Многоликая "разделенность" 

Несмотря на свою распространенность в информационно-аналитическом пространстве политологии, единая адекватная трактовка термина «разделенный народ» отсутствует, что оставляет обширное пространство для спекуляций, главным образом – для политической софистики, которая приобретает форму предельно узкой трактовки категории «разделенность» при одновременном употреблении узкоспециального понятия "народ" в отношении чрезмерно широкого спектра феноменов. 

Обращаясь к определению категории разделенность, необходимо отметить, что разделенность – явление далеко не редкое в современном мире и совсем не однозначное. На основании даже наиболее ярких прецедентов разделения XX века (Ирландия, Индия, Кипр, Германия, Корея, Вьетнам) не только сложно установить «типические черты» явления, но, напротив, скорее можно резюмировать уникальность каждого случая, прежде всего, в части оценки конструктивности/деструктивности его последствий. Например, о разделении в равной степени можно говорить в случае деления некогда единого государства (Индия - Пакистан - Бангладеш); внутреннего политического разделения страны - например, по этническому принципу – в целях официального закрепления самобытности каждой из составляющих политического конгломерата (Бельгия, Голландия, в более общем смысле – Испания); создания внутри страны полуавтономных регионов для этнических меньшинств (создание в Ираке «Курдистанского Региона»); разделения политически единой территории на этнические регионы, которые не контролируются центральной властью (Косово, Биафра, Катанга). Исходя из причин явления, можно говорить о разделении как следствии колониализма (Индия, Палестина, Ирландия); наследии Холодной войны (Германия, Корея, Вьетнам, Китай); о разделении, обусловленном агрессивной политикой государств-соседей (Турции на Кипре и в Курдистане соответственно), о разделении, возникшим вследствие разрушения многонациональных государств (СССР, Чехословакия, Югославия, Эфиопия). 

Если внешне обусловленное разделение или распад этнически гомогенной группы справедливо трактуется как негативное явление, то внутренне детерминированное разделение или «расхождение» частей национально или этнически гетерогенного образования, напротив, может расцениваться как менее драматичное и даже положительное. Говоря предметно, целью внутригосударственного разделения может являться инициированное внутренними силами установление системы иерархического управления одной и более этническими группами (федерализация Бельгии и Испании), их дезорганизация для последующей оптимизации управления (реорганизация индийских штатов по языковому принципу). Внутреннее разделение может также быть направлено на выделение из некоторого гомогенного политического организма определенной территории - в целях купирования конфликта между различными этническими, национальными, религиозными и социальными группами (например, организация автономии для некоторой группы – к примеру, в случае, намерения Квебека добиться для себя особого статуса). Фактически данные прецеденты являются примерами самоопределения и, соответственно, обладают скорее положительной контекстностью. 

О внешне обусловленном разделении (категории, обладающей негативной контекстностью) можно говорить для обозначения внешнего вмешательства в суверенитет (как в случае с разделением Венгрии, Индии и Кипра) или в ситуации реализации имперской политики – прежде всего, Британией в отношении Ирландии, Индии (и, соответственно, Пакистана) и Палестины. Здесь же можно говорить о разделении колониального Ирака, от которого, прежде предоставления ему независимости, был отделен Кувейт (что впоследствии, обусловило претензии на него партии БААС как на девятнадцатую Иракскую провинцию). 

Если разделение многонациональных образований нередко трактуется как проявление законного желания на самоопределение (распад Австро-Венгерской и Османской империй, дезинтеграция Чехословакии, Югославии и Советского Союза), то разделение гомогенных национальных образований однозначно представляется негативным и наиболее драматичным проявлением феномена разделенности (Ирландия, Индия, Руанда-Бурунди, Палестина и даже Голландия и Бельгия). 

Надо особенно подчеркнуть, однако, что разделение этнически гомогенных образований может быть обусловлено отнюдь не внешними причинами, но – напротив – стремлением к самоопределению какой-то из его частей. В качестве примера можно привести противостояние ФРГ и ГДР, РК и КНДР, Северного и Южного Йемена, разделение Вьетнама, или отделение Тайваня от Китая. 

Таким образом, предельно широкая категория «разделенность» часто используется для определения явлений, формально схожих, но фактически не имеющих ничего общего – ни в причинах появления, ни в позиции представителей разделенного целого. Но даже принятие трактовки разделенности как последствий внешне обусловленной дезинтеграции гомогенного целого не снимает центральной проблемы – универсального употребления в качестве объекта разделения категории "народ". "Закрепление" - прежде всего, медийное - атрибута разделенности за народом, и неприятие во внимание, например, возможности разделения нации обусловливает определенную ангажированность в понимании противоречия между проведением в жизнь права народов на самоопределение и принципа территориальной целостности государства, предполагающего невозможность изменения государственных границ без согласия его граждан (представителей нации). 

Народ, этнос или нация? 

Существующая сегодня в отечественной политологии путаница в понимании смыслового наполнения субъектов разделения – этноса, народа и нации - обусловлена, с одной стороны, тем, что в западной традиции категория «nation» универсальна и употребляется одновременно для обозначения народа, нации и народности. С другой стороны, неопределенность трактовки обусловлена конституционным утверждением в качестве носителя суверенитета и единственного источника власти в Российской Федерации ее многонационального народа. Хотя законодательное закрепление пустого понятия – народ не может быть многонациональным – объясняется стремлением разработчиков Конституции 1993 года избежать ошибок в «национальном вопросе», подобных тем, которые привели к распаду СССР, и даже способствовать складыванию российской гражданской общности, существование в правовом поле подобного неологизма заметно усложняет понимание различия в определении категорий нации и народ и способствует замене политического смысла категории "нация" этническим. 

В свою очередь, существует весьма четкая демаркация категорий этно-национального дискурса: этнос, совпадающий по смыслу с категорией национальность, представляется совокупностью объективных черт и характеристик, которые, будучи способными объединить определенный кластер людей, лишь потенциально возможны. В том числе лишь возможным представляется осознание представителями этноса своей разделенности: несмотря на фактическую разделенность, стремление к объединению отсутствует у монголов, историческая территория проживания которых разделена между Монголией, Автономным районом Внутренняя Монголия КНР и Китаем; саамов, исторически проживающих на современных территориях России, Норвегии, Финляндии и Швеции; шведов, традиционно проживающих в Швеции, и на землях Аландских островов; практически отсутствуют идеи воссоединения у басков Франции. 

В свою очередь, о народе можно говорить в ситуации сознательной консолидации представителей некоторой этнической группы по одному из оснований идентичности. Традиционно одним из ключевых элементов этнической идентичности является территория проживания группы, и соответственно в буквальном своем значении категория «разделенный народ» означает нарушение гармонии и единства заданного дуализма «крови» и «почвы». Соответственно разделение территории и проживающей на ней этнической группы чисто эмоционально (ввиду широко распространенного интуитивного примордиализма) воспринимается как нарушение заданного исторического порядка. Однако существуют минимум два довольно мощных контр-аргумента однозначного «закрепления» конкретной территории за некоторой этнической группой – с одной стороны, невозможность тотальной эндогамии представителей группы (то есть отсутствие достоверного доказательства сохранения черт этнической группы), а с другой – что гораздо важнее – невозможности определить «нижнюю точку» исторической «принадлежности» территории. Кроме того, сегодня постановка вопроса об обоснованности территориальных претензий возможна лишь в форме соответствующих претензий общественных движений, строящихся на принципе не этнической гомогенности, но сознательного выбора исторической и политической идентичности ее представителями. 

Представляется, что именно поэтому в большинстве случае разделения можно говорить о разделении нации. Нации, как государственной, социальной, культурной принадлежность индивида, а не его антропологической и этнической определенности. То есть принадлежность к нации основана на сознательном самоассоциировании с определенной социальной, культурно-исторической и, прежде всего, политической общностью, и фактически лишена идеи об общности физиологических качеств. В подавляющем большинстве случаев можно говорить именно о разделении нации, а не народа ввиду того, что актуализация необходимости решения проблемы разделения очевидно свидетельствует об актуализации идентичности. Осознание разделенности – прерогатива народа, но в случае актуализации политических претензий (стремление к суверенитету и объединению) необходимо говорить исключительно о нации (вопрос о том, насколько она гомогенна по своему этническому составу, вторичен). Надо отметить, кстати, что в эпоху феодализма легитимность разделения не подвергалась сомнению - территория и проживающее население традиционно рассматривали монархическими династиями в качестве своей собственности. Утверждение идеи принадлежности права управления территорией народу на ней проживающему произошло лишь после трех «разделов Польши» и, собственно, возникновения соответствующего политического движения под руководством А.Т.Б. Костюшко. 

Германский прецедент 

Германский прецедент объединения – наиболее «цитируемый» пример воссоединения разделенного народа – являлся именно объединением Германии, то есть государства. Здесь не было и речи о воссоединении разделенного немецкого народа. 

Слово «deutsch» («немецкий») исторически употребляется для обозначения как языковой общности, так и населения Германии. Первоначально слово «deutsch» употреблялось в значении «относящийся к народному языку» и служило для обозначения отличия германских народных языков от латино-романских. Конституирующим фактором складывания немецкой языковой общности стало распространение литературного немецкого языка (во многом благодаря переводу Библии Мартином Лютером и активному развитию книгопечатания в XVI-XVIII вв.). Начиная с позднего средневековья немецкоязычное население Европы входило в состав различных государственных образований, но никогда не составляло единой нации. С XVI века немцами считались только представители правящей знати, сложившейся в период позднего средневековья, в период Священной Римской империи. Последняя не просто была мультиэтничной, в ней сильны были центробежные тенденции: в окраинных областях активизировались сепаратистские устремления и от империи отделялись территории, на которых образовывались национальные государства (Швейцарская конфедерация, Нидерланды, Бельгия, Люксембург, Австрия). С середины XVI в. еще одним препятствием к складываю единой немецкой нации стал конфессиональный раскол. 

Не сумевшие создать автономное государство одновременно с Англией и Францией немцы, по выражению Г. Плесснера, были «запоздалой нацией», что и сделало в новое время стремление к единому государству национальной задачей. После Первой мировой войны в немецком сообществе национально-этническое понимание нации пришло на смену государственному подходу. Одной из причин подобного явления стала тенденция дискриминации немецкоязычного населения за пределами Германии, поскольку в государствах, воевавших против последней, войну против немецкого рейха стали понимать общо, распространяя негативное отношение и на немецкоязычное население собственной страны – и все немецкоязычное сообщество, несмотря на отсутствие тесных связей, впервые оказалось в одинаковой ситуации. 

В данном контексте логичным видится появление организованного национализма, то есть НСРПГ, сумевшей за короткий срок «модернизировать» государственную структуру Германии в авторитарный режим с центром в фигуре фюрера. Кульминацией превращения немецкоязычных наций в немецкий народ стал аншлюс Австрии в марте 1938 года (кстати, Вена являлось центром Священной Римской империи), аннексия в октябре 1938 года в результате Мюнхенского соглашения Судетской области, оккупация в марте 1939 года Чехии и создание на территории последней немецкого протектората Богемии и Моравии. И именно на примере событий данного периода очевидным становится весь «потенциал» спекулятивной апелляции к категории разделенный народ. 

Если бы современная Германия существовала в своих предвоенных границах, тезис о состоявшемся в 1990 году объединении разделенного народа был бы справедливым, но подписанный СССР, США, Великобританией, Францией, ФРГ и ГДР в 1990 году договор «Об окончательном урегулировании в отношении Германии» признавал внешними границами единого Германского государства существующие на момент заключения договора границы ФРГ и ГДР. 

"Разделенный народ" – неудачная категория 

Говоря предметно, решение проблемы разделения надо искать не в историческом обосновании претензий на конкретную территорию, но в констатации политической самоорганизации представителей разделенного целого и апелляции к предоставлению прав политической нации (которая может основываться, как на принципе этнического, так и гражданского единства). Целесообразно вообще отказаться от широкой эксплуатации категории «разделенный народ» (предельно узкой и обоснованно употребляемой в отношении весьма небольшого количества исторических прецедентов). В большинстве же случаев - если речь идет о несоответствии номинальных границ фактическим - необходимо говорить о разделенной нации и политическом самоопределении, а не пытаться спекулировать на исторической мифологии. 

Надо понимать, что в более отдаленной перспективе последствиями спекуляций на теме разделения народа и соответствующего постулирования обоснованности тезиса о существовании исторических прав на территорию вполне могут стать не только этно-территориальные конфликты (например, проблема Пригородного района Северной Осетии, земельные споры между чеченцами–аккинцами и аварцами, лакцами и кумыками), но сепаратизм вообще. Установка считающих себя разделенными групп на достижение локальных целей, как правило, означает нивелирование у них гражданской идентичности, что, в свою очередь, усиливает этническую идентичность у представителей иных народов. 

Кроме того, результатом обоснования исторических прав некоторых этнических групп на территорию исторического проживания могут стать претензии со стороны соседних государств. В том числе и посредством апелляции к восстановлению исторической справедливости по отношению к разделенным народам . Согласно изданию Frankfurter Allgemeine (от 16.02.1992), в начале 90-х гг. поддержку ряда депутатов Бундестага (преимущественно ХДС) получило предложение о переселении проживающих в различных районах Российской Федерации этнических немцев в Калининград и создании там немецкой автономной зоны. Следующим шагом в реализации данной программы, вполне вероятно, могло стать воссоединение населенной этническими немцами Калининградской области (бывшей Восточной Пруссии) с Германией – что по формальным признаком могло бы расцениваться как решение проблемы разделенных народов и восстановление исторической справедливости.

Раиса Бараш

Russian Journal