За неделю до президентских выборов состоялся народный съезд. Отель, в котором я остановилась, наполнен делегатами этого съезда. Все как в старые советские времена. Все хорошо сохранилось. Оппозиционный писатель приближается ко мне с шуткой: «Мы, белорусы, обожаем природные заповедники». Он имеет в виду Беловежскую пущу, где по лесу гуляют вымирающий вид животных – зубры.

Эти делегаты на самом деле напоминают зубров: грузные, мрачные, самоуверенные.

Я приглашена в организацию оппозиционных писателей, чтобы принять участие в семинаре о роли женщине в современном обществе. Одна из участниц сразу же подчеркивает, что вопросы равенства полов для нее не являются первоочередными. У ее страны есть, мол, много более важных и актуальных проблем. Недостаток демократии, ужасающая статистика здравоохранения и экономика на глиняных ногах. Атмосфера нервная, но чувствуется ожидание чего-то важного, осталась одна неделя до выборов. Мы живо обсуждаем вопросы, слушаем интересные выступления о терпении и о равенстве, вкусно обедаем.

Всего лишь неделю спустя все изменится.

Лидера оппозиции Владимира Некляева собьют с ног и увезут из больницы агенты спецслужбы.

Искусствоведу, который был для нас туристическим гидом, будет предъявлено обвинение, и он объявит голодовку на 15 суток. Редакцию, в которую мы заходили, будет штурмовать белорусская милиция. Но за неделю до выборов мы спокойно сидим тут и ничего не знаем, о том, что вскоре произойдет. Или, может, все-таки знаем?

Оппозиция в Белоруссии очень слаба и разобщена. Это факт. Администрации Лукашенко не надо было ничего фальсифицировать на выборах или надевать ежовые рукавицы. У режима есть довольно-таки сильная поддержка белорусского народа. Конечно же, не 80% голосов. Примерно 40-45%. Этого бы хватило для победы на выборах.

Лукашенко – гениальный демагог и пропагандист. Когда я закончила выступление на семинаре, то поехала в город Борисов, что в 70 м от Минска. Там стоит дом, в котором я выросла, им все еще владеют мои родственники.

Брат моей мамы едва поднялся с дивана, когда я вошла: он слушает выступление президента. «Это наш Гитлер, - говорит дядя. - Вот уже три часа, как он говорит, не прерываясь». Я тоже сажусь на диван и слушаю. И очень скоро я уже чувствую себя, как Карин Боуэ (Karin Boye), которая после речи Геринга в дворце спорта в Берлине выразилась так: «Блестящая речь. Риторика большого масштаба. Искренность – признак чести. Это меня глубоко тронуло».

Лукашенко говорит вещи, которые очень сильно меня трогают. Он говорит о единстве белорусской нации. О том, что в Белоруссии нет меньшинств, ни национальных, ни сексуальных. Все в Белоруссии равны и все принадлежат к белорусскому народу. Очень красиво сказано. В этот момент я даже забываю о том, что государство разрешает преследования гомосексуалистов. Вот каково значение пропаганды! Нельзя преуменьшать ее гипнотизирующее значение. А ведь я приехала из свободной Швеции с ее свободным телевидением. А теперь представьте, что творится в голове у белорусов, которых кормят только картинками государственного телевидения с утра и до ночи.

Мой дядя выключает телевизор, как только умолкает Лукашенко.

Он рассказывает мне, что скоро переезжает к своим детям, которые служат в израильской армии. Я не знаю, куда мне смотреть и что мне думать. Двоюродный брат, который сражается в Ливане, это не то, чем я могу сильно гордиться. Но есть, как есть. Израиль рекрутирует молодых еврейских парней из Белоруссии, обещает им хорошие деньги.

Мои еврейские родственники жили в Белоруссии с XVIII века. Они говорят по-русски. Исторически русский язык в Белоруссии – это язык властной элиты, язык чиновников, а белорусский язык поддерживается лишь усилиями радикально настроенной молодежи и интеллектуалами.

То, что государственный орган «Советская Белоруссия» обвиняет нашего шведского посла в Белоруссии Стефана Эрикссона в связи с экстремистами, зависит именно от этого языкового аспекта. Он говорит на белорусском настолько идеально, что даже способен переводить белорусскую поэзию. И даже на официальных встречах он говорит на белорусском.

Одного то, что человек выбирает разговаривать по-белорусски, достаточно, чтобы его заклеймили как критика режима. А оттуда уже недалеко до того, чтобы к человеку относились как к экстремисту.

Белоруссия или Беларусь? Белорусский или беларуский? Вот такой выбор слов показывает, на какой стороне человек находится.

Вечером я снова еду в Минск. Пытаюсь словить такси, но одна за другой машины проезжают мимо. Я ничего не понимаю. В конце концов останавливается пожилой мужчина и начинает говорить со мной по-белоруски. Я отвечаю ему по-русски, что мне надо в гостиницу «Юбилейная». И когда я сажусь в автомобиль, он говорит мне: «Я уже собирался проехать мимо вас. Подумал, что вы - цыганка, вы в такой длинной меховой шубе. А цыгане – это всегда распри, за ними всегда охотится милиция».

Весь остальной путь я еду молча и думаю о речи Лукашенко, не он ли только что говорил о том, что в Белоруссии нет никаких этнических противоречий. До выборов осталось несколько дней. Несколько дней осталось до того, как все пойдет к чертям. И это слабо сказано.

Инга-Лиза Линдквист (Inga-Lisa Lindqvist)

ИноСМИ