В обществе непрекращающегося цифрового потребления каждый должен производить контент и потреблять его.
Мы стремимся показать себя как можно более sexy: свой вид, достижения и мысли. Вместе мы создаем порнографическую реальность — идеальную картинку для потребления. Но она лишена жизни. Рассуждаем о том, как медиатизированная порнография убивает иронию, искренность и «живой» секс.
18+
Редакция журнала «Нож» утверждает, что в данная статья имеет исключительно художественную и культурную ценность, предназначена для использования в научных или медицинских целях либо в образовательной деятельности. Никоим образом не является публичной демонстрацией или рекламированием порнографических материалов как среди взрослых, так и среди несовершеннолетних, а равно не имеет целью распространения таких материалов, среди названных категорий граждан, их изготовления и оборота.
Смертельное равнодушие моды
Мы все сегодня некроэротоманы и даже некропорноманы. Нас возбуждают только мертвые материи: мода во всех ее проявлениях и изображения на экране. Мертвое — значит «безопасное».
Мы — законченные лицемеры и не выносим прямого разговора о несчастьях, особенно в публичной сфере. Болезнь, смерть и вообще всё «неприятное и тяжелое» (за исключением форс-мажорных случаев) повсеместно изгнаны из нашей жизни.
Так, фейсбук тихо скроет ваши «негативные» посты, а инстаграм сделает вам теневой бан, чтобы не портить позитивный настрой пользователей (даже не надо жаловаться, система сама обнаружит нарушителя благостного настроения и мягко изгонит из лент). Но смерть расцветает там, где мы этого не ждали. Торжествует там, где мы никогда бы не подумали, что она могла бы восторжествовать. Помимо катастроф, несчастных случаев, войн и эпидемий, на наших глазах разворачивается ее триумф — в моде.
И конечно же, в сфере сексуального, которое, будучи перенесено на экраны, превосходит само себя и становится суперсексуальным, супрасексуальным, тотально сексуальным. Сексуальность превращается в застывшее, ледяное порно, не имеющее ничего общего с живой материей.
В современной жизни огромное значение играет мода во всех смыслах этого емкого слова (fashion, la mode). Эта ледяная субстанция излучает холодное очарование и провоцирует двойственное желание: с одной стороны, быть как все и наслаждаться чувством причастности к миру потребления, с другой — отличаться, «выделяться» благодаря обладанию эксклюзивными моделями.
Мода — это всегда неживые материалы: они умирают в процессе своего появления, проходя разного рода манипуляции и очистку, выхолащивание, чтобы, наконец, окоченеть под холодными линзами фотоаппаратов и видеокамер. Именно благодаря своему «равнодушию» эти модные материи так неотразимы. То же самое можно сказать о «моде вообще»: мода в политике, мода в спорте, мода на определенные отношения, мода внешнего вида — везде одно и то же трупное окоченение и ледяной экстаз потребления, искусственного (со)общения и смертельного равнодушия.
Вместо секса — сексуальные практики
Порнография сегодня заменила нам секс. Из самого же секса в порнографии исчезли эмоции, исчезло всё живое, исчез даже сам человек: вместо личности появилась вещь в человеческом обличье — и надругательство, глумление над этой вещью.
Зрителя порнографии возбуждает лишь унижение человека, низведенного до состояния вещи, и торжествует стремление сделать из этой вещи раба — то есть вещь идеальную.
Секс исчез из реального мира с его стихийностью, но общество — в частности, индустрия секса и массмедиа — делает вид, что этого не произошло, превращая его в «сексуальные практики». Правильнее назвать их порнопрактиками, так как информацию о них мы получаем в основном из порно.
Пройдя сквозь призму экранов, секс перестает быть живым: изображение слишком сексуальное, чтобы быть живым, гиперсексуальное. И эта гиперреальность убивает реальность. Мы свидетели процесса истребления сексуальности экранным сексом — этой мертвой порнографией реального.
Кого можно сегодня заинтересовать просто сексом? Нужен либо фетиш(изм), либо какая-то особо возбуждающая практика, которая подразумевает вашу активность в ней и контакт с некой группой или общностью, разделяющей ваши интересы.
К примеру, вы приходите на занятие йогой, где практикуете определенную активность с единомышленниками по особой философской системе. В другой раз вы идете на сексуальную практику и там занимаетесь сексуальной активностью: например, обмениваетесь партнерами в свинг-клубе или практикуете секс с незнакомцами в парке.
Или имитируете сексуальную активность, например, на курсах минета или глубокого куннилингуса на всевозможных «тренажерах» — то есть без участия реальных половых органов, что придает происходящему гротескно-вульгарный оттенок.
Что может быть вульгарнее вашего рта, трудящегося над «тренажером», да еще под взглядами других? После успешной сдачи экзаменов в конце этих курсов вы сможете считать себя дипломированным специалистом в той или иной сексуальной практике. В этих упражнениях и тренировках нет ничего исключительного, скандального и ироничного, это легитимная (или полулегитимная в случае с сексом в парке) практика — и не более того.
Вы на полном серьезе можете быть чемпионом и на организованных курсах минета, за которые вы платите, и в «спонтанных» оргиях в свинг-клубе или в парке. Чудовищная и злая ирония! Или, наоборот, ее отсутствие? Это как езда на автомобиле, велосипеде или каком-то другом транспортном средстве, любые другие упражнения на тренажере или симуляторе. В этом нет больше никакого секса.
Еще в старой «доброй» порнографии 1980-х худо-бедно присутствовали какие-то эмоции, наивность и даже намек на радость. Посмотрите на безыскусность Чиччолины. В ее хардкорных картинах, в ее телеобразе похотливой сельской дурочки, в ее приходе в политику и в «арт-проектах» с Джеффом Кунсом было столько иронии! Она даже предлагала отдаться Саддаму в обмен на заложников! И это было крайне иронично, но и крайне серьезно, это хотя бы гипотетически ставило «гамлетовский» вопрос: а что было бы, если б он согласился? И вообще, «Трахать или не трахать? Вот в чем вопрос!» — как цинично, но иронично гласил слоган порноремейка «Гамлета» примерно того же времени.
Вместо свободного секса — порноспорт
Но современные секуальные практики — это как бег трусцой. Вы видели когда-нибудь ироничного бегуна? Нет, он бегает, чтобы удовлетворить почти наркотическое привыкание к определенной скорости, ритму, трению облегающей одежды для бега о ваше тело, это даже похоже на ритуал… В современном мире это очень sexy. Это ваше участие в обществе, обозначение вашего в нем присутствия, движение ради движения. Это завораживающий бег в никуда.
Кинотеатральное и отчасти кассетное порно вначале несло знамя освобождения желания, подразумевало «игру тел и личностей», а также «свободный кругооборот секса», используя приемы и выразительные средства «большого кино». То была эпоха освобождения, в то же время игравшая на запретности.
С появлением сетевого порно практически у каждого есть возможность быть участником этой унылой онлайн-оргии, если не среди создателей и актеров, то хотя бы среди зрителей. И дело не столько в нынешней доступности порно, сколько в средстве его распространения: medium is the message, как верно заметил Маршалл Маклюэн. С новым медиумом и новыми условиями для распространения порно пришел конец «игре тел и личностей» и «свободному кругообороту секса». Порно также, несмотря на все попытки, не стало «большим кино».
В сетевом порно и вообще в современном мире сексуальность окончательно растворилась в порнографии. Секс в зеркале порно стал чем-то вроде спорта со своими рекордсменами и чемпионами, полем для странных экспериментов и работой, за которую платят.
О том, что когда-то секс и порно были веселыми, беззаботными и даже ироничными (!), никто не вспоминает. Появилась мощная порноиндустрия со своими порнооскарами и суперзвездами, занять «достойное место» в которой стало знаком престижа. Пора бы уже включать порно в один из видов состязаний на Олимпиаде. Или основывать собственную порноолимпиаду.
Нет сегодня больше никакой свободы, наивности, иронии и радости в сексе и в его «отражении» — порно (кривом зеркале сексуальности). Вместо этого — холодный свод «сексуально-медицинских практик» с их равнодушной жестокостью и изощренным насилием.
И как следствие этого — тотальное проникновение порнографического в нашу повседневную жизнь.
Медиа как порнография: конкурентность и прозрачность
Современный мир пропитан логикой принуждения к участию. Она диктует новый моральный императив: если есть что показать, показывай — и зарабатывай на этом. Или плати и приобщайся! Pay and play.
Понятно, что за пределами этого дивного нового мира остаются все те, кто не может или не хочет позволить себе какую бы то ни было эксклюзивность, будь то актуальная марка одежды или модель автомобиля — ну или хотя бы годовая порноподписка. А также те, кто не имеют ничего, что могли бы показать, предъявить другим, ничего, за что люди желали бы заплатить. Не иметь что показать — это самая ужасная кара нынешнего порнографического мира.
Если не тело, то хотя бы ваш мозг должен быть сексуальным, должен возбуждать. Всё должно работать и приносить пользу! В идеале вообще всё должно быть sexy. Потому что это cool.
Сегодняшний глобальный мир как никогда полон отходами и отбросами, в том числе человеческими. И дело не только в перенаселении и экологии. В отходы попадают все, кто не соответствует критериям социального успеха, возраста, внешних данных и вовлеченности в процесс неустанного переваривания — то есть потребления, будь то Big Data, покупка одежды от экологичных и «этичных» брендов, «правильное мышление» или отношение к мигрантам.
Но самый важный принцип — это прозрачность. Вы должны всегда присутствовать, вас должны видеть и оценивать, вы должны постоянно предъявлять себя миру. В каком виде, решать вам, но быть видимым — императив.
Сегодняшний человек облучен медиа, раздет, непристойно выставлен на всеобщее обозрение, как обнаженный манекен в витрине магазина, ведь каждый встречный — тоже в потенциале медиа, отношение, свод правил и… экран. Принцип прозрачности явлен во всей своей мощи. Что это, как не порнографическая реальность?
Мне однажды довелось побывать на странной выставке современного искусства в амстердамской Старой церкви (Oude Kerk), что в сердце квартала Красных фонарей. В этом гулком и покинутом пространстве под торжественными средневековыми сводами были выставлены абсолютно голые манекены, какие-то «лысые певицы» из пьесы Ионеско. Их было много, их безмолвный отряд полностью захватил бывший храм, ставший площадкой для арт-экспериментов. Меня охватило чувство неловкости, и я поскорее оттуда ушел. Не потому, что был чем-то оскорблен. Какая-то злая порнографическая тоска витала под этими древними сводами, и «лысые певицы» как будто недобро усмехались. Мне стало казаться, что это не они, а я раздет и выставлен на всеобщее обозрение.
В тот же вечер в интернете я наткнулся на популярный в 1980-х видеоклип: в нем слились воедино увиденное недавно равнодушное бесстыдство манекена и холодное поп-порно: мода, скрещенная с калифорнийской аэробикой — и это было совсем не сексуально.
Смерть как порнография
На смену постмодерну с его иронической ухмылкой — пусть не (всегда) искренней, но во многом спасительной — пришли неожиданно ставшие суперактуальными жестокость и насилие, царящие в любом современном «порнофильме». Это уже трудно называть порно: никаких эмоций, никакой игры, никакой иронии, лишь энтропия и прозрачность туловищ, свод сексуальных практик и близкое к патологоанатомическому вторжение в человеческое тело — чем жестче и глубже, тем лучше.
Зритель сегодня привык ко многому, и его всё труднее удивить. А удивленным он быть по-прежнему желает. Так секс встает на скользкую дорожку условного «снафф-порно», то есть демонстрации в контексте «реальных» убийств, как в фильме Филиппа Гранрийе «Ночи вопреки», или не менее убийственного наркотического восторга, как у Гаспара Ноэ в фильме «Экстаз».
Если вглядеться в современные порноролики и порнофильмы, то мы увидим, что стремление к доминированию и истреблению просачивается везде. Любой запечатленный сегодня половой акт либо фетишистский (что тоже являет собой смерть секса и зачастую неприкрытую агрессию), либо откровенно плотоядный, убийственный. Половые органы из органов дарующих, пусть с оговорками, радость и наслаждение, окончательно превратились в органы карательные.
Но вот проблема: многих уже и «снаффом» не удивишь, ведь они так или иначе и это уже видели в новостях и любительских кадрах с мобильных телефонов, в соцсетях, без устали запечатлевающих случайную и запрограммированную смерть.
Табу больше не существует. Какое табу, если даже смерть стала порнографией? Как в произведении одной современной художницы, запечатлевшей медленную смерть собственной матери на видео, или в «просочившихся» в медиа анонимных видео казни Саддама Хусейна и расправы над Муамаром Каддафи.
Терроризм как порнография
Пленки со зверствами в Сирии открыли новую эру порнотерроризма. Терроризма, даже не пытающегося создать для себя никакой легитимной базы, так как под крышей общего дела каждая банда там творила полный произвол.
Если раньше террористы (и даже Усама апостериори) были встроены в более-менее единую вертикальную систему и пытались оправдывать появление леденящих душу кадров с убийствами пленных и заложников и диверсиями, то в Сирии нам явился новый жанр террора, бессмысленный и беспощадный — и весьма эффективный в плане пропаганды и нагнетания страха.
На самом деле одурманенные головорезы счастливо позировали и записывали свои «подвиги» исключительно ради собственного удовольствия. Это и есть порнография терроризма.
Впрочем, пленки из американской тюрьмы Гуантанамо оказались не менее красочными. Никого не удивят зверства в «третьей стране», но здесь ведь особый случай: США — страна, на которую равняются. Оказывается, в «оплоте демократии» процветал особый вид порнографического садизма, который почему-то позволяли себе некоторые его члены.
Эти акты садизма осуществлялись так уверенно и безапелляционно, как будто с негласного «одобрения» демократического строя (которого, разумеется, никогда не было). Но слуги закона воспользовались глобальным шоком системы после 11 сентября, чтобы под предлогом справедливого возмездия удовлетворять свои садистические наклонности.
Война как порнография
Уже и война стала порнографической. Вы разве этого не заметили? Первый кадр: пуск ракеты, прямой фаллический символ или, скорее, начало акта совокупления. И второй кадр: попадание ракеты в цель. То есть оргазм. Разрядка. Так мы видим войну в массмедиа. Всё остальное — детали. Жертвы, разрушения и беженцы остаются за кадром этого порно, о котором могли только мечтать одержимые полным уничтожением мира герои маркиза де Сада.
Разумеется, экстаз от созерцания столь сильных зрелищ вызывает у «правильного» зрителя не менее сильное чувство вины.
В результате обильно льются крокодиловы слезы насчет невинных жертв и т. д. Как гласит английская пословица, if you play you will pay. За удовольствия надо платить.
Тотальность порно
Порнография стала всем, и всё стало порнографией. Мы вправе задать вопрос: а жива ли сама по себе порнография? Вопрос смешной. Конечно же нет! Она исчезла, как исчез сам секс, растворившись буквально во всем.
Мы порноактеры в этом порнографическом мире без сцены, в непристойно оголенной гиперреальности. И для этого больше даже не надо снимать одежду, мы и так всё время голые и всегда готовы к контакту, к коммуникации, к совокуплению с виртуальностью. Нас даже не надо больше к этому принуждать, мы отлично выдрессированны.
Нам остается продолжать получать свои оргазмы искусственным путем, занимаясь любовью с экраном, замыкая потоки «страсти» на себе, разглядывая себя, как Нарцисс в водной глади наших всемогущих гаджетов, оснащенных зеркалами, этих черных ящиков, которые записывают все наши мысли и знают о нас всё.
Нам больше не нужен ни Другой как символ радикального отличия, ни другой в смысле ближнего нашего, с которым теперь мы охотнее разделим вечернюю трапезу, чем ложе. Наши самые лучшие любовники теперь — не другие (и даже не мы сами, что еще как-то понятно и в чем-то старомодно, хоть и бесконечно уныло).
Наш лучший партнер — это наше отторгнутое «Я», занимающееся любовью с искусственным интеллектом. Идеальная порнография — это увидеть собственный мозг в продольном разрезе, который совокупляется с ветвлениями виртуального разума.
Даже если мы разделяем наш пыл с другими, если мы занимаемся любовью с реальными людьми, то всё равно пребываем в искусственной виртуальной реальности. Мы стали нашими собственными искусственными спутниками, лишенными дистанции телами — и в то же время мы очень далеки друг от друга. Наш контакт с другими — больше не близость, а соединение при помощи медиа.
Всё больше сообщений, информации, коммуникации, месседжей, сигналов — и всё меньше реального общения. Мы всё больше склоняемся к общению искусственному, как и подобает искусственным спутникам.
Любое реальное действие сегодня требует своего воплощения в «реальности» медиа, в виртуальной реальности. Любое действие должно быть зафиксировано, иначе его не существует. Либо вы фиксатор, либо вы фиксируемый. Либо вы зритель — и вы также вовлекаетесь в процесс обмена.
Всё, включая вас самих, должно предстать так, как оно есть, предельно высвеченным и реальным. Это и есть порнография реального.
P. S.
Трудно оторваться от зеркала, тем более искусственного. И если это зеркало есть сегодняшний мир, тем паче.