Нашествие языцев: как объединенная Европа 210 лет назад пыталась покорить Россию

В ноябре 1941 года фельдмаршал Гюнтер фон Клюге, приветствуя лично прибывший в его распоряжение французский добровольческий полк (под французским знаменем!), вдохновлял новых подчиненных рассказами о том, как их предки и немцы в 1812 году «сражались бок о бок против общего врага». 

Причем дрались с русскими там же, где и на сей раз предстояло идти на штурм Москвы, — по Смоленской дороге, через Бородинское поле.


Германский военачальник неплохо знал историю, недаром ту Отечественную войну — она началась 210 лет назад — у нас называли «нашествием двунадесяти языков». Число «двенадцать» в данном случае чисто условное. К примеру, Михаил Барклай-де-Толли писал о шестнадцати народах, приведенных на нашу землю Наполеоном. А можно при желании насчитать и больше...

В составе 650-тысячной Великой армии крушить и грабить Россию шли французы, поляки, голландцы, итальянцы, швейцарцы, пруссаки, саксонцы, баварцы, вестфальцы, хорваты, словенцы, испанцы, португальцы, австрийцы (в войсках последних служили также венгры, чехи, словаки, галичане). Отсюда, надо полагать, и возникают разночтения, вопросы вроде этого: немцев целого ряда государств считать одним «языком» или несколькими? Наречия-то у германских народов между собой заметно различались...

Как бы то ни было, проще назвать тех, кто к наполеоновским армиям не присоединился. Швеция не примкнула потому, что русские ее незадолго до этого изрядно отлупили, отобрав Финляндию. Османам крепко всыпал Кутузов, буквально накануне нашествия принудив их к миру (примерно так же, как Жуков на Халхин-Голе вразумил Японию перед Великой Отечественной).

Тот «крестовый поход» Запада с целью уничтожить Россию был далеко не первым и отнюдь не последним. Можно вспомнить нахлынувшие на Русь — при поддержке и финансировании всей Европы — многонациональные полчища Стефана Батория в союзе со шведами, датчанами, турками и вассалами Османской империи. Примерно то же случилось в Смуту. А после первой Отечественной была, как известно, Восточная война 1853–1856 годов, когда на нас напали Англия, Франция, Турция, Сардинское королевство, корпуса добровольцев из Германии и Швейцарии при поддержке (и вооруженном антирусском шантаже) со стороны Австро-Венгрии, Пруссии, Дании. В годы Гражданской войны интервентами на нашей земле были вояки четырнадцати держав. Вторжение гитлеровских войск и их союзников стало шестым «крестовым походом» и опять-таки не последним...

Параллели между двумя Отечественными войнами весьма очевидны. Тильзитский мир России с Наполеоном, помогший ему окончательно подмять под себя остальную Европу, разве не походит на пакт Молотова — Риббентропа? Для Бонапарта (как и для Гитлера) договоры действовали лишь до тех пор, пока были ему нужны, выгодны. Долгое время его вернейшей и надежной союзницей была Испания, но «в один прекрасный день» он, ничтоже сумняшеся, обрушился и на нее. Военное могущество, безнаказанность и гордыня породили у Наполеона (как позже у Гитлера) глобальные экспансионистские замыслы. Еще в 1811 году император французов указал своему послу в Варшаве аббату Дюфуру де Прадту: «Через пять лет я буду владыкой всего мира. Остается одна Россия — я раздавлю ее». Осенью 1811-го царский посол Александр Куракин докладывал в Петербург: война неизбежна. Бонапарт даже распорядился в то время выбить медаль с изображением Бога и надписью: «Тебе небо — мне земля».

Приказ о вторжении Наполеон отдал 22 июня. Неизвестно, руководствовался ли он, подобно бесноватому фюреру, какими-то оккультными соображениями, выбрав «магический день» летнего солнцеворота, но совпадение налицо. Правда, средства связи в 1812 году были куда менее совершенными, и наведение мостов для переправы через пограничный Неман началось уже вечером 23-го. И тем не менее наполеоновская стратегия во многом предваряла план «Барбаросса», предусматривала одновременное наступление по трем направлениям — на Москву, Санкт-Петербург и Киев. Численность армий тогда была намного скромнее, поэтому фланговые группировки оказались гораздо слабее гитлеровских. Продвижение врага русские приостановили в боях под Кобрином, Луцком, Клястицами, Полоцком.

Аналогия прослеживается и во взаимоотношениях России с союзниками. После Тильзитского мира Англия считала ее своим врагом (как и много лет спустя, в 1941-м), и только когда загромыхала война, произошел разворот к «дружбе». В июле 1812-го британцы, подписав договор с нашей страной, начали поставлять ей оружие. Как и во всех прочих войнах, союзниками они были весьма коварными: продолжалась русско-персидская война, в которой англичане поддерживали наших тогдашних противников, ставя перед собой задачу вытеснить Россию с Кавказа. Сторону шаха приняла и часть грузинской знати, хотя подобное ни в какие логические рамки не вписывалось: война-то как раз и началась из-за того, что грузины умолили принять их под власть русского царя, дабы персы окончательно не вырезали.

Порой ситуация выглядела трагически парадоксальной. Петр Багратион вслед за Суворовым о себе говорил: «Мы русские! С нами Бог!» — и в итоге стал нашим национальным героем. А его родственник, царевич Александр Багратиони, в том же 1812 году с отрядами изменников и наемников ворвался в Грузию, стремясь взбунтовать ее и оторвать от России. Причем сопровождал главного смутьяна английский офицер Уильям Монтейт, оставивший впоследствии записки о том рейде. Технологии массовой оболванивающей пропаганды в XIX веке еще не были отработаны, грузины князя Александра не поддержали, а его призывы отвергли. Под ударами русских войск и местного ополчения ему пришлось улепетывать обратно в Персию.

В войне с Наполеоном нас предали литовцы с поляками. Те воодушевились обещанием Бонапарта возродить марионеточное Великое княжество Литовское (разумеется, под собственной эгидой). Тамошнее дворянство сформировало Литовский корпус, польско-литовскую жандармерию, добавившись таким образом к «двунадесяти языкам». При отступлении русской армии немало солдат с западных окраин нашей империи дезертировало. Созданное Наполеоном некое подобие литовского правительства по приказам французов опустошало свои села, подчистую выгребая для захватчиков продовольствие и фураж. Белорусские крестьяне посмотрели на это безобразие по-своему: поскольку паны стали изменниками, люди взялись за вилы-топоры и принялись громить усадьбы. Литовские и польские помещики сбегались в города, прося помощи у французских комендантов, а те высылали на места усиленные «туземной» жандармерией отряды. По всей Белоруссии горели деревни, каратели усмиряли народ расстрелами и виселицами.

Что же касается «двунадесяти языков», то здесь аналогия полная. Под знаменами фюрера на нашу страну обрушилась почти вся Европа. Не только союзницы Германии, но и граждане оккупированных ею стран охотно шли громить Россию. В рядах вермахта и СС одних только поляков служило полмиллиона, чехов — едва ли меньше (в советском плену их насчитали 70 тысяч). Массовых сдач в плен, переходов на советскую сторону среди них почти не наблюдалось. Хорошо известны эсэсовские дивизии, состоявшие из датчан, норвежцев, бельгийцев, голландцев. Французов за фюрера воевало куда больше, нежели в эскадрилье «Нормандия — Неман». Подразделения дивизии «Шарлемань» были последними защитниками обреченного Берлина, а в советском плену потомков наполеоновских солдат оказалось 23 тысячи. Дивизия из «нейтральной» Испании, добровольческие полки из Швеции, батальоны швейцарцев, литовские, латышские, эстонские, украинские, грузинские, туркестанские формирования, кавказские, казачьи легионы — кого только не было в годы Второй мировой на Восточном фронте.

После Победы над Гитлером массовые проявления еврофашизма (и русофобии) по политическим причинам предали забвению. Так было и после первой Отечественной: сателлитов и младших союзников Наполеона изображали подневольными, дескать, они и сражались-то не по-настоящему, больше для видимости. В действительности все интервенты верили в непобедимость Бонапарта, в возможность получить от него жирные куски военной добычи: кому — возрождение Польши (с Литвой, Белоруссией, Украиной), кому — прибалтийские земли, кому — еще что-нибудь. Грабежами и бесчинствами в России отметились все «языки».

Поляки в Великой армии были лучшей легкой конницей, их там насчитывалось 80 тысяч. В битве у Городечно «подневольные» австрийцы сумели через густой лес обойти неприступную позицию 3-й армии Александра Тормасова, которая, отбивая жестокие атаки австрияков, была вынуждена отступить. В Бородинской битве полки вестфальцев проломили левый фланг русских сил и спасли от плена маршала Иоахима Мюрата. В том же сражении штыки итальянцев остановили прорыв кавалерийского корпуса Федора Уварова и казаков Матвея Платова в тыл наполеоновских войск. Самую неприступную нашу позицию, батарею Николая Раевского, взяла в итоге уничтожившая последних защитников саксонская тяжелая конница. А пруссаки и баварцы из корпуса Жака Макдональда пытались атаковать осажденную ими Ригу даже тогда, когда погибавшая армия Наполеона катилась на запад.

Тот, очередной «крестовый поход» Запада не расколол, не раздробил, а сплотил Россию. Бонапарт пытался оправдать собственную катастрофу вмешательством «генерала Мороза». И ведь в этот исторический миф поверили очень многие. Свирепая зима была отражена на полотнах русских художников, в отечественных кинофильмах, хотя документы и воспоминания современников тех событий свидетельствуют: осень 1812-го была довольно теплая, а первый снежок выпал уже тогда, когда остатки Великой армии подбирались к Смоленску; даже Березина еще не замерзла! До тех мест дошли лишь 40 тысяч боеспособных солдат противника, остальных успели перебить и пленить наши регулярные части и партизаны. За реку Березину вырвалось всего 9 тысяч боеспособных наполеоновских солдат и офицеров. Лишь после этого грянули морозы, добивая оставшихся.

Итог кампании для «двунадесяти языков» был общим. Из гигантской по тем временам армии выбраться с нашей земли смогли 30–40 тысяч человек, а прочие удобрили ее своими телами.

Православные люди давно заметили еще одно явно не случайное совпадение. Великая Отечественная, по сути, завершилась в Пасху Христову, которая в 1945 году совпала с днем памяти святого великомученика Георгия Победоносца, 6 мая. Тогда германское правительство адмирала Карла Деница согласилось с требованием безоговорочной капитуляции, разослало приказ о прекращении огня. Первая Отечественная тоже закончилась в великий праздник — 25 декабря по юлианскому календарю. Александр I издал тогда Манифест о полном очищении Российской империи от захватчиков. Поэтому Рождество в нашей стране долгое время ассоциировалось с днем «избавления России от нашествия галлов и с ними двунадесяти языков в 1812 году». В честь двойного праздника проводились официальные торжества, парады, во всех храмах шли особые службы.

Заслуживает внимания и то, что закончивший войну «за полным истреблением неприятеля» Кутузов был поначалу против дальнейшего наступления на Европу, не хотел чтобы ради ее освобождения лилась русская кровь: мол, родную страну очистили, а чужеземцы пусть сами расхлебываются. Александр I лично убеждал военачальника в том, что заграничный поход — государственная необходимость. Ведь недобитый враг оставался реальной опасностью и для России. Мудрый Михаил Илларионович согласился с монархом, однако предсказал: главные выгоды от сокрушения Бонапарта и его империи постарается заполучить Англия, а признательность европейцев к русским за освобождение их государств быстро забудется.

В 1945 году необходимость добить нацистов в их логове была еще более очевидной, но и кутузовские прогнозы разве не оказались вновь слишком актуальными?

Автор
Валерий ШАМБАРОВ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе