизни.


ИСПАНСКИЙ МОНАСТЫРЬ НА ОСТРОВЕ КАРТУХА.
ФОТО: МАРИЯ МОСКВИЧЕВА


— Алиса не ваша общая дочь? Как случилось, что они не виделись 10 лет?

— Жизнь. Так случилось. Алиса со своей мамой жили в Литве, потом она подросла и вышла замуж, уехала в Америку. Она никогда не жила с Женей, но всегда была нашим близким человеком. Нашей общей дочери Женечке сейчас 42 года, Алисе — 46 лет, и они прекрасно общаются друг с другом.

— А как вы попали в Испанию?

— Женя вышла замуж за испанца в 2009 году и переехала в Севилью. Мы к ней часто ездили. Иногда на несколько месяцев снимали квартиру. В 2012–2013-м у мужа были две выставки — в Мадриде и Севилье. Поэтому мы там задержались. А в 2014-м произошло сразу несколько поворотных событий. Сначала родился наш внук Исаак. А потом, в последний день 2014 года, прямо перед встречей Нового года, Женя сломал шейку бедра. Он просто долго сидел, потом встал и вдруг упал. Оказалось — перелом. В 2015-м была сложная операция и длительное восстановление. В это время я занималась внуком, а он начал описывать свои работы, делать пояснения к картинам. Так мы и задержались в Испании. Однажды, в 2016-м, гуляли около Атлантического океана, и вдруг на ясном, чистом небе за секунду собралась черная мгла. Мы были потрясены, я сделала на телефон несколько фото, и Женя написал работу «Откровение в грозе и буре».

— В ней такое сильное напряжение, просвет и мгла, страх и надежда, какое-то предчувствие… О чем она?

— Женя вообще многое предчувствовал. Он называл себя «мистическим художником», магическим реалистом, хотя его творчество по-разному трактуют специалисты, называют гиперреализмом, находят связи с символизмом и сюрреализмом. Иногда он брал из газеты рисунок или фотографию и перерабатывал, важно было не что он рисовал, а что он этим хотел сказать. Все его работы были глубоко продуманы, и многие откликались в жизни каким-то неочевидным образом.

— Его вдохновлял Рене Магритт?

— Магритт был одним из любимых его художников. Женя читал книги по восточной философии, у нас множество альбомов с восточными орнаментами, которые он включал в свои картины. С особым вниманием он относился к астрологии. Этот год — Кролика — его год, поэтому я решила сделать его юбилейным, организовать выставки и начала работать над книгой. До сих пор не могу поверить, что его больше нет на этом свете…

— Как случилось, что он заболел?

— Мы только оправились от этой истории с шейкой бедра, вернулись в Москву. Весной 2020 года в галерее Pop/off/art должна была состояться персональная выставка Жени, к которой он написал новые работы. Открытию не помешал даже ковид — выставка открывалась в режиме онлайн. Но летом мы планировали вернуться в Испанию, поэтому решили сделать прививки… Думаю, его заразил врач, который делал укол. После второй прививки он заболел. От коронавируса вылечили, но начались последствия — не выдержало сердце…


С ВНУКОМ.
ФОТО: ИЗ СЕМЕЙНОГО АРХИВА


— Похоронили его в Испании?

— Да… Целый год ушел на то, чтобы довести все до конца — оформить землю на кладбище, сделать памятник. Теперь я вернулась в Москву и живу здесь. Занимаюсь делами мужа, продолжаю готовить к ЕГЭ по литературе учеников. Я ведь филолог, работала много лет в гимназии, преподавала русский язык, литературу. В общем, как-то двигаюсь, но все время думаю о Жене. Вчера мне снился сон. Он выдавливает на маленький холст голубую краску, а я ему говорю: «Женя, зачем так много, в магазине сказали, что королевской голубой больше не будет». Королевский голубой — его любимый цвет, цвет неба.

— Внук очень похож на Евгения. Ему передался живописный талант?

— Хочется верить… Но пока ему только восемь с половиной, и он не может определиться, кем стать — пианистом (как его мама) или художником. Женя много с ним занимался и хотел бы заниматься еще, но судьба распорядилась иначе. Исаито, как мы его называем, интересуется творчеством деда. Недавно делал о нем доклад в школе и, когда его спросили, сколько работ написал дед, не задумываясь ответил: тысячу. Действительно, если считать вместе с театральными эскизами, то выходит даже больше, из них живописных картин — около трехсот.

Поделиться