«Земля — это основание, череп»

ДАНИЛА ТЕРЕНТЬЕВИЧ ЗАЙЦЕВ


ДАНИЛА ЗАЙЦЕВ родился в 1959 году в Китае, несколько десятков лет обитал в Аргентине, затем живал в США, в 2000?х пытался вернуться в Россию, в Белгородскую область, по программе репатриации, а сейчас — вновь вернулся в Южную Америку, в Уругвай, где занялся «лечением руками» и выращиванием собственного «ботанического сада». Он изъясняется на особом диалекте русского языка; именно поэтому «Житие» похоже на окно в затерянный лингвистический мир. PRM попросил связаться с пребывающим в уругвайской глуши ДАНИЛОЙ ТЕРЕНТЬЕВИЧЕМ писателя ПЕТРА АЛЕШКОВСКОГО — чтобы поговорить о том, что такое земля для русского старообрядца.


Журнал благодарит за помощь в подготовке интервью старшего научного сотрудника отдела диалектологии Института русского языка им. В.?В.?Виноградова Российской академии наук Ольгу Геннадьевну Ровнову и издателя книги Павла Подкосова.


П. А.
Старообрядцы часовенного согласия — прирожденные земледельцы. С какой поры ты начал работать на земле?

Д. Т. З.
Наверное, лет девяти, не позже. Я с девяти лет, хорошо помню, полол, садил, поливал, пропалывал, продяргивал и даже собирали уже там помидоры. Мы занимались большинство овощами, но и фрукта была тоже. Основные — яблоки, груши. Еще в школе училися, а со школы придешь — мы всегда учились всего четыре часа, до дому там час, дома маленьки отдохнешь, — а потом уже берешь тяпки, лопату…

П. А.
У староверов к земле особое отношение или просто это образ жизни?

Д. Т. З.
На сегодняшний день, какой опыт есть, — отношение великое. Это очень самое драгоценное. Посмотри, мне уже пятьдесят шестой год доходит, я в городах, скажем, общаюсь и бываю, но меня на землю как магнит тянет. Уже столько я проездил, уже знаю обширно, что обозначает воздух, что обозначает растение, природа, индустрия всяка, для меня земля — это самое великое, самое драгоценное. Я от себя лично так скажу: земля — это основание, череп. Мы, староверы, понимаем, что мы из земле взятые и опять снова в землю вернемся. Дак вот с землей — это очень тонко, очень дорогое. Как сказать тебе… Надо ее чувствовать, запах, вкус ее, цвет, на ощупь мягкая она или грубая. Это часто бывало, приходилось в жизни: начнешь, копнешь, или тяпочкой, или лопаткой, или ножичком, начинаешь эту землю перебирать в руках и чувствуешь, что это милое, родное. Эта же земля нам дала все растение, лес, цветы, травы, злаки, зерно, всякие-разные фрукты-овощи. Ты знаешь, это такое милое-родное! Только одно меня не устраивает, что вот эта индустриализация сейчас помешала здорово. Прекратили выращивать экологичный продукт, а выращивают большинство со всякими-разными химикатами. И больно, знаешь почему? Сейчас мы смотрим через аппараты, что мы с базару возьмем: у нас в организме уже отрава всякая-разная. Если мы даже видим, какой градус оказывается всякой гадости. А пробовать надо свое. Сейчас мы уже переходим. У нас Марфа (жена Данилы Зайцева. — П. А.) молодец, она что делат? Она, когда увидела все вот это сейчас, что показывают, у нее начался огород, золотой огород. И ты не веришь, но все экологично. Мы сейчас никакие химикаты не употреблям, мы не употребляем ничего.

П. А.
Сколько сейчас у вас своей земли?

Д. Т. З.
Немного. Мы сейчас распахали где?то четверть гектара, и у нас уже сейчас все подходит: огурчики подходят, помидорки подходят, и перец там, и морковь, и салаты разные. Жена хоть и понимает в медицине все, но говорит: «Нет, а кто вас будет кормить? Я хочу, чтобы вы имели все экологичное и свое». Ну, нам радостно, потому что есть кому, слава Богу, хотя бы в семье и заботиться, хоть нам некогда, мы — мужчины, людей лечим, нам некогда. Ну а земля, Петя, так тебе скажу: земля — это все для нас, все. Мы без земли не выживем, потому что без земли это будет трудно. Никак не выживем, потому будем привязаны к земле, покамест не помрем. Так тебе скажу.

П. А.
Когда вы приехали из Китая, государство Аргентина бесплатно выделило вам землю. Каждой семье? Вы ведь и из Китая подались потому, что не хотели идти в колхоз, искали свободы, так?

Д. Т. З.
Да-да. Нам уделили каждому староверу по пять гектаров на семью. Если полная семья, родители с обоих сторон и дети есть, то по пять гектар. А у кого одна сторона, мать с детями или отец с детями, — то всего два с половиной. Но я на этим вырос. И в те времена пять гектар — это было реально, это было возможно, и это хватало. Потому что продукт был в цене, покупки в магазинах было недорого. Хватало очень хорошо, и жили изобильно. А вот с 70 лет пошел переворот политический, в общем, изгнали в города: не стали цениться продукты. Продукт ничего не стоит, а в магазинах воздорожение. Поэтому народ ушел в города, а мы, староверы, осталися. Но нам уже не хватало на жизнь, потому, кто хотел остаться в деревне, стали прикупать земли.

П. А.
Я помню, ваши старики говорили, что, когда вы приехали, пахали на волах или на лошадях. Когда начали появляться трактора и откуда? Вот ты говоришь: нам хватало. Вам хватало, чтобы не умереть с голоду, или вам хватало того, что вы продавали, чтобы хорошо жить?

Д. Т. З.
Вот я это тебе хотел рассказать. Когда у нас была лошадь, мы садили три гектара помидор, было два гектара фруктов, яблоки и груши. Мы садили огород, где?то полгектара разнообразие, а основное у нас были просто помидоры. Крупные, не мелкие. Крупные помидоры для чего? На продажу. Мы сдавали от 75 до 80 тонн свежие на рынок. Их там паковали и везли в Буэнос-Айрес в меркадо абасто (на продовольственный рынок. — П. А.). Я это хорошо помню, мне восемь-девять-десять лет было, все это я помню. А которые помидоры на кусту там коряжистые или перезревают, или маленько перегнивают, их собирали отдельно. Или вовремя не успели собрать, они вовремя не дозревают — и уже просто на пасту, на фабрику пасты. И тут мы сдавали где?то тоже 80 с лишним, под 90, редкий раз до 100 тонн сдавали с трех гектар.

П. А.
Сколько удавалось зарабатывать?

Д. Т. З.
Нам отец никогда не рассказывал, какие суммы мы зарабатываем. Но когда мы подросли, мы все об этом узнали. Какие мы деньги имели, так это конкретно рассказать так можно. Набирашь себе на зиму, как мы привыкли запасаться: запасались 20?–?30 мешков по 50?кг муки, 20 банок десятилитровых масла, потом мыло там, порошки, ботинки, рубашки, брюки, куртки — уже обеспечили на целый год. Теперь кроме этого отец сразу на будущий год уже сразу брал семена, удобрения, химикаты. В то время мы занимались с химикатами, мы не знали, что экологично можно вырастить. Потому что старые земли — когда всегда работаешь на одной и той же земле, без химикатов было невозможно. И кроме этого уже оставалися деньги на проживание на будущий год. В общем, я тебе расскажу: приблизительно от 70 году до 76?го у отца у моего было скоплено денег много. Уезжали Самойловские — пять гектар, у Миновских — пять гектар, у Овчинникова — два гектара с половиной, и у Усольцевых пять гектар. У отца было денег, чтобы купить все эти земли.

П. А.
Он купил их?

Д. Т. З.
Не купил. Он только у Овчинников купил. Он сказал: «Зачем нам? А кто на них будет работать?» У нас отец был такой…

П. А.
А трактора не было?

Д. Т. З.
Первое время мы работали конем, где?то года два-три, после этого купили трактор «Фиат 411», это было 45 лошадиных сил, нам его хватало досыта, и мы работали. Когда на трактор перешли, у нас вся практика изменилась, много лучше стало. Но когда пришли новые года, уже эти три гектара нереально было садить, это было мало. Надо было сеять 10?–?15 и далее. Поэтому мы пошли по арендам. А земля эта, все пять гектар в наделах, осталась моей сестре, осталась ей просто в надел.

П. А.
Данила, сколько человек было в вашей семье?

Д. Т. З.
Нас было пятеро: три брата и две сестры, и мы не работали никогда с рабочими, мы работали только сами всегда. У нас отец не разрешал, чтобы мы каких?то рабочих где?то брали. Мы должны сами своим трудом и зарабатывать свои деньги — такие были мышления.

П. А.
В 70?е годы начался отток в Северную Америку, в города, староверская деревня сильно изменилась?

Д. Т. З.
В Аргентине измена получилась почему? Потому что у нас поток в США в 70?е поехали, и в 75?м уже ничего не оставалося. У нас оставалось всего семь-восемь семей, деревни не осталось. Мы жили в деревне какое?то время, потом пошли по арендам и стали скитаться по разным чакрам, по разным фермам, и уже в Аргентине у нас не совпало с деревней никогда. А вот по разным (другим. — П. А.) местам — в Уругвае, в Бразилии, они до сегодняшнего дня продолжают жить деревнями. Конечно, они теперь нахватали земли и сеют везде, а живут все?таки в деревне.

П. А.
В Старой и Новой деревне Уругвая, в Аргентине, в Бразилии я заметил такую вещь: в сегодняшней староверческой деревне все вертится вокруг наставника. Например, Марк стал сейчас наставником в Старой деревне. Наставник и его семья, то есть его дети, которые уже отделились, но живут рядом, соседним домом, — у них много земли. А все, кто приезжает туда, милости ради, — у них земли мало. Получается, остались люди, которые скупили земли тех, кто уехал. И это земли наставника и его родни. А остальные так богато не живут. Или я неправ?

Д. Т. З.
Нет, не так. Расскажу, как оно получается. Вот, скажем, в деревне в Уругвае и Боливии, они купили 45 гектар. Когда я приехал жениться, большая часть из наших уехали в разные страны, там всего оставалось семь-восемь семей, но семьи очень мощные и большие были. Когда они подросли, это было нереально всех наделить, поэтому наделялось своим детям по кусочку всем. А потом, хотя и кто?то вернулся обратно в Уругвай, а где ты будешь садить, места?то нету. Потому что у каждого обустройство, огород и там все. Невозможно, нереально это. Кто остались, расплодилися, и им каждому благоустройство надо. Они обустроились, и, значит, кто?то приедет, обратно вернется, а как мы их пустим, если и у детей?то свои дети? То тут необязательно быть, что наставники… Такая ситуация создалась: невозможно дать никому земли, потому что а если мы дадим, а нашим детям?то нету уже. Вот в чем дело.

П. А.
Сегодня в Бразилии многие уезжают на совершенно новые земли, корчуют лес, создают новые пашни. Едут дальше, ищут места, где земля дешевая?

Д. Т. З.
С одной стороны, вы правильно говорите, что рыбы ищут глубже, человек — где лучше. И так оно и есть. Вот человек работал, работал, он будет продолжать работать. А другому не хватат — он ищет способа. Теперь насчет религии тоже стали маленьки отставать, охлаждаться маленьки стали и уже мало чего соблюдать. Особенно молодежь: не хочет, чтобы культура староверчества процветала, чтобы было, как раньше, крепко все сберегли. По слабости тоже люди уходят из деревень, но делают свои инвестиции в разных местах. И у стариков больше не на глазах, никто не убеждает или ругает, что веру не держат. Тоже так складывается.

П. А.
Тем не менее в деревнях люди держатся устава и закона?

Д. Т. З.
Деревни остаются. Которые держатся корней, которые уцелели, это действительно, только там и процветают те, которые могут содержать закон. А которые уходят из деревней, потом тяжело их вернуть, чтобы они, как их предки были раньше крепкие в законе, крепились и держалися. Это уже нереально их просто удержать, чтобы они вернулись на старую жизнь, уже идет модернизация, идут слабости. Другие не говорят уже даже по?русски.

П. А.
Но ведь и в русской истории власть заставляла староверов уходить все дальше и дальше на восток, пока не дошли до Тихого океана. Потому что искали свободную землю, где нет гнета государства?

Д. Т. З.
Ну да. И до сегодняшнего дня об этим мечтаем, но этого, наверное, уже ничего не будет.

П. А.
Идея староверчества, да и вообще всех, кто связан с землей, — это иметь свою землю и ни от кого не зависеть?

Д. Т. З.
Опять же, скажем, в каких странах. Вы и сами знаете. В России нереально иметь свою землю в собственность, просто живут и все. Им выделили, и они живут. А на самом деле чья это земля? Документально ведь ничего нету. В Латинской Америке — да, вы обеспечили, сумели купить ее и обустроились, у вас титул, у вас документ на нее, и вы пожизненно можете держать ее или передавать в наследство, хоть куда. А в России, сами знаете, это же нереально — иметь свою собственность, иметь документы и все. Ну и хорошо, и пускай без документов, тольки бы не мешали бы, и чтобы жили люди, почему нет?

П. А.
Как устроены отношения с местной властью, скажем, у каких?нибудь бразильских Ивановых, которые очень богаты, у них очень много земли?

Д. Т. З.
Чем человек живет больше благородно, чем больше у него есть земли и всякого капиталу, ему от властей большая привилегия. И от властей, и от суседей, и от магазинов, и от банков. Почему — потому что он крутит хорошие суммы, через него дается работа. Которые люди пользуются, им очень хорошее отношение, уважение, везде их приглашают, везде им дают шансы. Расскажу даже такой пример. Вот Илизар, он сеял очень много, десятки тысяч гектар — Иванов, старший брат, и взял и обанкротился. Чем? Там во время Лулу де Сильва (Луис Инасиу Лула да Силва, президент Бразилии в 2003?–?2010 годах — П. А.) была реформа сельского хозяйства, они обанкротили почти все большие землехозяйства. И он имел в банке семь миллионов долларов долгу. Так он что сделал? Он молодец, он умный. Он переживал, он нервничал, он поехал, знакомства много, давай общаться с хорошими людьми, а они его научили. Что он сделал? Он молодец! Он нашел тайно землю вдвойне больше, пришел, эту старую землю продал за 12 миллионов, заплатил все долга. У него еще осталось пять миллионов долларов. Он за два миллиона долларов купил вдвойне больше земли. У него деньги осталися, у него долги покрыты, у него все сусеки целы, у него все трактора целы, все уцелели! Он только взял раскорчевал, распахал, и у него деньги пошли наличные, без банков. То даже был разговор: от какой умный, он сумел выкрутиться, все крестьяне и середняки почти улетели на низ и обанкротились, а он вылетел кверху.

П. А.
Какое отношение у староверов к деньгам? Хорошо или плохо быть богатым?

Д. Т. З.
Прости меня, я могу прямо тебе сказать: нехорошо. Нехорошо, потому что человек чем больше капитала имеет, тем он больше высокоумый делается, что он без людей, без Бога и без никого может выжить. А это ошибки, потому что, когда он падает, он падает очень глубоко, очень тяжело. И этот удар — он его поражат, он его просто съедат. Что сейчас получается в Уругвае? У нас староверы сейчас обанкрачиваются, потому что власть сменилася и урожаи не пошли, цены пали. Сейчас у нас пойдут нехорошие новости. И поэтому староверы, хоть они очень свою норку (нос. — П. А.) задрали кверху, а вот этот сейчас кризис, наверное, многих заставит смириться. Меня вот деньги не устраивают. Меня устраивает жизнь, чтобы у меня было в семье, чтобы все и внучаты научёны хорошим пути, чтобы все понимали, где добро, где хорошо, где здоровье, где закон, где духовность и общительность с людями. Для меня это самое важное. Поэтому я на деньги не смотрю. Деньги — это такая вещь, что она пришла и ушла, можно жить без денег. Конечно, сложно иной раз, тяжело и нелегко. Но этого наши староверы не понимают, потому что все ударились в деньги. И чем больше они будут лезть, тем будут в дальнейшем у них большие проблемы.

П. А.
Но ведь ты сам мне признавался: я не я буду, а «Мерседес» себе куплю.

Д. Т. З.
Это опять же надо смотреть на ситуацию. Я дорожу большинство в жизни — культура, духовность, человечество, здоровье, много чего ценю. Конечно, деньги — они не лишние, и если их будешь иметь, то можно и на «Мерседесе» прокатиться. Но это такая вещь, что я бы не хотел бы ее вечно иметь, но прокатиться, чтобы она прошла через мои руки и ушла, а потом после этого можно продолжать жить дальше.

П. А.
Староверы любят говорить: будь богатым и будь милостив.

Д. Т. З.
Есть такая поговорка. Но получается так: чем ты богатее, тем больше скупее, тем меньше получается милостив.

П. А.
Насколько я понимаю, бразильские миллионеры Ивановы вполне милостивы.

Д. Т. З.
Они милостивые. У них жилка, у них идет с потомства. Ивановские всегда были милостивы. Когда придешь к им, они никогда не обидят. Я тебе гарантию даю, что я сейчас возьму со всей своей семьей, со всем кланом своим приеду к ним — они меня устроят на самом хорошем месте, и я буду у их администратор, и мои все будут в достатке жить, но мне не надо это. Мне почему это не надо? Мы просто научились выживать, мы из ничего можем выйти, мы надеемся на Бога.

П. А.
Так получилось, что вы занялись целительством, хиропрактикой, массажем, определяете по компьютеру ауру пациента, готовите фиточаи и настои лекарственных трав, теперь вам хватает на жизнь, а еще и огород есть. Но все же большая часть тех, которые традиционно держатся за землю, прекрасно понимают, что сегодня выживает тот, кто обрабатывает много земли. Раз ты обрабатываешь много, значит, ты должен понимать в современном сельском хозяйстве. Ты человек необразованный, в сельскохозяйственном институте не учился. Нужно ли вашим детям сегодня учиться?

Д. Т. З.
А почему нельзя? Можно. Школа не помешат, если родители правильно понимают и правильно думают об своей семье, о будущем и об детей. Это все организовать можно, все это можно сделать, и, конечно, обратиться можно к государству, чтобы государство взаимно сотрудничало. А почему нет?

П. А.
Что значит — взаимно сотрудничало?

Д. Т. З.
Мы не хочем разврата. Мы хочем, чтобы школа была хорошая, чтобы школа была честная, порядошна и положительна. А конечно, если будет разврат, родители просто позаботятся и подсказать государству: а нам вот это не нравится, давайте сделаем так, чтобы не было наркоманства там, всякие-разные проститутство, разврат, понимаете, чтобы не было. Если государство одобрит идею, а почему нет?

П. А.
Прости, но это все красивые слова. То, что для вас разврат, для меня нет. Ваши дети по?прежнему учатся очень недолго, четыре-пять-шесть лет, потом их забирают домой. Родители боятся, что они уйдут в мир?

Д. Т. З.
Да-да. Правильно…

П. А.
Собор не запрещает детям учиться в университете?

Д. Т. З.
Не то что не запрещает, просто подсказывает, что смотрите, чтобы это не было развратом. Подсказывает, объясняет. Но понимают?то по?разному. Теперь одни соблюдают, а другие?то нет. Получилось, что на вот тебе кусочек, а ты его сумей удержать.

П. А.
Много ли детей, получивших высшее образование, ты можешь перечислить?

Д. Т. З.
Ну, Ивановские, я думаю, что, наверное, все в университетах учатся. Килинские, Кузнецовы. В Аргентине, в Уругвае ни одного. Как?то живут более беднее, живут более в деревнях, простую школу проходят и все. А в Бразилии, скажем, Рыжковы, Овчинниковы, сейчас не могу вспомнить, — я думаю, что половина староверов уже перешли на высшее образование в Бразилии. А в Боливии пытаются. А в США, может, и все.

П. А.
В США другая история. В США ваши не на земле, работают где кто может.

Д. Т. З.
А какая может быть другая история? Порядошные, что научились, они и юристы, они и в суду, они и в банках, они помогают, они делают добро. И они религиозные люди. А есть босяки, они не училися, а потом ничего не признают, кто кому. Это родители виноваты.

П. А.
Данила, а ведь есть семья, близкая тебе, которая переехала в Россию, в Приморье. Они, кажется, официально получили?таки землю в России. Освоились за несколько лет, работают, даже в Корею умудрились продать урожай сои, и, кажется, весьма успешно. То есть они научились в далеком углу государства зарабатывать и потихонечку встают на ноги.

Д. Т. З.
Но я слышал все эти новости, я за их тоже радоваюсь. Но мой опыт жизни в России был другой. Я понял систему эту государственную. Мне кажется, в России пока нереально на земле работать. Мы покамесь в России жить боимся. Вы сами знаете, что сейчас не время: не знаешь, что будет завтра. А вообще?то это милое, это родно. Если бы это было реально, конкретно, что где?то в глубинке устроиться и жить своим трудом. Да прожить мало чего надо. Но не знаю, как это можно сейчас устроить. Сейчас поезжай в Россию: во?первых, гражданство, всякие-разные бумажки, опять снова все эти мытарства проходить. Зачем это все? Зачем? Тут у нас чужие люди так просто принимают, а там у нас, в России, со своими поступают так жестко. Не могу понять, как это можно все делать, закон не работает.

П. А.
В Латинской Америке есть закон, который дает вам уверенность, что вас не тронут, если у вас своя земля?

Д. Т. З.
Ну так слушай, милый мой! Каждый раз, когда заходишь в консульство уругвайское в других странах и начинашь офармливать, они обязательно напоминают: «Не забудьте, Уругвай не забывайте, в Уругвае никогда войны не будет, в Уругвае всегда будут закон и порядошность, мы за своих уругвайцев, где бы, на какой точке в мире сидят, мы должны их выручить, обеспечить и увезти в свою страну. Уругвай всегда за вас заступится». Я ни в аргентинском отделении этого не слышал, ни в бразильском не слышал, а в России тем паче. В России много говорят, много сулят — ничего не исполняют. Поэтому верим в эту страну, она порядошная. Они соблюдают закон. В Уругвае, посмотри, скольки время мы работали нелегально, и нам просто весь шанс давали, что распространяйте, вы делаете добро стране, и это нам нужно. Теперь-то мы легально лечим людей, все документы выправили. Ну и хватит. Спокойно будем жить, и все. А в России будет хорошо — будем в гости ездить, на родину всегда охота.

Поделиться