Виктор Иваненко был первым руководителем КГБ РСФСР, а позже и образованного из него Агентства федеральной безопасности. Это интервью о первых переменах в ведомстве
— Виктор Валентинович, что представляли собой органы КГБ СССР на рубеже 1980-1990-х годов?
— Это была мощная разветвленная структура, которая решала поставленную ЦК КПСС задачу по тотальному контролю за состоянием дел в государстве и обществе, за умонастроениями людей, поставляла руководству страны оперативную информацию о происходивших процессах. КГБ также вменялось в обязанность противодействовать угрозам извне и бороться с антисоветскими элементами внутри страны.
Нельзя сказать, что эта структура была очень эффективной, как в порыве ностальгии пытаются представлять многие выходцы из спецслужб. У нее были свои плюсы и минусы. Сильные стороны проистекали из высокого профессионализма сотрудников — более высокого, чем в прокуратуре и МВД. В те годы кадры КГБ меньше были заражены коррупцией. Слабостью системы было нечеткое целеполагание, которое исходило от партийного руководства.
— Для чекистов выше были приказ или положения Конституции?
— Решения партии и приказы КГБ СССР... О верховенстве закона разговоры пошли с началом перестройки. Хотя тогда это была скорее дань моде, чем внутренние убеждения. В то время внутри КГБ шло расслоение сотрудников по политическим взглядам. Не скажу, что все были так уж преданы КПСС, хотя костяк руководства КГБ составляли выдвиженцы из партийных органов, так называемый партийный набор.
К тому времени произошли драматические события, связанные с падением Берлинской стены, бархатными революциями в Чехословакии, Польше, ГДР. Сотрудники КГБ видели, что их коллеги из Штази в ГДР выброшены на улицу, подвергались унижениям и оскорблениям. Поневоле зарождались сомнения, менялась позиция, возникали серьезные вопросы: стоит ли слепо следовать партийным установкам, особенно после отмены 6-й статьи Конституции о руководящей роли КПСС? Эти сомнения озвучивались не в курилках, а на партийных собраниях. ...Дискуссии тех лет о необходимости верховенства закона не прошли бесследно. Даже партийная верхушка КГБ СССР "завибрировала", не решившись отдать преступный приказ на штурм Белого дома 20 августа 1991 года. Она учитывала настроения в самой системе госбезопасности. Ведь уже были прецеденты — разгон демонстрации в Тбилиси, трагичные события в Вильнюсе в январе 1991 года, крайне негативно воспринятые обществом. Никому не хотелось подставляться.
...Чекисты готовы были критически осмыслить, осудить содеянное (органами НКВД в 30-х.— "О"), но не покаяться. Покаяние должно было прежде всего предотвратить глупости с профилактиками и официальными предостережениями, прекратить борьбу с инакомыслием, перестать сбрасывать с крыш ледяные камни на демократов. Глупости, к сожалению, продолжались. Вспомним хотя бы историю ссылки академика Сахарова в Горький. Он за всю свою жизнь там ни разу не обернулся, хотя за ним постоянно ходила служба наружного наблюдения. Я спрашивал: "Зачем?" Отвечали: "Руководство КГБ СССР велело". Более того, это руководство отмечало борцов с инакомыслием прежде, чем сотрудников, выявлявших связи вражеских разведчиков и работавших по другим направлениям. Именно те, кто организовывал эту слежку, быстрее получали звание почетного чекиста — высшую ведомственную награду.
— Виктор Валентинович, расскажите о создании КГБ РСФСР — этом троянском коне демократов.
— Тут встретились два потока — "сверху" и "снизу". Чекисты искали выход. Как я уже говорил, после событий в Восточной Европе усилились тревожные ожидания, чувствовалось, что нечто подобное назревает и у нас. И "сверху" поступил сигнал — Россия приняла Декларацию о суверенитете. И тут же осознали, что в стране нет своего органа КГБ, ее защищают союзные органы.
Возможно, Крючков пошел на это, как бы отмахиваясь от назойливой мухи: "Если вы так хотите, я подпишу и это". Штат у нас был смехотворный — 13 человек на всю Россию, потом его увеличили до 20. Из союзного КГБ поступило любезное предложение: пользуйтесь нашей инфраструктурой, берите информацию из наших массивов, но туда же вносите свою. Как только мы попытались получить нужную информацию, оказалось, что это предложение — блеф. Мне нужно было информировать Бориса Николаевича о процессах, происходивших в армии, о разоружении, чтобы он представлял, какая там таится опасность, в каком состоянии находятся ядерные заряды и т.п. Мне это зарубили сразу: "Вы не должны давать ему эту информацию, он будет использовать ее в борьбе с союзным руководством".
Борьба действительно шла жесткая. Я оказался между двух огней. Подавая информацию Ельцину, я вынужден был "приглаживать" ее. Я надеялся на компромисс. В мае 1991 года у меня состоялся разговор с Ельциным на эту тему. Я задал, пожалуй, бестактный вопрос: "Почему нельзя договориться с Крючковым? Страна одна, дело общее, все заинтересованы найти выход". Борис Николаевич крякнул: "Они же меня врагом считают". У него было резкое неприятие компромисса, другое видение ситуации — без союзного центра. Он полагал, что Россия, отягощенная союзной партократией и республиками Средней Азии, не сможет вырваться из тисков экономического и политического кризиса.
Сначала Крючков меня воспитывал, наставлял, призывал думать о главном — как не допустить развала союзного государства. Он боялся этого. На мои попытки акцентировать внимание на других проблемах — нечем кормить людей, полки магазинов пусты, значит, экономическая модель не та, нужно ее менять — он отвечал: "Этот экстремист Ельцин развалит государство!"
...Как-то Борис Николаевич получил информацию о том, что в его теннисной раздевалке появилась записывающая спецтехника. Мы выяснили, по чьему распоряжению. Оказалось, инициатива исходила от партийных функционеров, командированных в систему госбезопасности. По закону нельзя было контролировать председателя Верховного Совета РСФСР, а по устному распоряжению...
Приближались выборы первого президента России. Хотя 6-я статья Конституции СССР была отменена, и КГБ не имел права оказывать содействие какой-либо одной партии, под крышей парткома КГБ СССР было создано что-то вроде конспиративного штаба. Он должен был содействовать избирательной кампании Николая Рыжкова. Штаб собирал компромат на Ельцина и пытался его использовать в прессе. Я Борису Николаевичу рассказал про этот штаб, он говорит: "Пусть, они мне только помогут". Как показали выборы президента, активность КГБ СССР действительно сработала в обратную сторону.
— Перейдем к ГКЧП, к обретению Россией реального суверенитета. Какова здесь роль российского КГБ?
— События 19 августа 1991 года явились для меня полной неожиданностью. Мне позвонил коллега: "Включи телевизор, передают указ о введении чрезвычайного положения, о создании ГКЧП". Я тут же вызвал машину и решил ехать в КГБ СССР, чтобы поговорить с Крючковым. Почему-то кольнуло: "А вдруг потом не выпустят из этого здания". Поехал в Белый дом.
В кабинете продолжали работать все виды связи, в том числе кремлевка первая и вторая. Не отключили! Девяти еще не было, когда раздался звонок от Бориса Николаевича. Я доложил ему, что в городе войска, но четкой картины происходящего нет. Он ответил: "Будем думать". И положил трубку. Я позвонил Крючкову по первой кремлевке. На мой вопрос "что происходит?" он ответил: "В стране надо наводить порядок". Я спросил: "Вы понимаете, что это авантюра? Что она закончится либо большой кровью, либо ничем?!" Он не стал дискутировать: "История нас рассудит". И прекратил разговор.
...Мне со Степанковым пришлось задерживать Крючкова. Не просто арестовывать своего бывшего начальника... Честно говоря, мне было его жалко, никакого злорадства не испытывал. Мы ему говорим, что он арестован по постановлению прокурора РФ... Он сидит совершенно отрешенный. Подхватили с собой его портфель и усадили в машину. Куда везти? Где содержать арестованных? Следственный изолятор КГБ СССР отмели сразу. В "Лефортово" нет ни друзей, ни твердых позиций. К уголовникам в "Матросскую Тишину" тоже не повезешь. Кто-то из Управления делами президента предложил: "Давайте в пансионат "Сенеж" рядом с Солнечногорском, пустой стоит. Выставим по периметру милицейскую охрану, когда работники прокуратуры начнут допросы". Под утро были в пансионате. Арестованных развели по отдельным комнатам. Место для их содержания и для охраны было совсем не подготовленное. Но несколько дней они там находились, первые допросы прокуроры снимали в пансионате. Потом все же перевезли их в "Матросскую Тишину".
...Наступило 22 августа, все праздновали победу, подняли флаг России. Эйфория. Мне было не до того, у здания КГБ на Лубянке собиралась толпа. Внутри шли разговоры о том, что сейчас ворвутся, начнут архивы выносить, а этого допустить было никак нельзя, нельзя было повторить опыт ГДР, ущерб был бы невосполнимый. В этих архивах хранилось столько информации, которую можно было использовать в неблаговидных целях. Были сведения и о преступных авторитетах. Я обрисовал ситуацию Борису Николаевичу. Он позвонил мэру Москвы Гавриилу Попову: "Прими меры, чтобы там не бесчинствовали".
Когда скульптуру Дзержинского снимали с постамента, я ребятам из охраны здания КГБ еще раз продублировал команду Леонида Шебаршина (он, кажется, всего на один день был назначен председателем КГБ СССР), чтобы не вздумали оружие применить. Если произойдет кровопролитие, тогда вообще все снесут. Бог миловал. Но попытки прорваться к информации, к спецподразделениям КГБ были. Кто-то самовольно пытался достать шифровки. В целом в те дни нам удалось сгладить ситуацию, общими усилиями не допустить разгрома КГБ.
— Расскажите о переменах в системе КГБ в первые месяцы независимости России.
— Систему госбезопасности надо было спасать от развала, потому что на Лубянке пили водку, жгли свои черновики и смотрели по телевизору, что происходит в стране. Ждали, чем все закончится. Надо было внушить сотрудникам надежду, уверенность в том, что они нужны стране. Ведь республика без органов безопасности беззащитна и перед агрессивными притязаниями соседей, и перед вылазками экстремистов.
Я попытался наладить руководство системой, подготовил приказ о подчинении КГБ РСФСР всех территориальных управлений, кроме Управления по Москве и Московской области. Приказ подписывал председатель КГБ СССР Вадим Бакатин. Стали бороться и за это управление. Нас поддерживал и Гавриил Попов. Переподчинили, наконец, нам и Москву, и Ленинград.
Возникли большие трудности с Вадимом Бакатиным. Все пустяки по сравнению с передачей американцам схемы подслушивания в здании американского посольства. Он сдал систему, не посоветовавшись с профессионалами. Я об этом узнал только по радио. Бакатин потом говорил, что этот шаг он согласовал с обоими президентами, у него было письмо с их визами. Но разве это компетенция президентов? Думаю, что они не понимали, к чему это может привести. А для сотрудников КГБ это был удар. Сдавать святая святых — технику подслушивания в посольстве если не противника, то конкурента! Бакатин оправдывался: мол, американцам все равно об этом было известно. Ничего подобного! Там была применена совершенно новая технология. Элементы звукопроводящей системы были замурованы в кирпичах. Мы их получали от зарубежных поставщиков. Это было ноу-хау. Строили зарубежные подрядчики, которым американцы доверяли. КГБ завербовал подрядчиков.
А жесткая борьба за ресурсы и структуры между союзным и российским КГБ продолжалась, причем в обстановке интриг вокруг Бориса Николаевича. Все боролись за влияние на лидера. Приведу примеры. Я был в хороших отношениях с Александром Коржаковым. Он человек с практической сметкой, поэтому везде старался внедрить своих людей. И мне в заместители стал навязывать своего человека, который до этого работал начальником отделения КГБ в аэропорту Домодедово. Но как я мог взять на эту должность человека, который по уровню — майор, в основном доставал начальству билеты на самолет? Отказался. Так испортились мои отношения с Коржаковым. А вице-президент Руцкой предложил мне в замы своего друга — начальника небольшого особого отдела на полигоне в Липецке. Чем он заслужил, чтобы ему доверили такую должность? Короче, опять фаворитизм, с которым я всегда боролся. За что боролся, на то и напоролся.
— Именно тогда пытались объединить МВД и КГБ?
— Да. По каналам Министерства иностранных дел я получил информацию о том, что Ельцин на встрече с лидерами "большой семерки" пообещал ликвидировать систему КГБ. Но я ее возглавлял! Я пошел на прием к Борису Николаевичу и спросил, как это понимать. Он ответил, что объединит нас с МВД. Я пытался объяснить, что это как камень в болото бросить. Совершенно несовместимые структуры, у них разные функции! Он завелся: "Кто — камень, а кто — болото?"
Я понимал, что у сторонников слияния была еще одна цель — получить доступ к оперативно-техническим средствам (к технике подслушивания, визуального контроля и т.п.), которые тогда еще оставались монополией КГБ. В то время МВД могло выписать задание, получить санкцию на прослушку, но все эти действия были под контролем КГБ. Не было того, что стало нормой в середине 1990-х годов, когда все стали прослушивать и торговать этой информацией. За взятку стали прослушивать конкурентов. То есть речь шла не просто об объединении ведомств, а о доступе к лакомому куску, и многие милицейские чины уже видели себя его пользователями.
Я пытался объяснить, что новой России нужен инструмент защиты суверенитета. Предложил создать структуру с другим названием — Агентство федеральной безопасности (АФБ)... Я звонил президенту, но меня с ним не соединяли. И все же 26 ноября 1991 года Борис Николаевич Ельцин подписал Указ "О преобразовании КГБ РСФСР в Агентство федеральной безопасности РСФСР". Я возглавил АФБ. Поменялись частично функции, было ликвидировано 5-е (идеологическое) управление КГБ, хотя функция защиты конституционного строя осталась.
Менее чем через месяц АФБ было упразднено, так как Ельцин все же решил объединить КГБ и МВД. Я оказался за штатом, меня отправили в отпуск.
...В январе 1992 года меня вызвали на заседание Конституционного суда, где я выступил свидетелем. 14 января 1992 года Указ N 289 был отменен. И уже 24 января 1992 года Ельцин новым указом образовал Министерство безопасности на базе упраздненных АФБ и Межреспубликанской службы безопасности. В указе это министерство было прописано отдельно от МВД. Наша позиция восторжествовала, но все сотрудники, работавшие со мной в российском КГБ, стали изгоями. В новое министерство почти никого не взяли. Меня в возрасте 44 лет уволили из органов госбезопасности "по сокращению штатов".
21 декабря 1993 года было упразднено и Министерство безопасности, создана Федеральная служба контрразведки (ФСК). 3 апреля 1995 года ее правопреемницей стала нынешняя Федеральная служба безопасности (ФСБ). Такие вот были перипетии.
— Где нашли свое место ушедшие из органов?
— По моим наблюдениям, большинство адаптировалось к рыночной экономике. Работают выходцы из системы госбезопасности преимущественно консультантами, советниками руководителей по связям с общественностью, в деликатной сфере отношений с органами власти. И неудивительно, ведь они умеют вербовать, знают психологию, слабые стороны людей. Многие ушли в частные охранные предприятия, но мне почти неизвестны факты, когда сотрудники КГБ пошли в "черный" криминал.
— Коррупция, откаты, взятки не оставляют нашей стране шансов войти в число развитых стран. Какие меры, на ваш взгляд, помогли бы быстрее решить эту проблему?
— Я не считаю себя специалистом по борьбе с коррупцией, но мой опыт подсказывает, что на какие-то кардинальные меры, способные быстро победить это зло, сегодня рассчитывать не приходится. Чтобы победить коррупцию, нет главного — общественного контроля, прозрачности органов власти. Нужны политическая конкуренция и общественный контроль над ведомствами, прежде всего над правоохранительными органами.
Сегодня общественный контроль реально допустим только с разрешения Кремля. Все остальные попытки воспринимаются как оппозиция, покушение на власть или даже призыв к оранжевой революции. Но для органов безопасности общественный контроль стал бы благом, помог оградить их от попыток власти давать деликатные поручения, скажем, собрать компромат на тех или иных кандидатов во время выборов. К сожалению, избирательный подход сегодня присутствует. Мы это видим.
Да и бизнесмены не готовы к честной конкуренции, предпочитают решать проблемы с помощью взяток и откатов. Для реальной борьбы с коррупцией надо, чтобы мы по уровню политической культуры доросли до Европы. Вопрос в том, можно ли этот процесс ускорить?
— В одних государствах перед службой безопасности поставлена цель защиты конституционного строя, гарантии прав граждан, в других — лишь охраны конкретных представителей действующей власти. А что в России?
— Я сегодня не работаю в ФСБ. Не знаю, насколько корректно мне судить об их работе. Но мне кажется, что выбор целей и приоритетов идет от нашей общей политической культуры, менталитета. Раньше санкция на проведение мероприятий, имевших политический подтекст, давалась внутри системы КГБ. Потом разрешения стал штамповать прокурор, теперь их дает суд. По сути ничего не изменилось, если надо, санкция будет получена с помощью своих людей и в прокуратуре, и в суде.
Надо, чтобы общество захотело осуществлять общественный контроль и получило для этого возможность. Следует сделать хотя бы первый шаг, скажем, предоставить Госдуме право на парламентские расследования деятельности спецслужб. Будет создан прецедент, появится опыт. В 1991 году такая попытка была, я уже говорил о депутатской Комиссии по рассмотрению кадрового резерва КГБ. В развитых странах парламентский контроль за работой спецслужб — естественная норма.
И еще надо ограничить компетенцию ФСБ в сфере экономической безопасности. Борьба с терроризмом — это одно, а отслеживание процесса приватизации, тем более влияние на него — уже лишнее. Пока у органов большие возможности выполнять деликатные заказы, хорошо бы их ограничить.
Беседа Петра Филиппова и Татьяны Бойко с Виктором Иваненко печатается с сокращением. Полностью текст готовится для сборника "История новой России" (издательство "Норма").
"Огонек" 27 октября направил начальнику ЦОС ФСБ РФ Захарову Н.Н. вопросы редакции к руководству ведомства о 20-летии структурных реформ в органах госбезопасности. К моменту подписания номера в печать ответов из ФСБ журнал не получил
Виктор Валентинович Иваненко
Визитная карточка
В 1970-1986 годах работал в Управлении КГБ по Тюменской области, отвечал за безопасность нефтегазового комплекса, руководил Нижневартовским городским отделом. Последняя должность в Тюменском УКГБ — заместитель начальника управления.
В 1986-1991 годах — старший инспектор, начальник отдела, заместитель начальника Инспекторского управления КГБ СССР.
С мая 1991 года — и.о. председателя, с августа по ноябрь — председатель КГБ РСФСР.
В ноябре — декабре 1991 года — генеральный директор Агентства федеральной безопасности РСФСР, министр РСФСР.
В 1992 году — консультант, в возрасте 44 лет уволен из органов госбезопасности "по сокращению штатов".
С апреля 1993 по октябрь 1998 года — вице-президент, первый вице-президент, заместитель председателя правления нефтяной компании ЮКОС.
С октября 1998 по октябрь 1999 года — советник министра по налогам и сборам РФ.
С февраля 2000 по февраль 2004 года — вице-президент Фонда развития парламентаризма в России.
С февраля 2004 года по настоящее время — председатель совета директоров Арктической торгово-транспортной компании, генерал-майор запаса ФСБ, член Совета по внешней и оборонной политике, член Московского Английского клуба.
Огонек