– Какими фундаментальными принципами вы руководствуетесь при переводе?
– Главное в оригинале – оригинальность, и, если она не передана в переводе, перевод не состоялся.
– Ваши работы о проблеме цитаты на примере перевода «Доктора Фаустуса» Томаса Манна, о поэтическом мотиве и контексте всё же вышли в знаковых коллективных сборниках 1960–1970 гг. «Мастерство перевода» и «Вопросы теории художественного перевода» и продолжают вызывать резонанс. Пишете ли вы сейчас теоретические работы о переводе?
– Уже долгие годы у меня нет на это времени. Но в моих философских книгах «Проблески» и «Пазори» затрагиваются также и проблемы перевода. Я до сих пор не согласен с определением «иностранная литература». То, что я перевёл, это уже не иностранная литература, а, скажем, литература мировая (по термину Гёте). В энциклопедии «Философы России XIX–XX столетий» профессор Леонид Столович пишет: «Художественный перевод трактуется Микушевичем как парадигма творчества вообще». Это вполне точный вывод. Это точный итог моих философских изысканий.
– Какие ассоциации у вас вызывает слово «перевод»?
– Анаграмма к слову «перевод» – «депо вер». Главная ассоциация – сотворение мира.
– В своём стихотворении «Перевод» двумя строками вы сказали больше, чем иной теоретик в трактатах:
Не задано, воистину дано,
И это называют переводом.
– Перевод для вас не ремесло, а возвышенное искусство? Или и то, и другое, вместе взятое?
– Возвышенное искусство всегда в то же время и ремесло. В том смысле, как его понимали строители романских и готических соборов.
– Какие переводческие школы сейчас существуют в России? Какой из них вы придерживаетесь?
– Говорить о школах при нынешней ситуации в переводе затруднительно. Каждый переводчик работает сам по себе, и я в том числе. Но эту ситуацию я не расцениваю однозначно. Сам я придерживаюсь русской школы поэтического перевода, восходящей к В.А. Жуковскому.
– Вы и переводчик, и автор оригинальных произведений. Кроме лирики и художественной прозы, о которых мы обязательно поговорим позже, вы создаёте интересные краткие произведения, похожие на фрагменты «йенских романтиков». Признаками фрагментов, авторами которых были Фридрих Шеллинг, братья Фридрих и Август Вильгельм Шлегели, Новалис, Людвиг Тик, являются лапидарность, афористичность, многотемность, безначальность и бесконечность как отрывков некой концептуальной книги…
– Вы правильно обратили внимание на мои «фрагменты». Когда-то я думал, что каждый из них обратится в отдельную книгу. Это оказалось невозможным. И они, в свою очередь, составляют единую книгу, которую я склонен называть «Креациология, или Наука творчества». Насколько мне известно, термин «креациология» ввёл я. Вы найдёте его в энциклопедии «Философы России XIX–XX столетий».
– Как читателю отличать ошибки переводчика от случаев намеренного преобразования контекста?
– Единственный способ: прочитать произведение в оригинале, на что и ориентирует мой перевод, по-настоящему рассчитанный на тех, кто читал оригинал и может оценить, что мне удалось, а что нет.
– Любой переводчик выступает не только создателем перевода, автором текста, но и читателем, а следовательно, новым интерпретатором произведения. Не в этом ли одна из главных причин возможной вольности перевода?
– Вы совершенно правы. И я именно читатель. Мои переводы – фиксированные прочтения моих любимых произведений.
– Прокомментируйте ваш фрагмент: «Поэтический перевод невозможен, но и невозможное возможно, когда оригинал внутри меня, а я внутри оригинала».
– Я совершенно убеждён в том, что поэтический перевод невозможен, как невозможен оригинал, тем не менее оригиналы иногда появляются, даже такие, как «Божественная комедия» Данте и «Титурель» Вольфрама фон Эшенбаха. Переводы в принципе появляются ещё реже. Оригинал можно перевести только изнутри, а для этого оригинал должен быть внутри переводчика.
– Поэтический перевод, по сути, – это виртуозные манёвры между текстом и контекстом?
– Я не противопоставляю текст и контекст. Текст – лишь внешнее проявление таинственной и сложной реальности, в которой присутствует и Несказанное, то, что индийские мудрецы называли «дхвани» («отзвук»). Как ни странно, Несказанное различно в разных языках и в разных культурах.
– В своём эссе «Тайна Татьяны Лариной» вы утверждаете, что «в поэзии Пушкина контекст в принципе совпадает с текстом или во всяком случае никогда не противопоставляется ему. Такова основная особенность Пушкина, из которой, в частности, проистекает его пресловутая непереводимость». Кого из известных поэтов по этому признаку можно поставить в ряд с Пушкиным?
– Думаю, что никого. Может быть, Данте Алигьери. Но «Пушкин есть явление чрезвычайное», как сказал Достоевский. Совпадение пушкинского текста с контекстом подчас лишает нас возможности отличить его переводы от его оригинальных произведений.
– Восприятие зарубежной литературы, особенно через перевод, – процесс всегда сложный. Есть поэты, которые не приемлют перевод в принципе.
– Я сам не приемлю перевод в принципе, и для меня удавшийся перевод всегда исключение из этого правила. При этом я не думаю, что противники перевода читали в оригинале всех тех поэтов, которые на них влияли.
– Раньше переводчики по праву считались людьми эрудированными, энциклопедически образованными. Как обстоят дела с эрудицией у нового поколения?
– Насколько я могу судить по переводчикам из моей студии, они вполне эрудированны.
– Перечислите все языки, с которых вы переводили…
– Немецкий, английский, французский, итальянский, провансальский, старофранцузский, средневерхненемецкий, древнеисландский.
– Над какими произведениями работаете сейчас?
– Заканчиваю перевод замечательного немецкого поэта Эдуарда Мёрике, которого давно люблю, готовлю статью о нём. Признаюсь вам в дерзком замысле: продолжить перевод «Королевы фей» Эдмунда Спенсера. Кроме того, я продолжаю писать собственные стихи и прозу.
– Вы обстоятельно переводили таких немецких авторов, как Гофман, Новалис, фон Эйхендорф, Гёльдерлин, Рильке, Бенн и др. Теперь и имя Мёрике можно поставить в этот ряд. Когда ожидать выход в свет его книги?
– Надеюсь, что скоро. Издательство «Владимир Даль» уже выпустило моего Готфрида Бенна и Эрнста Юнгера, и вместе с этим же издательством я задумал серию «Старые немецкие поэты», в которую войдёт и Мёрике. Над переводами этих поэтов работаю со студенческих лет.
– Самый забавный случай из вашей переводческой практики?
– Можно ли назвать его забавным… Скорее, трагичный. Выход литургической книги Григора Нарекаци, где слово «Бог» печатается с маленькой буквы (1985?г.). Согласен, что это и моя вина. Я был поставлен перед выбором: или книга выйдет в таком виде, или совсем не выйдет. Как я должен был поступить? Не говоря уже о том, что книгу следовало бы назвать по-русски «Книга Покаяния», а не «Книга скорбных песнопений». Но даже и в таком виде она вышла не полностью как слишком религиозная, ряд глав всё ещё не опубликован, как и мои комментарии. То была очередная антирелигиозная кампания, надеюсь, последняя, и запрещалось ссылаться не только на христианское Священное Писание, но, говорят, даже и на Веды как на священную книгу индуизма. Точно так же и в средневековый бестиарий не вошли, по-моему, прекраснейшие стихи, потому что в них единорог означает Иисуса Христа.
– В советское время ваши переводы выходили в престижных сериях «Библиотека всемирной литературы» и «Литературные памятники». Публиковались ли тогда ваши оригинальные произведения? Где вы издаёте их сегодня?
– В советское время мои оригинальные произведения практически не публиковали, не знаю почему. Было опубликовано около 10?стихотворений. Большая часть моих стихов не опубликована до сих пор. В настоящее время мои оригинальные произведения издаёт главным образом издательство «Энигма». Кроме того, мои книги выходят в русском издательстве Aleksandra (Эстония). Книга «Сонеты к Пречистой Деве» издана Институтом журналистики и литературного творчества совместно с издательством Р.?Элинина. «Сонеты к Татьяне» увидели свет в издательстве Aleksandra. За последние 20?лет я издал около полутора десятков своих книг, оригинальных и переводных.
– Основные мотивы вашей оригинальной лирики?
– Когда в 1989?году вышла моя первая книга стихов «Крестница Зари», Ян Пробштейн в «Новом русском слове» написал, что она всех удивила: думали, что это будут стихи о культуре, а оказалось, о любви. Надеюсь, что так и есть до сих пор. Моя собственная поэзия неотделима от моей жизни и от пейзажа.
– Расскажите о вашей оригинальной прозе.
– Проза занимает центральное место в той книге, которая, по-моему, никогда не будет закончена. Говорю об этом без горечи, такой уж это жанр. Моя проза вся возникает из местности, где я живу, из ближнего Подмосковья, которое расширяется чуть ли не на весь мир. Речки Векша и Таитянка – настоящие героини моей прозы. Мои произведения восходят к древнерусским повестям, входящим в «Изборник», но также и к русским сказкам, в частности, к сказкам, которые рассказывала моя бабушка. От этого проза, правда, не становится проще. В связи с моими романами говорят о почвенном православном сюрреализме. Главный герой романа-мозаики «Будущий год» (2002) старец Аверьян, в прошлом следователь уголовного розыска, уходит в монахи, когда преступницей оказывается женщина, которую он любил. Старец Аверьян – настоящий мыслитель, продолжающий расследовать зловещие уголовные дела современности, сверхъестественное зло нашего времени. В ближайшее время в издательстве «Энигма» должна выйти книга «Новые расследования старца Аверьяна», затрагивающая чеченскую войну и жуткую фантасмагорию залоговых аукционов. «Воскресение в Третьем Риме» – книга о присутствии русской философской мысли в истории. Герой романа, профессор Чудотворцев, существует до того, как он родился, и продолжает существовать после своей мнимой смерти. Героиня романа – любящая женщина, бесконечно преданная Чудотворцеву. Она настаивает на том, что Чудотворцев жив и продолжает диктовать ей свои труды. Так что эта книга не только о философии, но прежде всего о любви, что тоже есть философия. В моей прозе можно найти много перекличек с книгами, которые я переводил, к примеру, с Гофманом и Новалисом. Хотя наоборот: я переводил эти книги, потому что они перекликаются с моей книгой, над которой я работал и продолжаю работать.
Беседу вела Елена ЗЕЙФЕРТ
Литературная газета