Америка Г......ца

На следующей неделе выходит новая повесть драматурга, актера, музыканта и писателя Евгения Гришковца, которая называется "А.....а". В этих двух буквах и пяти отточиях закодировано слово "Америка". Дело в том, что герой книги, уже знакомый читателям по повести "Реки", после того как осмыслил пространство родины, обратил взгляд на Запад и задался вопросом, а что же, собственно, для него такое Америка. При том что сам он в ней никогда не был, а люди, которые туда уехали поработать, - пропали без вести. Никаких антиамериканских настроений в тексте нет. Книга о том, какова природа мифа, как он зарождается и функционирует. А вот нужно ли его развенчивать, автор предлагает каждому решить для себя самостоятельно. О чувстве пространства и времени накануне выхода повести с Евгением Гришковцом побеседовала обозреватель "Известий".

известия: Вы сами-то были в Америке?

Евгений Гришковец: Фактически я был в Америке. Это было в 2004 году на фестивале в Лос-Анджелесе. Я был там восемь дней. Но даже вернувшись оттуда, я никак не мог понять, что со мной произошло. Я вообще ничего не понял. Я понял только, что в Америке я не был. Что в Америке, как я сформулировал для себя, отметилось мое туловище, и больше я ничего об этом сказать не могу. Сам факт того, что я там был, для меня настолько непонятный, что я даже про это никогда не говорил. И даже про это не думал, потому что мне нечего вспомнить, кроме каких-то странных разрозненных и невнятных впечатлений. Единственное, что я запомнил, что там была прекрасная погода, все цвело и очень красивый океан. Все. Я даже не могу вспомнить, что я там ел. Сыграл для американцев пару спектаклей, с кем-то пообщался.

и: И как? Американцы поняли, про что вы хотели им сказать?

Гришковец: Да, поняли, были очень довольны, все говорили, что мне с этим нужно непременно ехать в Нью-Йорк, играть на Бродвее. И с тех пор я не был в Америке. Собственно, у меня не было даже такого большого желания туда поехать. Да и времени. А от поездок, когда меня приглашают играть для наших эмигрантов, я отказываюсь, я не хочу. Не интересно это.

и: Почему? Российские эмигранты должны быть вам ближе, чем американцы, нет?

Гришковец: Нет, они далеки от меня. Эмигранты все больные. Все без исключения, особенно американские. Я с ними встречался.

и: Чем больны?

Гришковец: Эмигрантщиной. По ним - по тому, какую они носят прическу и как они одеты - можно определить, в каком году они уехали. Для них в этот момент время, развитие - все остановилось. И от меня они хотят только одного: как-то меня пожалеть, посочувствовать мне, что я продолжаю жить в этой ужасной стране, и услышать от меня, что все очень плохо. А я не готов им быть в этом смысле полезен. Мне не интересно.

С этим я в первый раз столкнулся, к своему невероятному удивлению, в Израиле. Я ждал встретить какую-то рафинированную тонкую публику, таких чудесных одесситов, остроумных, веселых, брызжущих жизнью, Михал Михалычей Жванецких таких. А встретил очень провинциальную, чуть ли не дремучую публику. И первые гастроли были для меня таким шоком, после чего я отказался играть по разным маленьким городам.

и: Если говорить об отечественном читателе, то мне показалось, что книга "А.....а" - для тех, кому за тридцать и старше. Ну, хотя бы потому, что человек должен помнить разницу между советскими джинсами, которые продавались в универмагах, и американскими, которые так трудно было достать и так приятно на зависть окружающим носить.

Гришковец: Тем, кому за тридцать, прочтут этот текст именно так, но написано по-другому. Я намеренно подчеркиваю, не что их было трудно раздобыть, а что они дорого стоили. Это важно, потому что я понимаю, что эту книжку будет читать молодой человек. А для любого молодого человека есть вещи, которые он хочет, но купить не может. А то, что пишу про "Монтану", - это значок тому, кто когда-то хотел "Монтану". А сейчас есть другой лейбл, и молодой человек просто заменит мое описание своим представлением о хороших джинсах. Я очень долго над этим думал, как это правильно сформулировать.

Я же на этом собаку съел! (смеется). Начиная со спектакля "Как я съел собаку", я продумывал текст так, чтобы каждое поколение считывало его по-своему. Когда меня пародируют, всегда приводят какие-то точные данные. Вот почему-то они полагают, что у меня написано, что колбаса была по рубль 62, что я непременно с наслаждением описываю. Что пирожное стоило 22 копейки, а мороженное 18. И что был хлеб черный за 16, а белый за 18. Я это помню, но нигде у меня в тексте вы не найдете этих указаний. А люди читают, у них возникают в голове эти цифры и им кажется, что там так написано. Это хитрая штука - так никто не умеет писать, кроме меня. Все полагают, что я такой ностальгирующий безумец, который только и делает, что копается в прошлом, в детстве.

Или кто-то считает меня маринистом: вот Гришковец беспрерывно пишет про море. Ну покажите мне, где я везде пишу про детство и где я везде пишу про флот? Это всегда занимает незначительные объемы. В этой книге детству отдается очень много. Но ведь миф откуда начинает твориться? - Из детства. Вообще, в мифотворчестве есть много детского. И в книге "Реки" много детского.

Я долго думал, вставлять ли в текст момент про башни-близнецы. Потом понял, что вряд ли эта картинка и само это событие скоро уйдут из жизни, из актуального ощущения истории, поэтому оставил. А так я же из книги полностью убрал историческое время. Когда это было? Вчера, позавчера? Непонятно.

и: Хотя в книге речь идет об Америке, в названии она фигурирует как две буквы и пять точек. 
Чего было хитрить?

Гришковец: Ну да. Но в таком названии не угадывается Америка, зыбка она для героя. Не видит он ее. Он даже сомневается в ее существовании. Ему нужна его Америка. В книге постоянно говорится "Америка", но иногда говорится "Соединенные Штаты", когда герой говорит о государстве. Фенимор Купер - это Америка, а то, что сейчас есть, - это государство Соединенные Штаты. Герой в этом путается, но это намеренная путаница.

Ведь сколько было материала! Это же бесконечная тема. Я так много не написал! Я ничего не написал об американской еде. У меня была целая большая глава про Микки Мауса. Выбросил - не вписывалась в композицию. И так все ясно. Это бесконечный текст, потому что Америка везде, кругом, повсюду.

и: Ваш собственный миф об Америке похож на то, что описали?

Гришковец: Да, похож.

и: Зачем тогда вы отгородились от текста и описали вначале историю с найденной рукописью, которую вы якобы опубликовали?

Гришковец: Это, конечно, литературная игра, но мне было важно отделить себя от героя и показать, что это не эссе, а повесть. Что у нее есть герой. Он - не я. Я взял этот прием из "Записок из мертвого дома" Достоевского. Достоевский ведь при этом пишет совершенно биографическую историю своего пребывания в остроге, на каторге.

Мне важно было подчеркнуть: это мой герой переживает и так много об этом думает. А для меня это не так важно. Я не так это чувствую, не так говорю и не утруждаю себя поисками Америки так, как это делает герой. Она не занимает для меня такого большого места, как для героя.

и: Может быть, сейчас не занимает, потому что весь мир вообще сжался и нам не составляет труда потратить 10-12 часов на перелет и попасть почти в любую точку земного шара?

Гришковец: Нет, это то, что полностью не соответствует моему ощущению мира. Я научился, перемещаясь по миру, наоборот, его расширять, увеличивать его. У меня есть приятель, который побывал на двух полюсах и, вообще, везде, кроме, кажется, Австралии, Новой Зеландии и Галапагосских островов. И он с ужасом понимает, что если он туда съездит, то для него глобус закончится.

А когда я езжу по миру - он увеличивается. Потому что, так или иначе, мне всегда нужен человек. Даже в Африке. Возможность контакта. Я понял, что в Юго-Восточной Азии я не могу встретить людей. У меня там не возникает контакта, и мир сразу стал для меня огромным, непонятным, другой планетой. А Африка, наоборот, стала чуть ли не загородным местом, потому что там есть знакомые африканцы. Они живут в Ботсване.

и: И что же у вас общего с африканцами? А с азиатами нет?

Гришковец: Азиаты ритуальны, а африканцы - нет. Им также интересен я, и они изо всех сил ищут точки соприкосновения. Я помню, мы с африканцами в течение нескольких дней пытались найти тему, которая могла бы им хоть что-то сообщить о том, как я живу в России. Ну, что сделать? Показать им на карте эту страну? - Ну, они на нее смотрят. Это им ничего не говорит. Рассказывать им про зиму? - Они ее представить себе не могут. Рассказывать им про дом? - Я рассказывал. Даже фотографии показывал. Они на него смотрят - для них это странный дом.

А потом мы увидели зайцев. А африканские зайцы такие маленькие и черненькие. Я сказал: "У нас не такие. Они у нас побольше и зимой белые, а летом серые". Они спросили: "Как - они меняют цвет?". Я говорю: "Да". - "А почему?". Я говорю: "Потому что они так маскируются". - "Какие умные зайцы!". А когда я рассказал про медведя, что он зимой спит, то потом уже только и рассказывал, что про наших животных. Потому что африканцы живут среди животных, и это им было понятно и интересно. И все - пошло, мы разговаривали друг с другом с абсолютным интересом. С азиатами так не удалось. Мне нужна близость с человеком.

и: Так почему же это расширяет мир, а не сужает? 

Гришковец: Потому что людей бесконечное количество. Места безлюдные типа Антарктиды или экзотических островов меня не интересуют. Мне не очень интересны рыбы. В саванне очень здорово находиться среди животных, но я понимаю, что выйти в саванну самостоятельно без проводника я не могу. Во-первых, я там и часа не проживу, в этой саванне. Во-вторых, я ничего не пойму. Проводник мне все рассказывал: скорлупа яйца какой птицы валяется, чье это гнездо, какая это змея, опасная ли она, как она себя ведет.

А в Азии... Я, например, объездил всю Южную Корею. Это была попытка контакта - не получилось. Вообще. Совсем.

Наталья Кочеткова

Известия
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе