Отказаться от революции

Сумевший год назад остановиться на пороге революционных потрясений Левон Тер-Петросян, если проиграл, то неокончательно. Именно потому, что, в отличие от многих политиков в бывших советских республиках, первый президент независимой Армении понял: не следует обещать чудес, которых не можешь сотворить.

В марте прошлого года в Армении не произошла революция. То, что могло стать революцией, обернулось погромами и, по официальным данным, десятью похоронами. Спустя год Левон Тер-Петросян снова собрал митинг, не такой многолюдный, как тогда, и подвел тот итог, который, видимо, был понятен ему уже тогда. Мы не хотим революции, сказал он, истории неизвестны случаи, когда революция приводила бы к демократии.


Столь категоричные заявления с разных трибун в разных странах давно стали традицией, в том числе зачастую и предреволюционной. Однако Тер-Петросян год спустя лишь еще раз напомнил о том, что не на словах сделал, вернее, не сделал год назад. Он не сделал революцию, хотя даже самые близкие соратники, не говоря о многочисленных досужих болельщиках, на революционное нетерпение последних отвечали неуверенно и опуская глаза. Они и сами, кажется, были готовы подставить руки, чтобы поймать падающую в них победу. Тер-Петросян руки отвел демонстративно и вызывающе. Даже когда переполнившему площадь у ереванской Оперы люду, казалось бы, стоило сделать несколько шагов по проспекту, ведущему к президентскому дворцу, и люди с дубинками бы расступились, Тер-Петросян сдерживал толпу, уже принявшуюся срывать портреты государственных лидеров.

И это, возможно, как раз тот случай, когда отрицательный результат ничуть не менее интересен, чем положительный. Хоть про отрицательный обычно никто не помнит и не придумывает для него цветовой гаммы.

Тер-Петросян знал, как приходить в президентский кабинет прямо с площади, но ничуть не хуже он знал, как превратен ее настрой. И догадывался о главном: очень соблазнительно принять стотысячный митинг за повторение конца 80-х, за запрос на революцию, но на дворе совсем другие времена и совсем другие люди.

Он понимал, что может взять власть – здесь и сейчас, но едва ли он обманывался насчет площади, которая отнюдь не представляла большинства армянского народа.

С Тер-Петросяном можно, конечно, поспорить: были революции, которые вели или могли привести к чему-то демократическому, – была Восточная Европа, та же Армения конца 80-х. Тогда был не только запрос на революцию, было нечто куда боле важное – этот запрос являлся решающим. В революциях, которые были после этого, что розовая грузинская, что оранжевая украинская площадь была только бэк-вокалом, главные исполнители договаривались совсем в других местах. А это совсем не 80-е, и Тер-Петросян это знал.

А площадь ждет не революции, она ждет чуда, вот в чем принципиальная разница. Пусть ждет этого чуда и в форме революции, пусть хоть кто зажигает на трибуне. Год назад в Ереване зажигал Тер-Петросян, и если бы не он, то не было бы никакой стотысячной площади, и Тер-Петросян не мог этого не знать. У революции есть еще один недостаток: чудо должна явить именно та личность, ради которой эта площадь собралась, не надеясь ни на кого из тех, кто рядом, и ради кого никто бы никогда не стал митинговать. Но если чудо не выйдет или оно закончится, разочарование неминуемо, и соберется уже совсем другая площадь.

Без Саакашвили в 2003-м в Тбилиси, скорее всего, тоже бы ничего не случилось, розовая революция – тоже революция одной личности, сколько бы ни спорить о ее знаке. Саакашвили являл чудеса – до тех пор пока они не закончились, и слова Тер-Петросяна о несовместимости демократии и революции сказаны словно о Грузии.

Тер-Петросян знал, что технологии Саакашвили не по нему, что в Украине чудес не получилось, а явить их в Армении, быстро и убедительно, и вовсе невозможно.

Революция обязывает гораздо сильнее, чем простая победа на выборах, вот в чем ее главный секрет. Никто, кроме организаторов победы Сержа Саргсяна, не знает, сколько он на самом деле получил голосов, но с него спрос после объявленной победы был не столь велик, каким был бы счет к победившему революционеру Тер-Петросяну. Революционеров вообще либо обожают, либо ненавидят, по отношению к ним нет той золотой середины, которая и гарантирует какую-никакую стабильность. Того отношения , которое формулируется простым постсоветским словом «терпят».

Сержа Саргсяна терпят. Поэтому он может позволить себе то, чего ни в каком варианте не простили бы Тер-Петросяну.

Терпят сближение с Турцией, и Саргсян с Абдуллой Гюлем приветствуют турецкую сборную на ереванском стадионе. Терпят кризис, и Армения, к слову, на фоне прочих отнюдь не выказывает признаков разрушительной катастрофы, хотя налицо и безработица, и повышение учетной ставки, и девальвация, и паника. Но по этому поводу не устраиваются марши пустых кастрюль. И если митинги и собираются, то лишь по призыву Тер-Петросяна в годовщину несостоявшейся революции. И на этом митинге говорится: революции не нужны.

С тех, кто побеждает революцией, спрос больше. И, возможно, по этой причине они вскоре проигрывают какой-нибудь новой революции.

И если не считать уникальных 80-х, всеобщего и повсеместного запроса на революцию вообще не бывает. Его не было ни в Тбилиси, ни в Киеве, ни в Ереване. Были только площади и майданы, а это совсем другое.

К тому же реформаторов не любят нигде. Даже там, где эти 80-е запомнились не яркостью цветов, а бархатом, реформаторам предъявлены счета пожизненные, и, скорее всего, ни Лаар, ни Бальцерович уже никогда не победят ни на каких выборах. То, что Тер-Петросян, которого любят и ненавидят за одно и то же – за память о голодных и темных годах реформы, – смог соперничать на равных с властью, уже был невиданный успех. Но в социологическом плане, а не в политическом, потому что доказать победу было невозможно, а сметать власть – нельзя. Революция сама по себе раскалывает страну, а революция Тер-Петросяна и подавно.

И уже не так важно, о чем он думал год назад, о стране или о себе. Важно то, что он принял решение, которое звучит и уроком другим (которые, впрочем, едва ли им воспользуются), и горьким политическим анализом – не случайно речи Тер-Петросяна на площади слушают тихо, как на лекции.

Революции и революционеры вызывают сочувствие и симпатии, особенно когда речь о свержении так знакомо устроенной власти. Революция захватывает, и уже, кажется, невозможно остановиться. Тер-Петросян остановился. И если проиграл, то не окончательно. Не так окончательно, как мог бы. Что, видимо, он, в отличие от всех остальных, понял еще год назад.

Вадим Дубнов

Газета.Ru
Поделиться
Комментировать