Сдерживание и суверенитет

О евроатлантической безопасности

Если задать профессиональному стратегу параметры ядерного мира "суверенных наций" 1945 года и предложить найти невоенную модель его стабилизации, никто бы с такой задачей не справился. Однако мир без большой войны просуществовал до конца СССР и до сих пор еще жив. Значит, стратегический парадокс нашел какое-то решение?

Решением конца 40-х годов оказалась концепция суверенного сдерживания, автором которой считают Джорджа Кеннана. Сдерживание стало интеллектуальным успехом американской стратегии, плодами которого воспользовался и остальной мир, включая "Советы". Совершенно непонятое в СССР, сдерживание даже на русский переводили неверно – то как "устрашение", то как "изоляция". По сей день российский МИД анафематствует сдерживание, не забывая всякий раз суеверно добавлять к нему – "пресловутое", "так называемое". Между тем значение этой истинно высокой теории для стратегической культуры ХХ века никак не меньше принципов кибернетики для мышления организационного.

Мир сегодня не безопасней послевоенного. Давно забыто, что такое Большая война. Старинный механизм Ялты-Потсдама сохраняется в полуразобранном инерционном режиме. С тех пор как катастрофа СССР сняла пусковой механизм с предохранителя, глобальная безопасность перестала быть стратегической и имеет инерционную природу. Инерция – большая сила, раз мир все еще не уничтожен. Но сколько ему осталось?

1.

Собственно говоря, что есть сдерживание? Это результативное и детально предвидимое по эффекту воздействие на стратегическую самооценку врага. И это отнюдь не запугивание (безотчетный страх слабо поддается техникам сдерживания). Это рациональное нюансируемое воздействие на планы противника – также признаваемые рациональными.

В отличие от детальных межгосударственных соглашений (неисполняемых, как их ни контролируй), успех сдерживания обеспечен изнутри, а не извне — за счет суверенного самоконтроля противника. Сдерживание не отрицает и не игнорирует интересы наций, жестко табуируя лишь некоторые классы вероятных ходов. Так в мировой игре проступают "правила" – те самые, о которых зря твердят на бесполезных переговорах. Правила игры скрупулезно выверяются на основе предсказуемого же встречного реагирования. Это множественное "если – то" походит на изобретение шахматных композиций. Игры кодифицируются и оформляются стратегическими соглашениями, подобными Хельсинки, СНВ-1 и СНВ-2. Пока политика сдерживания действует и признается, соглашения выполняются. Но мысль, будто подписание соглашений (включая все виды контроля) может обеспечить их выполнение в рамках "мирового порядка", есть ошибочная мысль.

2.

Интрига кроется в слове "порядок", где смешаны игроки разной степени суверенности. Притом часть из них вовсе не озабочены суверенностью своей политики. Например, вы захватили страну, которую не умеете контролировать, как Ирак или Афганистан? Не беда. Вам на помощь кидаются союзники США из Межевропья, не являющиеся союзниками (воевать в Азии они готовы лишь символически). Их функция – ложных мишеней – истощать внимание и ресурсы России, чтобы та не воспользовалась стратегическим вакуумом.

Вот, например, концепция "Восточного партнерства", инициированная Швецией и Польшей и в целом принятая ЕС в начале декабря. Она открыто, прямолинейно исключает Россию из списка восточноевропейских стран. Россия не восточноевропейский не партнер. Она просто вне сообщества. Одновременно это тестирование союзников России, причем беспроигрышное – согласные участвовать в восточном партнерстве (а согласятся все!) тем самым соглашаются и с

исключением России. (О, разумеется, нам нельзя называть это "зоной влияния Евросоюза"?)

Столь мелочная, убийственно педантичная линия на вымарывание России с политической карты Европы непонятна в дипломатической тактике ("ах, кому это надо?" – рассуждают в Москве). Зато подлинный контекст выстраивается и затвердевает в необсуждаемый тренд. Это уже не политика сдерживания, как часто думают, это политика исключения – линия на несущественность и стратегическое небытие России. Разумеется, мы сможем и станем препятствовать этой линии – тактически. Но в том и проблема, что Россия никак не определит собственную стратегию. МИДовский тон регистрации пощечин от мира каменеет маской скорбного Панталоне.

Наши противники обсуждали и обсуждают теорию своей безопасности непрерывно, практически из года в год. Каждая стратегия испытана и атакована экспертами, она неоднократно пересматривалась и заменялась. Есть целый западный спор о периодизации стратегий безопасности (после войны в Америке насчитывают от четырех до шести таких концептуальных эпох). В русском обществе все такие разговоры "моветон", способ получить имя "ястреба". Но чем еще заняться в мирное время, если не вырабатывать стратегию безопасности? В военное время ее придется практиковать.

3.

"Позолота вся сотрется – свиная кожа остается" – этот стишок из Андерсена Горы книг о новом мировом порядке (а также и о "новом новом", поскольку песни о "просто новом" поднадоели) радуют глаз. Но дееспособно немногое – суверенное сдерживание, прямое и непрямое; региональная поддержка "доверенными полусуверенами" — да прямое устрашение суверенными репрессалиями, также прямыми (либо замаскированными под "международные").

Сдерживание суверенно, без взламывания суверенитета других. Оно безразлично к мечтам политически перестроить противника. Сдерживание разворачивает страну к собственным проблемам от соблазна слишком увлекаться чужими. Сдерживание поощряет нацию заниматься своими делами, отваживая ее от попыток жить "за других".

Россия не имеет доктрины, которую можно – пусть и не соглашаясь с ней – как-либо наименовать вслух. У нас нет никакой концепции безопасности. Без концепции безопасности провисает и безопасность как ценность, о чем напомнил Модест Колеров. Спор о суверенитете в Москве до 8 августа оставался неполитической тяжбой о вкусах, чем-то из политической филологии. Только поэтому суверенитет долго считали русской причудой, риторическим "пунктиком" – пока осетинская война не выправила положение. (Хотя война с Грузией стала необходима вследствие неудачи конкретной политики сдерживания Грузии и США на Кавказе. Эта неудача еще ждет разбора.) Теперь Россию считают "опасно чокнутой", что временно гарантирует осторожность Европы и США в обращении с нами. У России появились время и шанс заново рассмотреть для себя сдерживание и другие стратегические ресурсы суверенитета. Будет катастрофой, если шанс разменяют на "клочок евроатлантизма".

Глеб Павловский

Russian Journal

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе