Борьба удобного с красивым

Интернет выиграл битву против физических носителей аудиопродукции

Единственным универсальным суждением об интернете является простое соображение, что он предельно упростил доступ к удаленной информации. Одного этого наблюдения оптимистам хватает, чтобы записать его в разряд положительных достижений и все его особенности рассматривать со знаком плюс. Тут, разумеется, сразу возникает вопрос: с чего бы человечество ан-масс так взалкало информации? Ответ простой: человечество наконец утолило свою мечту о нетрудоемком акте познания — я сплю, а мне английский в уши читают, и я просыпаюсь умнее. Или, например, я скачиваю музыку (как правило, бесплатно), проверяю ее на совместимость со своим душевным устройством, нужное оставляю, ненужное выбрасываю. Подобный аргумент приходилось слышать не раз и не два: дескать, скачать гигабайт симфоний Моцарта и потом спустить его в мусор — это не то же, что отдать в магазине свои кровные за пластинки и потом слезы жадные лить.

Условная радость обладания

Аргументация противников такого положения дел весьма тосклива и основана по большей части на рассуждениях о радости физического обладания. Проблема в том, что компакт-диски и так уже занимают ничтожно малое место в пространстве, тактильные ощущения от виниловых блинов и их огромных пакетов сжались до размера ладони в случае с компакт-диском(кто-тоиз поп-музыкантов прямо говорил, что решение сделать коробки для CD адекватными размеру носителя было ошибочным — надо было продавать в таких же, как винил, пакетах, чтобы у покупателя было известное ощущение, что он приобретает вещь). Коллекционирование компакт-дисков всегда было занятием, вызывавшим у посторонних массу нареканий: когда не было интернета, существовали болгарские пираты. Сейчас же оно и вовсе превратилось в некий гибрид спорта и принципов, так как с появлением lossless-форматов пал последний бастион защитников физического носителя, а именно возражение о качестве записи.

Статистика падения продаж физических носителей это положение дел только закрепляет. Всего за первые четыре года распространения P2P−сервисов (файлообменных сетей) доход от офлайновых продаж в мире упал с 38 млрд долларов до 32, то есть практически на одну пятую. Всего же за десять лет — с 2000−го по 2010 год — падение офлайновых продаж, согласно отчетам IFPI (Международной федерации звукозаписывающей индустрии), составило около 37%. Поездки по мировым столицам производят удручающее впечатление: то два, а то и три мегастора в городе, некогда торговавшие музыкальной продукцией, закрыты или перепрофилированы — так, одна из крупнейших сетей Virgin Megastores в Британии и Ирландии, насчитывавшая 125 торговых точек, ныне, после неудачных попыток ребрендинга и перепродажи, находится в процессе полного закрытия. Собственно, можно далеко не мотаться, а зайти в московские магазины — они-то все живы, конечно, но репертуар там существенно отличается от того, что было еще два года назад: из изобилия моцартовских опер теперь там три жалких наименования. И хотя производители — из тех, кто поприличнее, — стараются выглядеть молодцом и покойный ныне глава лейбла Harmonia Mundi два года назад говорил, что совершенно не беспокоится о будущем физических носителей, пока у человека есть руки, а на руках пальцы, все же большинство рассуждает об окончании эпохи коллекционерства. Точнее сказать, теперь будут коллекционировать не компакт-диски, а жесткие диски. Со скачанной на них музыкой, разумеется.

Места нет

Вообще, этот феномен отказа от радости физического обладания довольно странен, если присмотреться к нему внимательнее. Не раз и не два за последние пять-шесть лет мне приходилось слышать такой аргумент: в моей квартире, мол, слишком мало места для книг и пластинок. Складывается впечатление, что сорок-пятьдесят лет назад квартиры были какие-то другие — огромные и просторные, в которых помещались целые фонотеки и библиотеки и даже хватало еще места для хозяев. Причем, что характерно, аргумент о недостаточности жилплощади имеет какое-то лавинообразное хождение: если пять лет назад фраза «Принес в дом книгу — унеси другую» еще воспринималась моими знакомыми как анекдот, то теперь на любое мое возражение о ценности фонотеки следует стандартный ответ: места нет. Вот этому решительно не имеется никакого объяснения, кроме, так сказать, ретроградного. А именно того, что все шло ровным счетом наоборот: сначала люди убедились, что книги и музыка могут совсем не занимать пространства, и только потом обнаружили, сколько еще хлама в их квартирах и как будет здорово, когда они весь его снесут в мусор и скачают аналоги из сети.

Здесь уже можно рассмотреть и в самом деле существенный и принципиальный сдвиг в восприятии вещественного мира. Когда-то библиотеками и фонотеками гордились и хвастались, и книжные полки создавали в доме уют. Теперь выяснилось, что поводов для гордости и так предостаточно. Соображения практичности вытесняют из человека сентиментальность. Это, собственно, не новость — когда-то глубокоуважаемый шкаф был членом семьи, теперь мебель делается из пластика и опилок и заменяется каждые три года.

Образовательный поток

Опрос компании Music Ally, специализирующейся на прогнозах относительно цифровой аудиопродукции, показал, что активность американских подростков по скачиванию музыки из сети существенно снизилась: с 22% пользователей в 2007 году до 17% в нынешнем. Компания объясняет это несколько уклончиво, утверждая, что подростки теперь чаще просто слушают музыку в сети, а не выкачивают ее. То есть даже если это и является причиной, то говорит как минимум о том, что подростки — а это один из самых активных сегментов пользователей сети — понизили статус музыки до уровня одноразового развлечения. Оно, конечно, понятно, какая музыка — такой и спрос, однако в предыдущие тридцать лет спрос этот неуклонно рос, качество же оставалось сомнительным — ибо как раз в 1980−х появился феномен бойз-бэндов (точнее, появился заново, но это не так важно), а в 1990−х от бойз— и герлз-бэндов стало не продохнуть; и всю эту махину прокачивали через себя именно подростки, платя при этом вполне реальные деньги. (Когда же дело дошло до халявы, то она оказалась настолько сладкой, что выяснилось: больше раза одну и ту же ложку в рот не впихнуть.)

Образовательная сторона вопроса на поверку оказалась не такой радужной. Количество осталось количеством; бесплатный Моцарт, так же как и бесплатный Джастин Тимберлейк, сделались удобным фоном, а не стилем жизни. В самом деле, формат пластинки, а за ней и компакт-диска лимитировал слушателя во времени, оставляя ему возможность обдумать и оценить прослушанное. Непрерывный музыкальный поток, напротив, порождает некоторое очумение, лучше всего выраженное в неоднократно встреченной уже мною фразе «Прослушал всего Гайдна (Бетховена etc.)». Люди заряжают на непрерывное воспроизведение полные собрания симфоний, концертов и квартетов, рассчитывая, видимо, пройти ускоренный курс обучения. Результат предсказуем. Свободное скачивание порождает слушательский азарт, ничего общего не имеющий с отбором и осмыслением: это тоже спорт, не более. Заявленное повышение культурного уровня при такой постановке проблемы выглядит как минимум сомнительным. В лучшем случае человек делается пожирателем культуры, имеющим обо всем на свете свое мнение. Это, безусловно, совсем не плохо, но только с позиции «зато в подворотне с ножиком не стоят».

Цена вопроса

Другая проблема заключается в предсказуемой конечности цикла: если вся музыка станет бесплатной, как того хотят радикальные сторонники всей и всяческой сетевой вольницы, не вполне будет понятно, на какие деньги делать новую. У сторонников отмены любых выплат есть надежные аргументы, которые им по своему какому-то неискоренимому идиотизму поставляют фирмы-мейджоры и всевозможные компании по наблюдению за авторскими правами вроде RIAA (Американской ассоциации звукозаписывающей индустрии) или нашего РАО. Да, все верно, есть сговор производителей о фиксированной цене на носители; да, RIAA однажды пыталась засудить за пиратский обмен рок-н-ролломи хип-хопом 83−летнюю Гертруду Уолтон, успевшую умереть к моменту подачи иска; да, РАО попросило группу Deep Purple заплатить роялти за исполнение собственных песен — все это смешно и грустно, все это требует отмены и доработки, но проблема этим не исчерпывается. Запись музыки — дело хлопотное и дорогое, ее на одной благотворительности не потянешь.

В этом месте обычно звучит апелляция к платным службам распространения контента вроде ITunes Store. Здесь, однако, та проблема, что платить за скачивание, по разным подсчетам, желает приблизительно 10% пользователей, тогда как 90% скачанной музыки приходится на пиратские сервисы. Трудно представить, что в обозримом будущем эта тенденция сильно изменится.

Существует и третье мнение: сеть, избавившись от диктата мейджоров, начнет производить собственных героев, которые-де станут стоить на порядки меньше. Эта замечательная теория поддерживается примерами просмотров на YouTube роликов Сьюзан Бойл и совсем уже нашего Петра Налича, ставшего через этот самый YouTube безмерно популярным. Тут забавно то, что пятнадцать лет назад подобные прогнозы уже звучали, только вместо сети и YouTube там фигурировали некие независимые лейблы, готовые за малый прайс создавать шедевры звукозаписи. Внимательное наблюдение за феноменом, однако, показывает, что популярными через сеть (как и через независимые лейблы) делаются в основном те же яйца, только видом сбоку: Петр Налич решительно ничем принципиально не отличается от раскрученных через официальные каналы каких-нибудь «Уматурман», это такая же незатейливая мейнстримная поп-музыка, так что не вполне понятно, ради чего спор. Тогда как музыканты, делающие хорошую, но не мейнстримную музыку и пытающиеся распространить ее через сеть, рано или поздно сталкиваются с тем, что денег им никто не дает и на «Евровидение» их никто брать не намерен. Просто потому что человечество, поменяв способ получения информации, совершенно не собирается менять привычек, в том числе слуховых; и удешевление производства не выталкивает наверх ничего особенно интересного, зато отлично может угробить дорогостоящие и качественные проекты, если будет возведено в принцип.

Графомания и консерватория

В сущности, феномен сети — штука, представляющая скорее социологический, чем культурный интерес: при свободе информации собственно сеть производит на свет по большей части графоманию во всех видах деятельности. Основная культурная жизнь по-прежнему делается офлайн, в студиях или на съемочных площадках, и за вполне реальные деньги. Деньги, которые, в том числе, берутся и от продаж физических носителей — хотя бы по одному этому последние недооценивать и списывать в утиль еще рано.

Словом, вся эта история со свободным доступом к информации ничем принципиально не отличается от истории со всеобщей грамотностью. Грамотных стало много; толковых людей в процентном исчислении осталось столько же, сколько и сто пятьдесят лет назад. Масштабные сдвиги, меняя отношения между людьми, ничего не меняют в человеческой натуре. Умный найдет в сети помощь, глупый получит новое развлечение. А играть на скрипке все равно придется учиться в консерватории.

«Эксперт» №30-31 (715)
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе