© Василий Верещагин. «Сквозь пожар» (1899-1900)/Государственный Исторический музей
Вот так, бывает, мечтаешь о чем-нибудь великом и прекрасном. И получаешь это великое. Но совсем не в том смысле, о котором мечтал. Пока Наполеон, вторгшись в Россию в 1812 году, бегал за русской армией, а она от него, он мечтал об одном великом сражении, после которого Александр тут же и запросит мира. Он мечтал о великой победе. Одной. И он мечтал о Москве.
Но Наполеон никак не мог разбить русских, потому что никак не мог их отыскать. Они увиливали, они прятались, они уходили вглубь страны, оставляя сожженные деревни и города. Александр Первый вел себя не по-мужски, не по-рыцарски. Вместо того чтобы дать бой, утаскивал противника, как ведьмак, вглубь азиатской страны, страшной, непонятной. Одно слово — властитель слабый и лукавый. Его генералы были слабы и несамостоятельны. Багратион советовал дать бой, Барклай советовал ни в коем случае не давать, впрочем, обоих считали шпионами. Один там был настоящий русский человек — циклоп Кутузов, но его Александр на дух не переносил. Да к тому же тот уже проиграл Аустерлиц. Сам Александр торчал в армии, чем буквально парализовывал ее — на обеспечение безопасности императора стягивалась тысяча человек.
Наполеон издевался над состоянием дел в русской армии и смеялся в лицо русскому министру полиции Балашову, которого Александр послал просить мира. «Что все они делают? — нагло сказал Наполеон Балашову о русских военных. — Фуль предлагает, Армфельд противоречит, Барклай, на которого возложено исполнение, не знает, что заключить, и время проходит у них в ничегонеделании!» Кстати, именно об этой ситуации, если не знаете, написана басня Крылова «Лебедь, рак и щука».
Наконец Барклая, сторонника тактики отступления, сменили на Кутузова, и это означало, что желанный бой, будет. О нем мечтала и русская армия, ненавидевшая своих начальников за отступление. Сам Кутузов не особенно хотел драться, но кто б ему позволил сливать протест, сдавать без боя Москву? Русские притормозили, остановились и заняли позиции. «Как называется это местечко?» — спросил Наполеон. «Бородино, сир», — ответил французский лазутчик. Так просто: Бородино, сир...
Вот так мечтаешь о чем-нибудь великом и получаешь великое, но не в том смысле, о каком мечтал. Бородино стало самым великим... мочиловом в истории, оно стало почти сотней тысяч трупов, которые полгода никто не убирал. Кто выиграл Бородино, непонятно. Обе стороны приписали победу себе, но без радости. Зато и французы, и русские остались восхищены мужеством друг друга. И раненый Багратион, лучший, по мнению Наполеона, русский генерал, умирая, крикнул французским солдатам, бежавшим вперед под град картечи: «Браво!» А молоденький французский офицер одиноко стоял посреди поля. «Где ваш полк?» — спросил Наполеон. «Тут», — задумчиво ответил офицер и ткнул пальцем в землю, усеянную трупами. И русские отступали, медленно, в полном порядке, а не бежали, когда им стреляли в спину 300 наполеоновских пушек. Падали, но не бежали. Видимо, есть такие нации, которые умирать умеют лучше, чем жить.
Наполеон хотел было догнать Кутузова, но его тянуло в Москву. Это было влечение. Во-первых, он считал, что русские, как нация примитивная и суеверная, потеряв свое сердце, падут в одночасье. Во-вторых, сам был суеверен.
13 сентября. Наполеон стоит на Поклонной. Перед ним Москва. Утро ясное. Солнце бьет в купола церквей. Сбываются же мечты...
Русские уходили по Рязанской дороге. А Наполеон входил через Арбат. Совершенно пустой Арбат. «Марсельеза» зловеще звучала на безлюдных улицах, а какой-то сумасшедший вдруг заорал: «Скоро, скоро будет огонь!» Дома разорены и оставлены. Россия — сфинкс...
Государь, брат мой, Москвы больше не существует. Ваши люди сожгли ее...
А дальше Наполеона ждало обычное восточное коварство. Вместо того чтобы сдать город «цивилизованно», как это было в Вене, Берлине, Мадриде, где побежденные оставляли власть и полицию, передавали ключи от города, русские ушли, предварительно забрав и испортив все приспособления для тушения огня, бросив своих раненых, а на следующий день подожгли город. Пылал Кремль. Пылала Солянка, Замоскворечье. Наполеон едва не погиб в пожаре, потом заблудился на улицах горящего Арбата, обозвал русских варварами и, чертыхаясь, перебрался в другое место.
Потом московский градоначальник Ростопчин будет то хвалиться устроенным пожаром, то отказываться от его авторства. Еще бы. Потребуют компенсации погорельцы, и выяснится, что в огне погибло до 20 тыс. русских раненых. Ростопчин был известный патриот и ненавистник моды на Францию, что не помешало ему после войны переехать на жительство в Париж.
Армагеддон в Москве длился с 15 по 18 сентября. Через четыре дня пожар стих, Наполеон вернулся в Москву. Провиант в пожаре не сгорел.
Заняв центр варварского мира, Наполеон три раза просил о примирении и, не дожидаясь ответа, писал Александру еще и еще: «Государь, брат мой, Москвы больше не существует. Ваши люди сожгли ее...» И дальше вполне униженные просьбы о мире. Но Александр молчал и дурачил его. Молчал и дурачил. Ишь, щеголь плешивый... Лошади падали десятками тысяч, фуража не было. Париж и цивилизация далеко. Великий человек был в западне. Что было делать? Можно было разыграть карту либертэ, свободы, однажды уже соблазнившую и одурачившую народ. Посулить декрет об освобождении крепостных. Крепостное право в XIX веке в России было как древнее рабство: помещики имели гаремы, пытали крестьян, а мужички периодически резали своих хозяев. Но у Наполеона было отвращение к народным движениям, да и к самому народу, и слову «революция» он предпочитал слово «империя». Сидя в Москве, Наполеон изучал историю крестьянских восстаний и подумывал о русском бунте. Место навеяло. Но не решился.
Наполеона предали свои же. Надоел. С его вечным военным куражом. И любимые генералы, и Талейран с Фуше, любимые министры. Наполеон давно пригрел на груди этих двух змей, зная, что предадут, но уж больно талантливы были. Кто-то из них сказал Александру: «Властитель России цивилизован, его народ — нет. Во Франции, к сожалению, все наоборот. Наш император абсолютно невменяем». Ну и сдали своего императора. Сами ввели Александра в Париж.
Юлия Меламед
Московские новости