Как оказалось в ходе беседы, политические разногласия России и Украины очень сильно сказываются не только на тематике литературного процесса на русском языке в двух странах, но и в первую очередь на самоидентификации писателей, на их внутренней, субъективной принадлежности к той или иной культуре. Очевидно, филологи двух стран должны совместно выработать критерии, которые позволят причислять авторов к русской или украинской литературе, или к обеим литературам сразу.
«СП»: — И. Бродский говорил, что, когда он пишет, то беседует не с настоящими поколениями, а с прошлыми. Когда вы пишете художественную прозу — на кого она ориентирована?
— Думаю, понимаю, что имел в виду Бродский, хотя сам я чувствую это немного иначе. Меня неизменно поражало у авторов «прошлых поколений», в частности, у античных авторов другое, — как сохраняется энергия произведения. Литература в этом смысле — поразительное явление. Мы читаем гекзаметры Гомера, его поэмам без малого три тысячи лет, и чувствуем, что они по-прежнему наполнены живой энергией. Закон сохранения энергии в искусстве не работает, миллионы читателей расходуют энергию гомеровских поэм, а она не убывает.
А моя тема очень простая — я пишу о Киеве. Возможно, со временем, что-то изменится, но пока дело обстоит именно так. Самое заметное произведение о нашем городе, написанное за последние сто лет, — «Белая гвардия» Булгакова. Сорок лет спустя о Киеве писал Виктор Некрасов. Его «Записки зеваки» о Киеве средины XX века. Киев — восьмидесятых-девяностых-начала двухтысячных в литературе почти не различим. А ведь и нынешняя Украина, и поколение сорокалетних растут из того времени, поэтому мне интересен «позднесоветский — раннеукраинский» Киев. Эти годы многое определили в его настоящем. Да и вообще последние пять советских лет, когда многие уже отчетливо видели, что страна загибается, в литературе практически отсутствуют. О них идёт речь в «Истеми» и в более ранней моей повести «Окно на базар» — вместе с «Истеми» они образовывают своего рода диптих, но связаны не сюжетно, а типом главного героя, годы взросления и учебы которого пришлись на позднесоветское время, а последующая жизнь прошла в совершенно другой стране. К переменам такого масштаба не был готов никто.
«СП»: — Для вас это было сложное время?
— Простым оно ни для кого не было, но как обычно, всё зависело от человека. Каждый сам решал, что для него приемлемо, а что нет. Кто-то эмигрировал, кто-то занялся бизнесом, кто-то стал бандитом, тоже своего рода бизнес, а кто-то, не принимая перемен, ушел во внутреннюю эмиграцию.
«СП»: — Вы в это время выбрали бизнес.
— Да. Этот период длился десять лет, и я очень хорошо помню, почему он закончился. Мне надоело наблюдать, как у людей сносит крышу из-за денег. Действующие лица менялись, а ситуация из раза в раз повторялась. А, кроме того, развитие бизнеса требовало «дружбы» с чиновниками, которые были не интересны мне и неприятны. Время уходило черт знает на что, я почувствовал, что работа больше не приносит удовольствия.
«СП»: — Сейчас актуальна тема — евроинтеграции Украины. Как вы относитесь ко всем этим политическим дискуссиям?
— Меня огорчает позиция России. И, как мне кажется, она огорчает многих у нас в стране. Россия предлагает Украине союз. Если не брать в расчет княжеские времена, наши страны дважды вступали в союзы разного рода. При этом оба раза решались крупные цивилизационные проблемы. Первый раз в 17 веке, когда определялась судьба православия на Украине. Тогда идея объединения принадлежала киевскому митрополиту Иову Борецкому. В 1625 году он отправил в Москву на переговоры луцкого епископа Борисковича, но царь и патриарх Филарет посчитали идею преждевременной, потому что казацкая старшина к этому решению еще не была готова. Окончательно судьба Украины решилась спустя несколько десятилетий гражданской войны, а функция защиты православия (во внешней политике) и его насаждения (во внутренней) стала ключевой для Российской империи на последующие 200 лет. Империя рухнула немедленно, как только обе эти задачи утратили актуальность.
«СП»: — Православие, самодержавие, народность.
— Да. Следующая цивилизационная идея была сгенерирована задолго до крушения царской России, но всерьез ее реализацией занялись после падения монархии. Речь шла о построении общества на принципах социальной справедливости, свободы и равенства. Эта идея увлекла не только социальные низы Украины и России, но и многих европейских интеллектуалов. На территории Украины ей противостояла идея национального государства, но по целому ряду причин она уступила, и в 1922 году был создан СССР. Он просуществовал ровно до тех пор, пока большинству не стало очевидно, что задача решена не будет. Как только это случилось, Советский Союз посыпался. Можно искать какие угодно объяснения: подешевела нефть, нагадила англичанка из-за мировой закулисы, но для меня причина очевидна. Не стало
идеи — страна рухнула.
С тех пор прошло почти четверть века. Россия постоянно демонстрирует желание включить Украину в создаваемые ею международные организации. Но в чем цель этих действий? Какова цивилизационная идея? Зияющую дыру на месте идеи пытаются заткнуть обещанием скидки на углеводороды. Такая подмена говорит о многом и представляется мне унизительной в первую очередь для России. Следом за вопросом о цели союза, который Россия предлагает Украине, естественным образом возникает и другой: для чего существует Россия в нынешнем ее виде? Впервые за несколько веков внятного ответа на этот вопрос не дает никто.
Украине необходимо немедленно решить несколько локальных задач. В первую очередь справиться с бешенной, всепожирающей коррупцией в государственных институтах. Сейчас закон надежно не защищает никого – ни владельцев крупных предприятий, ни рядовых граждан, ни иностранных инвесторов. Украинцы не доверяют ни своему правосудию, ни органам охраны правопорядка. Европейские суды завалены делами из Украины. Право собственности на все, от завода крупного градообразующего предприятия, до однокомнатной хрущевки, эфемерно и условно. Страна настроена на сближение с Евросоюзом, потому что оно происходит на внятной юридической базе и способно помочь хоть как-то затолкать чиновников в рамки закона.
«СП»: — А чтобы навести порядок обязательно куда-то вступать и брать чьи-то стандарты поведения?
— Берут то, что работает. В Европе тоже есть продажные чиновники. Масштабы коррупции, если судить по откатам при заключении контрактов, пара процентов. У нас — 50-60%. Этого не вытянет никакая экономика, не только украинская, но и российская, где в процентном выражении цифры сравнимы с нашими, а в абсолютном значении намного больше.
«СП»: — Как вы оцениваете действия Украины в сфере поддержки русского языка как части её большой многонациональной культуры?
— С русским языком на Украине не все замечательно и трудности есть, но есть они и у украинского языка. И масштабы этих проблем несопоставимы. Да, Украина практически не поддерживает русский язык, да, авторам, которые пишут по-русски, тяжело найти здесь издателя и ещё тяжелее попасть к читателю. Но это не угрожает существованию русского языка.
Украина кое-как, вяло и совершенно недостаточно, финансирует развитие украинского языка. На самом деле такую поддержку необходимо увеличить в разы, и кроме Украины, заниматься этим никто не будет, просто некому.
Между тем, русская литература Украины как единое явление, начала появляться именно сейчас, в годы независимости Украины. Это удивительно, это парадокс, ведь ее не существовало ни до революции, ни в советское время. Было несколько ярких авторов, поэтов, прозаиков, писавших по-русски, но целостного явления не было. Сейчас у нас очень сильная поэзия и понемногу формируется проза.
«СП»: — Кого вы относите к сильным авторам?
— Это не совсем ко мне вопрос, я ведь не критик. Поэтому, навскидку и не претендуя на полноту списка: киевляне Александр Кабанов, Наталья Бельченко, Александр Чернов, Евгения Чуприна, Александр Моцар. В Харькове живут несколько авторов, среди них замечательная поэтесса Ирина Евса, прозаик Андрей Краснящих. В Донецке — очень интересный прозаик Владимир Рафеенко. Есть авторы в Крыму, в Кривом Роге – Максим Кабир... Все-таки я начал перечислять, и напрасно. Одним словом, у русской литературы Украины никакой поддержки государства нет, но литература есть. Она яркая, живая и нескучная.
Кстати, раз уж мы заговорили о поддержке, то и поддержки российских госструктур я не замечал. Есть Российский культурный центр в Киеве, но это в большей степени инструмент продвижения российской культуры. Выраженного интереса к русским литераторам Украины я не вижу. А вот если говорить о негосударственных организациях, то несколько лет назад ситуация начала меняться. На Украине появились стипендии Фонда Ахметова, их получали литераторы, пишущие и по-русски, и по-украински. Есть Русская премия для русскоязычных авторов, живущих за пределами России. Её лауреатами становились и поэты, и прозаики с Украины. Это только два примера.
«СП»: — Да, примеры есть. Сюда же можно добавить и престижную премию для молодых литераторов «Дебют». Русская литература Украины чем-то отличается от русской литературы России и всего литературного процесса на русском языке?
— Главное, что их объединяет — это язык и общие корни. Русская литература Украины тоже вышла из «Севастопольских рассказов», из «Униженных и оскорбленных», из Тургенева и Гоголя. Не только из Гоголя «Вечеров», так же из «Ревизора», из «Мёртвых душ». Но кроме русской, мы наследуем и украинской литературе. Всему корпусу украинской литературы, которая никогда не переводилась на русский, почти не известна в России, но во многом сформировала менталитет украинцев. Только один пример из множества: «Всадники» Юрия Яновского — удивительная книга о гражданской войне, одна из вершин украинской романтической прозы, дважды переводилась на русский, выходила на многих языках. При этом «Всадники» — книга «идеологически правильная», редкий случай, когда идеологии не удалось уничтожить художественность. «Всадники» появились после жесточайшей критики предыдущего романа Яновского «Четыре сабли». В «Четырех саблях» нет ничего о коммунистах, зато ярко и увлеченно рассказывается о самоорганизации крестьян во время гражданской войны. Эта книга, очень точно характеризующая украинский менталитет, по-русски, насколько мне известно, не издавалась.
Отличия в наших литературах чувствуются уже сейчас и дальше, думаю, они станут заметнее. Хотя и связующие нити, конечно, останутся. Мы живём в разных странах, в разных условиях и обстоятельствах. Даже сейчас, читая некоторых российских авторов, я не всегда сразу понимаю, что происходит, и о чем речь.
«СП»: — Разный культурный контекст?
— Не столько культурный, сколько бытовой. Вот, герой заходит в управу. Это что? Украинский читатель ассоциирует управу либо с дореволюционными временами, либо с периодом немецкой оккупации. Кто там у вас в управе? Бургомистр, как при немцах? Голова? Дальше он отправляется в префектуру. Для меня префектура — это Япония, Франция, Италия. Нет у нас ни префектур, ни управ, не знаю я что это, не представляю, как они работают. Градус отчуждения между мной и текстом увеличивается. А потом на сцену гигантским кальмаром выплывает федеральный чиновник...
Кроме бытовой темы есть и более важная. За последние четверть века Россия провела ещё одну войну. Мы редко об этом задумываемся, но независимость Украины — это минус одна война в её истории. Украина участвовала во всех войнах России — от Крымских и Азовских походов до Афганистана. Чеченская — первая война без нас. Возможно, я тут ошибаюсь, но у меня довольно сильное ощущение, что тему войны в Чечне украинский читатель пытается избегать. «Это не наше, этот кошмар уже не про нас», как-то так. Тему современной Украины тоже сложно назвать самой популярной у российского читателя.
«СП»: — Не знаю, меня тема Чечни очень волнует, и всегда волновала.
— Есть ещё одна вещь, которая мне кажется важной для русской литературы Украины. Я всегда считал, что смешение нескольких культур очень продуктивно для каждой из них. Практически все мы здесь говорим на двух языках. И когда пишем по-русски, знание украинского, близкого, но другого языка, помогает.
«СП»: — Как у Гоголя: «Добре, сынку, добре».
— Я воспринимаю его как дополнительный инструмент. Возможно, вы заметили, что в последние годы в России опубликовано много переводов украинских авторов. Это одно из следствий того, что русские литераторы Украины свободно владеют украинским языком и, кроме прочего, неявная демонстрация отношений между двумя литературами. Есть авторы, которые пишут на двух языках, некоторые переходят с русского на украинский полностью, а несколько лет спустя возвращаются к русскому. Или не возвращаются.
«СП»: — Если есть стереотипы, которые становятся барьерами, то, что тогда единит русскую литературу разных стран? Общий менталитет, например?
— Язык, конечно, связывает. Но, как я уже сказал, меня всегда привлекали ситуации, которые приводят к взаимодействию разных культур, к новым, неожиданным, переживаниям. Возникают вопросы, начинается поиск. Система должна быть открытой, потому что в закрытой системе прекращается любая эволюция.
«СП»: — Вас в основном издают российские издательства, поэтому Ваши книги сложнее приобрести в Украине. Как вы к этому относитесь?
— Меня издает московское издательство Ad Marginem. Почему их книги сложно купить в украинских городах – вопрос, который следует задать менеджерам крупных книготорговых сетей. У многих из этих сетей российские владельцы. Возможно, они рассматривают Украину как рынок, на который удобно сбрасывать утративший популярность масслит, а связываться с интеллектуальной литературой им не выгодно. Возможно, есть другие причины.
«СП»: — Я знаю, вы не отвечаете на этот вопрос, но, тем не менее, как вы себя идентифицируете — как русский писатель или русскоязычный украинский?
— Как правило, я действительно на этот вопрос не отвечаю, потому что до сих пор никто не назвал внятных критериев, чем отличается русский писатель, живущий на Украине, от русскоязычного украинского. Я не раз наблюдал ситуацию, когда встречались два автора, живущие в одной стране, пишущие на одном языке, при этом один ощущает и называет себя русским, другой украинским. На самом же деле мы принадлежим обеим культурам, русская литература Украины — это часть русской литературы и в то же время одна из литератур Украины, часть культуры Украины. Но отстаивать эту точку зрения в спорах с обеими сторонами, защищать ее в утомительных и, как правило, не очень плодотворных дискуссиях я не люблю. Если русская литература Украины станет по-настоящему крупным явлением, обе стороны назовут ее своей и будут доказывать, что считали так всегда, а если не станет, то и говорить не о чем. Пока же российские институции не признают нас, потому что мы граждане другой страны, а украинские предпочитают не замечать, потому что мы пишем по-русски.
Леонид Мележик
Фото: официальный сайт Платона Беседина