Процесс пятидесяти восьми

В Кабардино-Балкарии 18 марта возобновился процесс по делу о нападении на Нальчик в 2005 году. Это дело, ради которого Госдума приняла закон об ограничении полномочий присяжных заседателей. Как в Нальчике относятся к стремлению российских властей довести процесс до конца, выясняла спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова. 

13 октября 2005 года около 9 часов утра по местному времени по разным оценкам от 100 до 200 боевиков атаковали 13 объектов в Нальчике, включая аэропорт, здания ФСБ и милиции. Погибли 35 сотрудников правоохранительных органов и 12 мирных жителей. Ранения получили 85 силовиков и 25 гражданских. На следующий день после нападения сообщалось о 72 убитых боевиках и 31 задержанном. Еще через два дня — уже о 92 убитых боевиках. Всего, по официальным данным, 13 октября было уничтожено 95 боевиков. Ответственность за штурмовую операцию взял на себя Шамиль Басаев. В течение года задержан 71 предполагаемый участник нападения, 14 находятся в розыске. В октябре 2006 года 12 человек, входивших, по данным следствия, в резервные группы боевиков, отпущены по амнистии. 59 задержанным (один позже умер) были предъявлены обвинения по статьям 105 (убийство), 205 (терроризм), 209 (бандитизм), 208 (участие в незаконных вооруженных формированиях), 222 (незаконный оборот оружия), 317 УК РФ (посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов) и др. 


11 октября 2007 года в Верховном суде Кабардино-Балкарии начался процесс по этому делу. С марта 2008 года по ходатайству подсудимых проводился отбор присяжных. Из 2 тыс. кандидатов было отобрано только 15 заседателей при необходимых 37. Прокуратура объясняла проблемы с отбором сильными родственными связями в республике, а также неявкой многих кандидатов из-за опасений за собственную безопасность. В итоге 18 февраля 2009 года суд принял решение о рассмотрении дела коллегией из трех судей, обосновав его вступившими в силу поправками в УПК РФ, отменявшими суды присяжных по делам о терроризме. 

"Вся российская власть ополчилась на наших детей" 

У здания СИЗО перед закрытыми железными воротами стоят те, чьих родственников судят за участие в захвате Нальчика 13 октября. Улицы вокруг СИЗО перекрыты, всюду сотрудники милиции. Молодые женщины в платках смотрят на них враждебно. К милиции в этой республике отношение изменится не скоро. 

За стенами нового здания суда, примыкающего к СИЗО, уже который день идет процесс. Почти год в суде шел отбор присяжных, однако он так и не завершился — в декабре прошлого года Госдума приняла закон о том, что такие дела, как нальчикское, теперь будут рассматривать только профессиональные судьи. 

— Мы все прекрасно понимаем, зачем они приняли такой закон,— говорит мне председатель комитета "Матери КБР за правосудие и демократию" Мариам Ахметова.— Просто вся Госдума, вся российская власть ополчилась на наших детей. Если они так хотят их уничтожить — пусть расстреляют во дворе суда, это честнее будет. 

Сына Мариам Эдуарда Миронова задержали в ноябре 2005 года в его доме, и теперь он обвиняется в том же, что и люди, задержанные на улицах Нальчика с оружием в руках. Он передал матери записку о том, что его били и подвешивали на веревке, продев шею в петлю, а затем вставляли в рот пистолет. Потом такие записки стали передавать и другие подсудимые — их матери связывают это со сменой власти в республике. 

— Каноков, как и некоторые другие наши чиновники, понимает, что бороться с мусульманами такими методами — только озлобить людей,— говорит адвокат родственников погибших 13 октября 2005 года Лариса Дорогова.— Поэтому с его приходом отношение немного изменилось, откровенных издевательств уже нет. Но все-таки большая часть показаний по делу о захвате Нальчика выбита под пытками. И это должно быть расследовано, только прокуратура в возбуждении дела нам отказывает. 

Получив письмо от сына, Мариам Ахметова и еще пять матерей написали в прокуратуру республики. Им отказали в возбуждении дела. Потом отказ отменили. Потом снова отказали. И так продолжается уже два года. 

— Они делают так специально, чтобы мы не могли обжаловать это в Европейском суде,— говорит Мариам.Ахметова — Но мы уже подали в Евросуд, объяснив ситуацию, и там нашу жалобу приняли. 

Излишняя активность матерей привела к тому, что в ноябре прошлого года им отказали в регистрации комитета. А к Мариам Ахметовой пришли с обыском — и напомнили ей, что у нее есть еще один сын, который пока на воле. Потом сына забрали в милицию, задали ему вопросы и сфотографировали. 

— Я все это время сидела в коридоре, ждала,— говорит Мариам.— А когда его отпустили, мне сказали: смотри, чтобы он теперь не всплыл где-нибудь в неудобном месте. 

Мариам говорит, что ничего незаконного она не делает, но в любое время дня и ночи к ней могут прийти с обыском. Она называет это психологическим давлением. А еще ее, как и остальных жен и матерей, собравшихся у стен суда, волнуют условия содержания в СИЗО. Матери говорят, что их дети не могут получать квалифицированную медицинскую помощь, хотя после побоев многие остались инвалидами. В прошлом году уже умер один из подсудимых Валерий Болов: ему стало плохо в суде, и в больнице, где провели операцию по удалению печени, спасти жизнь ему не смогли. 

— У него была отбита печень,— утверждает Лариса Дорогова.— Он еле ходил в суд, все понимали, что он не жилец. Но никакой помощи медицинской ему не оказывали. 

Водворенный в СИЗО Мурат Карданов болен открытой формой туберкулеза, его мать говорит, что на рентгеновских снимках видно, что у него осталась половина легкого. 

— Карданову нужна медицинская помощь, а его даже не изолировали от других подсудимых,— говорит Мариам Ахметова.— Потому что чем больше умрет в СИЗО наших парней, тем лучше для власти. 

"Его убили позже и подбросили в этот рефрижератор" 

У здания республиканской прокуратуры тоже стоят люди. Это родители тех обвиняемых, дело в отношении которых прекращено — в связи с их смертью. Родители убитых приходят к прокуратуре каждую среду, делятся новостями — и расходятся. 

Все знают, кто эти люди. Но их не трогают. Возможно, потому, что они не кажутся опасными. Возможно, потому, что их тут совсем немного — человек пять-шесть. Раньше их было гораздо больше. Но прошло много времени, некоторые смирились. Кто-то испугался за безопасность детей, оставшихся в живых. Кто-то умер. 

— Моя жена умерла весной 2007-го,— говорит высокий седой старик Арсен Туков.— 13 октября 2005-го она лежала в кардиологии и из окна видела, как в морг возят трупы. Она почувствовала, что там наш сын. Вот тогда она и сломалась. 

Арсену 85 лет. Его сын, 30-летний Анатолий Туков, 13 октября 2005 года утром ушел из дома. Отцу сказал, что идет искать работу. Его тело нашли только через 29 дней — в рефрижераторе морга, где лежали тела убитых во время событий 13 октября. Но Арсен говорит, что его сын был убит позже: 

— Мой младший сын ходил несколько раз в этот рефрижератор, он узнал там почти всех ребят, которые ходили в нашу мечеть, но брата не нашел. А через месяц он вошел и сразу у двери увидел тело брата. Оно было свежее, на нем еще кровь была. Его убили позже и специально подбросили в этот рефрижератор. 

Истории о том, как после событий 13 октября молодых людей задерживали по всей республике и после этого они уже не возвращались домой, здесь, у здания прокуратуры, готовы рассказывать часами. Вечером 13 октября жителя Нальчика Заура Санокова сотрудники силовых структур задержали в его квартире. Потом его родители нашли тело сына в том самом рефрижераторе, в котором почти месяц родственники искали Анатолия Тукова. Родителям Санокова выдали справку о том, что их сын погиб при совершении теракта 13 октября, но они заявили в прокуратуру, что это неправда, и стали собирать подписи соседей, подтвердивших, что Заура Санокова забрали из дома сотрудники РУБОПа 13-го вечером. После этого Саноковы получили другую справку — о том, что их сын выбросился из окна здания РУБОПа 14 октября. 

Эти детали кажутся родителям погибших важными. Тела своих сыновей они не получили и уже не получат: по федеральному закону террористы, убитые во время совершения теракта, не подлежат выдаче родственникам. Летом 2007 года из ответа российских властей на запрос Евросуда стало ясно, что тела 95 человек, участвовавших в захвате Нальчика, кремированы. Все, что теперь остается их родителям,— доказывать, что это решение было ошибкой. 

— Даже если считаться с этим нечеловеческим законом об отказе в погребении, нужно доказать, что те, кого считают террористами, на самом деле террористы,— говорит Рая Кирешева.— Если кто-то убит уже после теракта, его должны отдать. А у нас весь октябрь 2005-го из домов выхватывали людей, и потом их находили среди тех, кто был на улицах города 13-го. И никого не отдали. 

Арсен Туков вообще не верит следствию, потому что оно уже много раз ошибалось. Но произошедшее в декабре прошлого года выглядит совсем чудовищно: во время обыска в доме матери погибшего 13 октября Мурата Карданова нашли самого Мурата — целого и невредимого. А по материалам дела, его труп был кремирован летом 2006 года и проходил под номером 82. Живого Мурата задержали и доставили в СИЗО, против него возбуждено уголовное дело. Теперь родственники погибших гадают, чей труп был кремирован под номером 82. 

— В те дни в городе погибли и гражданские люди, просто прохожие,— говорит Лариса Дорогова.— Не исключено, что один из них и был кремирован. Теперь вы понимаете, почему у нас столько вопросов к следствию? То, как проводилась следственная работа, лишний раз доказывает, что в этом деле главным было не разобраться, а замочить как можно больше мусульман. 

"Зачем воевать с мертвыми?" 

Матери погибших уверены, что 13 октября никакой захват города не планировался. Они говорят, что на улицы вышло около 40 человек, которые хотели отомстить правоохранительным органам. 

— А потом, когда их убили, стало ясно, что на такую кучку людей захват города не повесишь,— говорит Лариса Дорогова.— И силовики стали ловить по всей республике молодых людей, мусульман, и приписывать им участие в захвате города. Поэтому у нас 95 убитых и 58 живых на скамье подсудимых, большая часть которых не признает своего участия в тех событиях. 

Люди, которые приходят каждую среду к зданию республиканской прокуратуры, не скрывают своей ненависти к власти. Они мечтают об одном — доказать в Европейском суде по правам человека, что Россия нарушила их права. Процесс уже начался — стороны обменялись вопросами и ответами. Кроме того, истцы намерены доказать, что права мусульман в Российской Федерации по-прежнему нарушаются. В доказательство этому они приводят много примеров. 

Арсен Туков вспоминает, как летом прошлого года у городской мечети был застрелен 19-летний мусульманин по фамилии Дешеков: 

— Он шел из мечети, в пятницу, после намаза, подъехали люди в форме и застрелили его. Потом они вызвали милицию и сказали: примите его. И уехали. Милиция стояла, охраняла тело, пока скорая не приехала. А потом сказали, что убили его по ошибке. 

Еще мне рассказывают о том, что у мусульман по-прежнему проблемы с трудоустройством, а если в регионе происходит что-то криминальное, к матерям погибших 13 октября 2005 года среди ночи врываются сотрудники правоохранительных структур. 

— Мы все у них записаны как неблагонадежные,— говорит Раиса Алакаева.— Когда в Нальчике проходила подготовка к празднованию 450-летия присоединения к России, нас всех вызывали в органы на "беседу" — спрашивали, на чьей мы стороне и не будем ли мы мстить. У многих из нас остались дети — у них тоже проблемы: сыновей подозревают, все время вызывают в милицию, за ними следят. 

Адвокат Дорогова на своем примере рассказывает о существующих у местных мусульман проблемах, говорит, что на протяжении последних лет за ее сыном следят — он превратился в средство давления на мать. Сначала Дорогову отстранили от дела 58 оставшихся в живых участников захвата Нальчика. По ее словам, под давлением следователя ей пришлось дать показания по одному из эпизодов, а потом следствие заявило в суде, что она проходит по делу свидетелем и не может быть адвокатом. Адвокат не сдалась и взялась защищать интересы родителей погибших — подала жалобу в Европейский суд. После этого в своем подъезде она стала встречать людей в штатском, а потом ей прислали патрон в конверте. 

— В мае прошлого года сына посадили в машину неизвестные люди и несколько часов возили по городу,— говорит Дорогова.— Спрашивали, симпатизирует ли он мусульманам, делает ли намаз, с кем я переписываюсь в интернете и почему он до сих пор не уехал за границу. А потом отпустили, сказали: найдем тебя в любой момент. Я после этого писала в прокуратуру, но мне отказали в возбуждении дела, сославшись на то, что сына отпустили. 

Недавно Дорогова, опасаясь за жизнь сына, решила отправить его за границу. Родители убитых говорят, что тоже уехали бы навсегда из России, но сначала надо добиться справедливости. Справедливость для них заключается в одном — захоронить останки своих родных. 

— Если бы нам отдали тела сыновей, мы бы давно успокоились,— говорит Рая Кирешева.— У меня два сына погибли, никого не осталось, и я даже не знаю, за что над их телами так надругались. Зачем воевать с мертвыми? Или они с нами, матерями, так воюют? И после этого они говорят: Россия, россияне. Но мы не россияне. Нам даже детей не дали похоронить по-человечески. 

Арсен Туков достает из папки портрет своего сына. Рассказывает, что сын занимался спортом, как и все его друзья, которые ходили с ним в мечеть. Мечеть находилась в пригороде Нальчика, и Арсен Туков был там имамом. "Они все были мне как дети,— говорит старик.— Я молюсь не только за своего сына — за них всех". 

"Это война против мусульман" 

Наконец я задаю вопрос, который давно хочу задать и не решаюсь. Я спрашиваю, оправдывают ли родители своих детей за то, что они взяли в руки оружие. И слышу то, что и ожидаю. 

— Они пошли с оружием не против мирных людей, а против правоохранительных органов, которые их унижали и мучили,— говорит Рая Кирешева.— Они не захватили ни одного дома, ни одного административного здания — только силовые структуры. Потому что те издевательства, которым их и их родных подвергали в этих структурах, не сможет вытерпеть ни один нормальный человек. 

И Рая рассказывает истории, которые я уже слышала в 2005-м,— про пытки задержанных мусульман электрошоком, про выбритые на затылках кресты, про закрытые мечети. А бывший имам Туков вспоминает, как летом 2005-го сотрудники РУБОПа задержали женщину, одетую в хиджаб. 

— У нее не было паспорта, она вышла за хлебом из дома. Ее ударили. А когда она сказала, что беременна, ей сказали: "Нечего ваххабитов плодить". Этот случай тогда стал известен в городе, и ребят, которые ходили в мою мечеть, это сильно оскорбило. 

— И все-таки они взяли оружие,— говорю я.— Погибли люди. 

— А вы послушайте, почему они его взяли,— терпеливо объясняет Туков.— В Коране так написано: если тебе не дают молиться и закрывают твои мечети, обращайся к власти, что тебя притесняют. Это первый шаг. Если это не помогло — переселяйся, земля большая. Это второй шаг. А если тебе не дают переселиться, тогда это джихад. Ты уже не имеешь права молчать. Ты должен идти защищать свою веру, свой дом, свою семью. В 2004-м наши ребята написали 162 заявления в прокуратуру — о том, что не дают молиться, что унижают. Эти заявления остались без ответа. В том же 2004-м они обращались к властям с просьбой выдать им загранпаспорта для переселения. Их было 450 человек под тем обращением. Тоже осталось без ответа. Что им оставалось? А их продолжали долбить, их выгоняли с работы, даже тем, кто пытался создать фермерские хозяйства, мешали — отказывали в аренде земли. Мой сын потерял работу в горгазе, потому что намаз делал. У него трое детей было. Ему даже слесарем работать не позволили, сказали: ваххабиты нам не нужны. Это нас ваххабитами звали столько лет, клеймо повесили. А недавно Путин в Саудовской Аравии был и сказал, что ваххабизм — это не преступление. И теперь нас уже не называют ваххабитами. Теперь нас радикалами называют. 

Старик смеется, но в серых, почти бесцветных глазах — гнев. 

— Их подводили к бунту специально,— продолжает Туков.— Они жили, никого не трогали, детей рожали. Хотели работать, зарабатывать, жить нормально. Да, молились, да, строгие были, но никому зла от них не было. Их не знали как зацепить. Те, кто хотел раздуть здесь войну, знали ислам, и они знали, чего именно наши ребята стерпеть не смогут. И на этом они их поймали. Это война против мусульман. 

С Туковым согласны и другие родственники погибших. Рая Кирешева вспоминает, что 13 октября на улицы с оружием в руках вышли одетые в гражданское местные парни, но в центре города, у здания ФСБ, все видели машину с четырьмя одетыми в черную спецформу мужчинами — их никто не знал, и в рефрижераторе трупов этих людей не было. Рая убеждена, что захват Нальчика был спровоцирован, чтобы развязать войну против мусульман. 

— Наших сыновей просто заманили в ловушку,— говорит она.— Те, кто это сделал, получили что хотели — деньги, власть или награды, а наши дети получили пулю в лоб.

Адвокат обвиняемых Магомед Абубакаров считает, что его подзащитные заранее осуждены властью. 

— Ваши коллеги утверждают, что в ходе процесса наблюдали многочисленные нарушения. Вы можете о них рассказать? 

— Нарушения начались с того момента, как начался процесс отбора присяжных. Для меня сейчас совершенно очевидно, что у гособвинения была одна цель — не сформировать коллегию присяжных из жителей КБР. Они два раза заявляли ходатайство об изменении территории подсудности и заявляли отвод всему составу суда — все это для передачи дела в другой регион. Они, в частности, использовали некие справки, подлинность которых вызывала большие сомнения. Так, обвинение ссылалось на экспертное заключение от 2006 года, в котором говорилось, что все жители КБР в какой-то степени родственными узами переплетаются или с подсудимыми, или с потерпевшими, или со свидетелями. А потом одного из профессоров, указанных в подписях к этому экспертному заключению, опросила адвокат Самиади, и этот человек сказал, что он вообще не участвовал в этой экспертизе и роспись, стоящая на документе, не его. Это было озвучено в зале суда, но спустя месяц прокуратура опять, используя эту же справку, пыталась изменить территорию подсудности. На эти коллизии ушел почти год. А потом на помощь прокуратуре пришло государство. Вы знаете, что 30 декабря 2008 года был принят законопроект о внесении изменений в статью 30 УПК: теперь суд присяжных не может рассматривать дела, связанные с терроризмом. 

— Как вы оцениваете этот закон? 

— Этот закон был направлен на одно конкретное дело — процесс 58-ми, который никак не могли начать по существу. Вы знаете, какие вопросы задавали обвинители кандидатам в присяжные? После этих вопросов у многих отпадало желание участвовать, они заявляли самоотвод. 

— Что это были за вопросы? 

— Точно не процитирую, но такого типа: "Вы сейчас сказали неправду! Почему вы утаили, что два года назад жили по другому адресу? Для чего вы скрыли ваш истинный адрес жительства?" В таком духе. Это такое психологическое давление на кандидатов — они сразу теряются, пугаются и отказываются. Гособвинение не могло допустить, чтобы коллегия сформировалась. Поэтому весь процесс отбора затянулся почти на год — с 25 марта 2008 года. 

— Значит, главная угроза обвинения — это присяжные? 

— Точнее, оправдательный вердикт, который могут вынести присяжные. Этого власти не могут допустить. В итоге назначены три профессиональных судьи. Думаю, не надо вам объяснять, что это такое. Я в Чечне видел, как работают профессиональные судьи в делах, где нет никаких доказательств, и выносят обвинительные приговоры. 

— А вы уверены, что в деле 58-ми нет доказательств? 

— В этом уверен не только я, но и гособвинение, иначе они так не беспокоились бы. Здесь нет доказательств — есть только признания под пытками. Из 58 подсудимых только несколько человек были задержаны на месте преступления, остальных либо вытащили из дома, из постелей, чему есть свидетели, либо задержали спустя продолжительное время в другом месте. Доказательств причастности этих людей к событиям 13 октября нет вообще. И вот что получается? Получается, что законодательная, исполнительная и судебная власти переплетены в одну косичку. То есть закон издается для специального процесса, чтобы не было суда присяжных. Суд присяжных из жителей КБР был единственным шансом на справедливое разбирательство. Сегодня с помощью всех трех ветвей власти подсудимые, граждане России, лишены этого шанса. 

— Почему вы считаете, что именно жители КБР способны разобраться в этом деле? 

— Потому что они могут объективно оценить ту ситуацию, которая здесь была до 13 октября 2005 года. Местные жители знали, что на самом деле происходило. Многие сидящие на скамье подсудимых непричастны к событиям 13 октября. Многие причастны, но оказались там не по своей воле. И очень важно понять, что их привело к этому шагу. Почему они там оказались? Сегодня, если исходить из позиции гособвинения, картина такова: боевики хотели захватить власть, чтобы отделить КБР от России, то есть совершили преступление против России. Я же вас заверяю, что 13 октября эти люди вышли не против конституционного строя, а против силовых структур, которые их унижали, преследовали и всячески вынуждали совершить этот шаг. 

У нас есть доказательства, что против подсудимых применялись пытки, есть данные судебно-медицинских экспертиз, но уголовные дела по этим фактам так и не были заведены. Обращения родственников подсудимых игнорировались. Есть некая тенденция делать вид, что дискриминация религиозных групп — это не преступление, а защита государственных интересов. Все эти дела уже ушли в Европейский суд, потому что внутри государства российского добиться по ним справедливости не удается. 

— Вы хотите сказать, что подсудимые заранее осуждены? 

— Именно так. А иначе чем объяснить такое нежелание допустить к процессу присяжных? Если следственные органы будут работать нормально, ни один присяжный не оправдает преступника, совершившего теракт. Сегодня у нас в стране суды присяжных оправдывают только потому, что работа следственных органов оставляет желать лучшего. 

— Родственники подсудимых считают этот суд процессом власти против мусульман. Вы согласны с ними? 

— Да, я с этим согласен. 

Беседовала Ольга Алленова

Коммерсантъ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе