И начинают требовать уже не только хлеба в булочных, но и полицейского в будке. И у очередного правителя появляется соблазн: быстро «решить вопрос»— то есть жестко навести элементарный порядок, обеспечить государству стабильность и безопасность. Особого, как говорится, креатива при этом не требуется. Но и лавров, как оказывается, на пути «простых решений» не снискать.
Николай I был именно тем правителем, который после либерала Александра I искал решения как раз на этом пути. Законодатель строгого покроя отечественной политической моды, он искренне верил, что провидение поставило его во главе страны для выполнения особой миссии. И не сомневался в предназначении России— быть островом стабильности, истинной веры и благоденствия в море либерального хаоса и революционных штормов. Для этого он укреплял государство, наводил порядок, действуя жестко и решительно. Но, истратив почти все силы на борьбу не «за», а «против», получил в финале Крымскую войну, в которой катастрофически проиграл по всем статьям.
Николай I правил страной тридцать лет. По воспоминаниям его родных и приближенных, в конце жизни император был одинок и разочарован. Его титанические усилия дали посредственные результаты. Он надеялся на благодарность и историческое признание, а снискал боязнь, непонимание и откровенную нелюбовь современников и потомков.
Россия как царская собственность
Говорят, что по замыслу любимого императором Николаем I архитектора Клодта, знаменитая скульптурная композиция на Аничковом мосту должна была символизировать рушившуюся империю и самодержца, который успел усмирить ее на краю пропасти. Вполне возможно, что образ царя-всадника и России— вздыбленного коня принадлежал самому Николаю.
Это вполне укладывалось в понимание русскими царями своей роли в государстве: Россию и ее граждан они рассматривали как доставшуюся по наследству собственность. И при этом все остальные— слуги— должны безропотно выполнять его хозяйскую волю. Во всем система, точные правила, закон, иерархия.
Пытаясь, как и многие Романовы, подражать Петру Великому, Николай, однако, значительно лучше справлялся там, где нужна была не дерзость талантливого человека, а способность навести элементарный порядок.
Поэтому ему казалось, что достаточно иметь огромный бюрократический аппарат, чтобы контролировать и управлять, регулировать жизнь того, что было под его началом— Россию, российское общество.
Приоритеты Николай I расставил сразу. С первых же дней правления он начал укреплять структуры власти. Создал собственную канцелярию, учредил тайную полицию, потом выпустил «чугунный» цензурный устав, затем поручил Михаилу Сперанскому, доказавшему свою лояльность во время суда над декабристами, в кратчайшие сроки привести в порядок законы. И, наконец, вплотную занялся образованием и просвещением в духе тех ценностей, которые позже получили название «теории официальной народности»— православия, самодержавия, народности.
Одновременно он создал секретный комитет из высших сановников, чтобы те начали рассматривать важнейший для России вопрос— крестьянский. Но келейно, без спешки, взвешенно— а там видно будет.
А главную роль в административных реформах Николая играло создание Третьего отделения Его Императорского Величества Собственной канцелярии во главе с графом Христофором Бенкендорфом. Немногочисленная группа чиновников (всего 16 человек), приданный ей корпус жандармов (4,5тыс.), плюс многочисленные осведомители должны были блюсти закон, охранять устои государства, контролировать жизнь его подданных. Следить, чтобы, как говорил Бенкендорф, даже ученость отпускалась, как в аптеке, только по рецепту правительства.
К 1835 году окончательно была ликвидирована и призрачная автономия, которой обладали российские университеты по уставу Александра I от 1804 года. Министр просвещения отныне назначал ректоров, деканов, профессоров. Богословие стало обязательным предметом на всех факультетах. Студенты были обязаны носить форму, устав предписывал им нравственные правила, манеры, прическу. Инспектор должен был следить за поведением и регулярным посещением церкви. Провинившихся исключали из вузов и отправляли в солдаты.
Друзья вместо фаворитов
В 1833 году вышли и обещанные 15 томов «Свода законов Российской империи». Первый же его параграф гласил: «Император Российский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной власти не только за страх, но и на совесть сам Бог повелевает».
Увлеченный военно-фортификационным делом, Николай Павлович любил повторять: «Мы инженеры». Таким «инженером-наладчиком» России он себя и считал. Многочисленные современники подтверждают, что он искренне верил, что в состоянии один управлять Россией. Поэтому для Николая I не «кадры решали все», а только он один, используя силу государства.
Для этого нужно было создать касту по-военному организованных и лично преданных людей. Надо отдать Николаю должное: при нем не было ни меншиковых, ни биронов, ни потемкиных, ни аракчеевых. Царь умел по-настоящему дружить, но все друзья честно проводили исключительно его, царскую, линию. Однако преданность никогда не была синонимом компетентности. «Ведь можно же было когда-либо ошибиться,— язвил по поводу кадровой политики государя генерал Алексей Ермолов,— нет, он всегда как раз попадал на неспособного человека, когда призывал его на какое-нибудь место».
Но даже создав такую самодержавную «вертикаль власти», Николай все равно так и не смог почувствовать себя полновластным хозяином положения и по-настоящему решать насущные проблемы. «Как это ни парадоксально звучит, самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией, силой страшной повсюду, потому что злоупотребление ею именуются любовью к порядку, но особенно страшной в России»,— так писал в своей знаменитой книге маркиз де Кюстин, имевший возможность наблюдать происходящее в «николаевской России» изнутри.
Сторонник кабинетного творчества, административных методов управления, столь любезных «систематическим умам», Николай I все больше и больше попадал в ловушку: не царь повелевал чиновниками, а хвост вилял собакой. «Власть отступает, делает уступку за уступкой без всякой пользы для общества!»,— писал в то время Юрий Самарин.
Бюрократия превращалась в своеобразный орден со своим уставом, совершенно бесконтрольный и безнаказанный. Некоторые учреждения просто перерождались в разбойные притоны. К примеру, в 1843 году в Московском уголовном суде сенатская ревизия обнаружила грубейшие нарушения законов. Соответствующие бумаги и улики было решено направить в Петербург. По дороге в столицу сорок (!) подвод с лошадьми и возчиками, везшими бумаги, бесследно и навсегда исчезли.
Милитаризация управления
Неудивительно, что при таком хаосе, таких подходах к управлению и при такой ментальности образцовой моделью общества император считал армию. А ведущей тенденцией перестройки государственного управления при Николае I стала милитаризация государственного аппарата. Николай никогда не скрывал, что любит армию и презирает «фрачников». Обычное гражданское управление постепенно превращалось в управление военное. Некоторые ведомства были полностью военизированы (горное, лесное, путей сообщения). Вся бюрократическая система достигла предельной централизации и должна была действовать, по мысли Николая, с той же строгостью и дисциплиной, что и армия.
Но сама армия вовсе не была к тому времени образцом порядка. В ней процветало массовое рукоприкладство, телесные наказания, казнокрадство достигло небывалых размеров.
На первый взгляд удивительно, что такой строгий законник, как Николай, практически не реагировал на все эти безобразия. Но ларчик просто открывался. Во-первых, знающий или желавший знать свою страну по отчетам чиновников, Николай не имел правдивой информации. «Государь, очарованный блестящими отчетами, не имеет верного понятия о настоящем положении России,— писал крайне лояльный самодержцу Михаил Погодин.— Став на высоту недосягаемую, он не имеет средств ничего слышать: никакая правда до него достигнуть не смеет, да и не сможет; все пути выражения мысли закрыты, нет ни гласности, ни общественного мнения, ни апелляции, ни протеста, ни контроля».
Во-вторых, формально придраться было не к чему— все всегда осуществлялось по закону. Только закон и его исполнители были таковы, что позволяли чинить любой произвол.
«Империя фасадов»
Странное это было время и странный правитель, который, по меткому выражению Марии Нессельроде, жены министра иностранных дел, «вспахивает свое обширное государство и никакими плодоносными семенами его не засевает».
Так много деятельности, так много личных титанических усилий— все сам, да сам— а в результате вся страна превратилась в одну громадную «потемкинскую деревню». «Все здесь есть, не хватает только свободы, т.е. жизни»,— язвил путешественник-иноземец. «Сверху блеск, а снизу гниль»,— резюмировал в 1855 году будущий реформатор Петр Валуев.
«Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в том порядке, как желал, оставляя много хлопот и забот»,— такие печальные слова, умирая, должен был, в итоге произнести наследнику Николай. «Мне хотелось, приняв на себя все трудное, все тяжелое, оставить тебе царство мирное, устроенное, счастливое. Провидение судило иначе». И уже в агонии, придя на мгновение в себя: «Держи все— держи все»...
Общественный некролог императору, написанный от имени подавляющего большинства образованного класса России, был жестоким. Из рук в руки передавали письмо Константина Кавелина Тимофею Грановскому, в котором он, сообщая о смерти Николая I, дает ему беспощадную характеристику, сравнивая с «калмыцким полубогом, прошедшим ураганом, и бичом, и мечом, и катком, и терпугом по русскому государству в течение тридцати лет, вырезавшим лица у мысли, погубившим тысячи характеров и умов, истративший беспутно на побрякушки самовластия и тщеславия больше денег, чем все предыдущие царствования, начиная с Петра I, исчадие мундирского просвещения и гнуснейшей стороны русской натуры».
Как признавали многие, Николай любил Россию, но тяжелой любовью, которую она еще долго не могла забыть. И не ответила ему взаимностью.
Дмитрий Карцев, Анатолий Берштейн
Московские новости