Проходивший 95 лет назад XV съезд ВКП(б) стал в советской истории поворотным.
Без малого четыре года после смерти Ленина в руководстве партии кипела напряженная борьба. К власти рвалась группировка Троцкого, которую подкреплял «левый уклон» Зиновьева и Каменева. Силясь свалить Сталина, они использовали ленинское «политическое завещание» (по заключению доктора исторических наук Валентина Сахарова, весьма сомнительное, существующее лишь в виде машинописных расшифровок стенограмм, не имеющее подлинников, отметок о регистрации, чьих-либо заверяющих подписей). Однако достаточного количества компромата против генсека собрать не удалось. Основные баталии разыгрались вокруг экономической политики.
Партийное крыло Бухарина–Рыкова–Томского, к которому в тот период примыкал Сталин, стояло за углубление нэпа и «плавную» индустриализацию, доказывало, что льготы крестьянам и частникам поднимут сельское хозяйство, легпром, а это даст средства для строительства тяжелой промышленности. Главным критерием правоты в партийных дискуссиях считался «ленинизм», поэтому было взято на вооружение высказывание покойного вождя о том, что нэп — «всерьез и надолго».
Оппозиция козыряла другой цитатой из наследия Ленина: в марте 1922-го тот провозгласил на XI съезде, что длившееся год отступление закончено и нужна перегруппировка сил для нового штурма. Троцкий с «уклонистами» требовали свернуть нэп, возобновить наступление на крестьянство, а всевозможные препятствия на пути к индустриализации преодолеть как можно скорее. Впоследствии многие обвиняли Сталина в том, что он позаимствовал программу у политических противников, однако имелось и ключевое отличие. Тезисы троцкистов и зиновьевцев однозначно увязывались с «мировой революцией»: дескать, оборудование и технологии можно получить только на Западе, а цены на сельхозпродукцию и сырье на мировом рынке диктует капиталистическое окружение, которое создать нам собственную промышленность и построить социализм все равно не даст.
Доводы лидеров оппозиции выглядели, мягко говоря, нелогичными. В отсутствие «мировой революции» эти деятели сами играли на руку капиталистам. Троцкий возглавлял Главконцесском СССР, Каменев — наркомат внешней торговли. Заключались крайне невыгодные для нашей страны сделки, направо и налево раздавались концессии, по дешевке, зачастую ниже себестоимости сбывались за рубеж природные богатства, распродавались произведения искусства (этим занималась жена Каменева — сестра Троцкого). И это было не удивительно, ведь руководство оппозиции составилось именно из тех, кто при подготовке революции был связан с западными финансовыми кругами и спецслужбами, с теневым финансированием «ленинской гвардии». При советской власти прежние связи троцкистов сохранились, причем выходило так, что львиная доля валютных поступлений от продажи сырья, сельхозпродукции и прочих ценностей шла не на нужды промышленности, а... все туда же, за границу — на «мировую революцию» (через Коминтерн и иные структуры, где верховодили Зиновьев и люди Троцкого).
В атаках на власть оппозиционеры не преуспели. Их опорой были партийные и хозяйственные функционеры, чиновники высшего и среднего звена. Сталин же опирался на «серую» партийную массу, рядовых коммунистов, патриотов, искренне желавших блага для родной страны, куда более многочисленных, неприязненно относившихся к «элите». На всех съездах и партконференциях противники Иосифа Виссарионовича терпели поражения, раз за разом утыкаясь в резолюцию XI съезда партии, еще ленинскую, гласившую о недопустимости фракций. Сталин в ту пору был далеко не всесильным, и наказания отступникам следовали довольно мягкие. После каждого раунда борьбы деятели оппозиции понижались в должностях, понемногу уступали свои высоты в партийной иерархии, теряли политический вес. От этих неудачников отпадали сторонники (те же функционеры), карьеристы переходили на другую сторону.
Генсек все более уверенно проводил собственную линию, которую впервые озвучил еще в 1917 году в споре с троцкистом Преображенским, выступал за построение социализма в одной-единственной стране, хотя с точки зрения классического марксизма это было ересью. В 1925-м была ликвидирована занимавшаяся «экспортом революции» Военная комиссия Коминтерна. Вышло постановление Политбюро о прекращении деятельности «активной разведки» (этим термином обозначались диверсии, террористические акции, создание за рубежом боевых организаций). В ноябре 1926-го на XV партконференции, где состоялся разгром троцкистов и зиновьевцев, тезисы о «построении социализма в одной стране» коммунисты приняли официально как основу курса партии.
Тогда же стало ясно и то, что программа «плавной» индустриализации по Бухарину — тупиковая. Крестьяне в поте лица трудились на клочках поделенной земли (с лошаденкой, примитивной сохой), а 83% предприятий торговли захватил в стране частный сектор. Деревенские кулаки скупали продукцию у односельчан и перепродавали городским нэпманам, и даже при высоких урожаях поступления в казну оказывались гораздо ниже запланированных. Начатое строительство новых предприятий приходилось замораживать. В СССР не хватало самого необходимого. По словам чекиста Георгия Агабекова, который описал бытовавшую даже в центральном аппарате ОГПУ традицию, сотрудники, отправляясь за границу, раздаривали или продавали сослуживцам часы, костюмы, ручки и прочее, поскольку все это за рубежом могли купить запросто, а на родине достать было негде.
XV партконференция постановила ускорить подъем промышленности, «в минимальный исторический срок нагнать, а затем и превзойти уровень индустриального развития передовых капиталистических стран». После провала собственных прогнозов согласился с такой линией и Бухарин. От установок троцкистов она принципиально отличалась: индустриализацию предполагали проводить в основном за счет внутренних ресурсов, а не «помощи» из-за рубежа. Иностранных концессионеров начали вытеснять — без шума, но целенаправленно. Советские чиновники выискивали у них формальные нарушения, под благовидными предлогами требовали расторжения договоров. Зарубежным дельцам, размечтавшимся о баснословной наживе, пришлось сворачивать дела и уезжать.
И тогда вдруг резко обострилась международная обстановка. До сих пор Коминтерн и советские спецслужбы за границей творили что хотели, порой откровенно безобразничали, однако западные правительства смотрели на это сквозь пальцы. Теперь, когда курс на «мировую революцию» в СССР похоронили, на Западе принялись раздувать психоз «коммунистической угрозы». Начались налеты с обысками на советские представительства, в дипломатических нотах зазвучали неприкрытые угрозы. Иностранные разведки активизировали белых эмигрантов, по Советскому Союзу прокатилась волна терактов. Причина всего этого была вполне логичной: рухнули планы, направленные на то, чтобы «мирно», через оппозицию, подмять экономику СССР, превратив его в сырьевой придаток Запада. Обескровленная революциями Россия стремилась снова подняться на ноги.
С появлением внешней угрозы снова забурлили троцкисты с зиновьевцами, причем перешли к «дооктябрьским» методам, собирая митинги на заводах, устраивая сходки в лесу, распространяя листовки. «Несогласные» предрекали: в надвигающейся войне СССР будет неминуемо разгромлен. Даже необходимость обороны государства Троцкий ставил в зависимость от того, кто будет у власти, высокомерно поучал: «преступное правительство» Сталина защищать нельзя; лишь тогда, когда оно падет, война станет оправданной. По сути, вел ту же пропаганду, что и в Первую мировую. На сей раз такая демагогия популярности не снискала, на пленуме в октябре 1927-го бывшего наркомвоенмора и Зиновьева вывели из ЦК.
Они не угомонились, в 10-ю годовщину революции, 7 ноября, попытались устроить альтернативные демонстрации: лозунги и портреты «вождей» (себя любимых) вывесили на стенах домов, где жили сами. Так, на углу Воздвиженки и Моховой красовались лики Льва Давыдовича и Григория Евсеевича. По воспоминаниям троцкиста Ильи Павлова, сталинисты попытались сорвать эти изображения баграми. «Активную оборону своих портретов вели оригиналы. Вооружившись половой щеткой с длинным черенком, Троцкий энергично отбивал атаки». Это было символично: еще совсем недавно всемогущий «демон революции» теперь махал шваброй, защищая собственный портрет... Однако были на улицах и эксцессы, столкновения с милицией. А в общем и целом оппозиционеры хотели реанимировать давнишний сценарий: начнется война, а в тылу — революционное движение. Сталин о таких планах знал и осуществиться им не позволил. На объединенном собрании ЦК и ЦКК Троцкого и Зиновьева исключили из партии.
В такой обстановке 2 декабря открылся XV съезд партии. Сложившиеся обстоятельства определили и повестку дня, и проекты решений.
Участники форума утвердили директивы Первого пятилетнего плана, грандиозного рывка строительства промышленности. В условиях нараставшего противостояния с Западом это было единственной возможностью выстоять. Для обеспечения выполнения намеченного ставилась задача коллективизации сельского хозяйства. О раскулачивании речь пока еще не шла. Сохранялись законы об аренде земли, о разрешении наемного труда в деревне. Одолеть кулаков коммунисты хотели с помощью экономических рычагов, в процессе «преобразования и объединения мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупное коллективное хозяйство».
Что же касается борьбы с оппозицией, то Сталин, вопреки легендам, ленинские тезисы «политического завещания» не скрывал. Наоборот, сыграл на них. Соображения «вождя мирового пролетариата» делегаты обсудили и решили обнародовать. Как известно, в статье, условно названной «Письмом к съезду» (машинописные диктовки не были озаглавлены), от Ильича досталось всем большевистским лидерам, однако обвинения генсека в «грубости» партийные работники времен гражданской войны воспринимали как несерьезные, а вот определение «небольшевизм» по отношению к «демону революции» звучало убийственно.
Исключение из партии Троцкого и Зиновьева съезд одобрил единогласно. Невзирая на покаяния с трибун, добавили к изгнанным еще 75 деятелей оппозиции во главе с Каменевым. Рядовых троцкистов решили воспитывать убеждением, неисправимых — гнать из партии (таковых в дальнейшем набралось около 10 тысяч). Правда, после признания грехов прощали. Из страны выгнали только Льва Троцкого, а Зиновьева с Каменевым уже через полгода в ВКП(б) восстановили, одного назначили ректором Казанского университета, второго начальником отдела ВСНХ.
Трудовой штурм первой пятилетки выдался чрезвычайно тяжелым. Работали на энтузиазме, с трудностями и лишениями не считались. Строители новых предприятий жили впроголодь в землянках, в плохо приспособленных для нормального быта бараках. Пришлось привлечь иностранцев — без них обойтись все-таки не получалось. Для проектирования намеченных объектов выбрали американскую фирму «Альберт Кан», оборудование и машины закупали у других западных (американских и германских) компаний. Возможность расплатиться с ними почти сразу же повисла на волоске. Главной статьей советского экспорта было зерно, а планы хлебозаготовок рухнули. Потом выяснилось, что хлеб кто-то скупал. Кто? Вопрос по сей день остается открытым, хотя в наше время мы можем вспомнить, как для провоцирования кризиса и революции отрабатывались технологии создания искусственного дефицита в России в 1916–1917 годах.
Сталинское правительство от планов индустриализации не отказалось, но было вынуждено пойти на чрезвычайные меры, включая насильственное изъятие «излишков хлеба». Когда обнаружилось, что скупка сельхозпродукции велась через кулаков, началась кампания раскулачивания. Чрезвычайщина (а точнее, ее методы) вызвала волну крестьянских восстаний, поставив страну на грань гражданской войны, привела к масштабному голоду. Жесткость решений руководства страны усугублялась на уровне исполнителей, оборачиваясь настоящими катастрофами.
Борьба с антисоветскими кружками и организациями нанесла куда больше вреда, чем они сами (например, операция «Весна» с арестами всех бывших царских офицеров в Красной армии, массовым увольнением и преследованием «буржуазных спецов»). Бухарин попутно разгромил Академию наук, большевики нанесли еще один сокрушительный удар по Церкви. Много позже откроется: на смену побежденной оппозиции выдвинулись замаскированные «вторые эшелоны». Троцкисты с зиновьевцами никуда не делись, прощенными возвратились на руководящие должности. От прежних внутрипартийных форм фракционная борьба перешла на конспиративные, подрывные уровни. В 1938 году Ягоде, Бухарину и иже с ними будут предъявлены конкретные и справедливые обвинения во вредительстве, организации голода, провоцировании восстаний, однако до поры до времени все это списывали на «перегибы», чрезмерное усердие слишком ретивых исполнителей.
В конце 1932 года Сталин прекратил героический, но крайне болезненный штурм первой пятилетки, просто объявил, что она выполнена досрочно («подкорректировал» цифры, оценил не объем производства, а стоимость продукции, которая регулировалась государством). Уже в 1947-м бессменный генеральный секретарь признался, что тот план выполнен не был.
Как бы то ни было, даже такой ярый антисоветист и русофоб, как Ян Грей, констатировал, что «первый пятилетний план по масштабам и достижениям являлся величайшим планируемым экономическим предприятием за всю историю человечества». И главная задача, невзирая ни на что, была достигнута. За счет сверхусилий, непомерного расходования средств и ресурсов наша страна совершила стратегический прорыв, создала фундамент отечественной промышленности. В том же 1932 году СССР не стал продлять контракты с головной американской фирмой «Альберт Кан», прекратил закупки за рубежом тракторов и другой техники. Отныне советская экономика развивалась уже на собственной базе — без кардинальных встрясок, эволюционно. А наличие мощной промышленности обеспечило Победу в Великой Отечественной войне.