«Охота на зайцев» из Маутхаузена

Дикий случай военных преступлений нацизма в Австрии в контексте исторической политики России

 Светлой памяти моего деда, Близнекова Владимира Ивановича, мужественного офицера и партизана Великой Отечественной войны, отдавшего свою жизнь за Родину, посвящается Wir fuerchten niemandem auf der Welt - uns genuegt, wenn uns alle fuerchten. Мы не боимся никого на свете - нам достаточно того, что нас все боятся(нем.).

Надпись на казармах СС в Маутхаузене
Nicht ekle Wuermer sollen sich einst von meinem Leichnam naehren. Die reine Flamme soll mich einst verzerren. Ich liebe stets die Waerme und das Licht. Darum verbrennt mich und begrabt mich nicht. Не мерзкие черви должны питаться моим трупом. Я должен однажды стать добычей чистого огня. Я люблю неизменно тепло и свет. Поэтому меня сжигают, а не погребают (нем.). 


Надпись на крематории для узников Маутхаузена Was haette man denn tun sollen? Что же мы должны были делать? (нем.) Реакция простых австрийцев на расспросы о Маутхаузене Маутхаузен в контексте проблемы Катыни 

Эта жуткая история произошла в феврале 1945 года, и о ней должны знать как российское общество в целом, так и его политическое руководство и интеллектуальная элита. И не только потому, что она повествует о подвиге и страданиях защитников нашей Родины в годы Великой Отечественной войны, но и потому, что юридическая квалификация случившегося тогда относится к той же самой области международного уголовного и международного гуманитарного права, что и нашумевшее катынское дело. Хотя и с той принципиальной разницей, что обстоятельства этой трагедии намного более чудовищные, чем произошедшее (и притом до сих пор остающееся во многом не выясненным до конца) в Катыни, а в качестве государства - жертвы этого преступления должна выступать Россия как правопреемница Советского Союза.

О Катыни как символе чудовищного варварства русских трубит с подачи поляков весь «цивилизованный» мир. В Польше об этом событии известно каждому школьнику, а катынская тема неизменно становится предметом любых встреч польских и российских политиков. Она явилась и одним из главных доводов моральной дискредитации Советского Союза, и орудием политической борьбы Ельцина против СССР и коммунистов. Сразу после прихода к власти Ельцин обнародовал секретные документы по Катыни из «особой папки» Политбюро ЦК КПСС, а в 1993 году во время визита в Варшаву возложил венок к памятнику жертвам Катыни на варшавском мемориальном кладбище «Повонзки» со словами: «Простите нас...» Тема Катыни снова оказалась в повестке дня состоявшегося в начале сентября визита премьера Владимира Путина в Варшаву. 

Таким образом, Катынь - это сугубо политическое дело, причем в случае убедительного доказательства вины Сталина и его окружения за него может нести политическую ответственность только сталинский режим, но уж никак не российский народ, чего бы так хотелось всем западным, и особенно польским, обвинителям нашей страны. 

Но далеко не столь однозначно обстоит дело с изложенным ниже случаем, покрывшим несмываемым позором как идеологию германского фашизма, так и родину его вождя - Австрию, поскольку речь здесь идет не только об уголовной ответственности режима Третьего рейха, но также и об уголовной и моральной ответственности его активных и пассивных симпатизантов из местного населения. 

В России об этой трагедии известно чрезвычайно малому количеству людей: прежде всего самим бывшим советским гражданам - выжившим узникам страшного нацистского концлагеря смерти Маутхаузена - и немногим историкам, писателям, журналистам, занимающимся Второй мировой войной, а также некоторым российским дипломатам в Австрии. Во всяком случае, осведомленность российского общества о произошедшем в Маутхаузене не идет ни в какое сравнение с известностью катынского дела в Польше и во всем мире. Польша на государственном уровне пропагандирует трагедию Катыни в качестве антироссийского символа по всему миру. В результате в некоторых западных странах - например, в швейцарском Рапперсвиле - существуют польские музеи, посвященные катынскому делу с соответствующим антироссийским антуражем.


В настоящее время именно Польша в качестве перманентной «исторической жертвы» ее «агрессивных империалистических соседей» является главным европейским виртуозом так называемой исторической политики, которая приносит этой маленькой амбициозной стране огромные стратегические дивиденды. Но при этом несомненным моральным изъяном агрессивной и радикальной польской исторической политики является подмена прагматических политических интересов этой страны высокими целями почитания исторической памяти. К чести России, у ее врагов нет оснований для обвинений нашей страны в подобном недостойном политиканстве. Но Россия впала в прямо противоположную крайность. У нее практически полностью отсутствует даже умеренная, осторожно-рефлексивная политика исторической памяти. Этим наше государство оказывает себе медвежью услугу, косвенно способствуя успешному ведению против него информационной войны со стороны «исторических» - в первую очередь западных - соседей. 

В современном информационном противостоянии с Европой наша страна проигрывает по всем статьям. И что самое страшное, она начинает восприниматься в Европе хуже, чем Германия с ее фашистским прошлым, якобы покаявшаяся на государственном уровне за жуткие преступления Третьего рейха. Отсюда, в частности, растут ноги и недавнего решения ОБСЕ объявить советский режим и коммунистическую идеологию и германский фашизм с его идеологией «крови и почвы» в равной мере преступными. Это - цена незнания и замалчивания многих «неудобных» фактов истории Великой Отечественной войны, а также абсолютной свободы ее многочисленных современных фальсификаторов, активно участвующих в антироссийской информационной войне Запада. Фашистский выбор: раса или родина? 

В России Австрия в отличие от Германии традиционно не ассоциируется с фашизмом. Так было всегда начиная с конца Второй мировой войны. Причем австрийские военнослужащие вермахта и СС, попадая в плен к союзникам, первым делом объявляли, что они австрийцы, а не немцы, и такие же жертвы немецкой оккупации - аншлюса Австрии, - как и все остальные европейские народы - жертвы гитлеровской агрессии. При этом они, конечно же, «забывали» о том, что сам фюрер - их земляк-австриец, но в душе, вероятно, благодарили его за то, что он так искусно вывел из-под удара победителей свою родину, хитроумным образом сменив собственную австрийскую идентичность на немецкую. Подобная уловка австрийских «жертв» австрийского же по своему происхождению фюрера неизменно срабатывала. Союзники, в том числе и советские военные и сотрудники НКВД, всегда были склонны делать различие между немцами и австрийцами, и последние, как правило, пользовались в плену различными привилегиями. По меньшей мере охрана лагерей для военнопленных была к ним более снисходительна. Победители, не обладая немецкой педантичностью, великодушно не хотели копаться в истории взаимоотношений немцев и австрийцев, иначе серьезные факты могли бы быть поставлены последним в вину и убедительно свидетельствовать против их австрийской «антифашистской» мифологии. 

Здесь могло бы выясниться, например, что знаменитый аншлюс 1938 года никоим образом не умалил ни политический, ни социальный статус бывших австрийцев в Третьем рейхе. Более того, аншлюс даже поднял этот статус, так как австрийцы обрели полностью равные права с гражданами Германии, превосходившей во всех отношениях маленькую Австрийскую Республику - дитя грандиозной политической катастрофы мощной Габсбургской империи после поражения последней в Первой мировой войне. Ответственность за эту войну в первую очередь несет этнический австриец - император Франц Иосиф I фон Габсбург, равно как и ответственность за развязывание Второй мировой войны лежит на бывшем австрийском гражданине и властителе объединенной империи немцев и бывших австрийцев - Адольфе Гитлере. 

Только австрийцы после аншлюса с гитлеровской Германией приобрели эксклюзивный политический статус - «рейхсдойче» (нем. Reichsdeutsche) - имперские немцы или немцы, постоянно проживающие на территории Германии. Этот статус был в Третьем рейхе в политическом, социальном и культурном отношениях, несомненно, намного выше статуса «фольксдойче» (нем. Volksdeutsche) - этнические немцы, граждане иностранных государств, признававшиеся немецкими национал-социалистами по крови такими же немцами, хотя их мистическая германская родина - Третий рейх - была не готова облагодетельствовать их такими же правами и привилегиями, как и собственных граждан, имеющих статус «рейхсдойче». Поэтому аншлюс, статусно уравнявший австрийцев с немцами, по сути, не был никаким завоеванием, иначе австрийцы получили бы только статус «фольксдойче», а то и вообще считались бы только германцами - хотя и представителями нордической расы, как и все уважаемые немецкими фашистами германские народы Европы (англичане, шведы, датчане, норвежцы, голландцы, фламандцы, германошвейцарцы, люксембуржцы, лихтенштейнцы и т.д.), но не немцами - как нацией и гражданами Третьего рейха. Австрийцы получили от Гитлера наивысший статус в объединенном рейхе - фюрер не унизил свой народ, хотя ранее в глазах патриотов австрийской государственности и предал его, отказавшись от австрийского гражданства для того, чтобы стать канцлером Германии. И если уж говорить об издержках аншлюса, то его единственным негативным последствием стала утрата австрийцами их национальной идентичности. 

Обстановка в Австрии в конце 1920-х годов характеризовалась точно такой же националистической истерией, как и в соседней Германии. Блок правых партий (так называемые христиане-социалисты, позднее - фашистский Отечественный фронт) разжигал ненависть и занимался подстрекательством к погромам левых социал-демократов. В 1932 году правые привели к власти лидера Христианско-социальной партии Энгельберта Дольфуса. Этот австрийский канцлер осуществил в феврале 1933 года антиконституционный переворот, позволивший ему установить в стране авторитарный политический режим с целью построения корпоративного государства (нем. Staendestaat), управляемого националистически настроенной крупной буржуазией в союзе с консервативно-националистическими кругами австрийской католической церкви. Режим Дольфуса и его преемника - Курта Шушнига - 1933-1938 годов получил в современной австрийской историографии название «австрофашизм», поскольку следовал в фарватере идеологии европейского фашизма, хотя при этом ориентировался на политические идеалы диктатуры Муссолини в Италии, а не на идеологию германской Национал-социалистической рабочей партии. Единственным значимым отличием австрофашизма от фашизма Третьего рейха был государственный патриотизм австрийских правых националистов, не желавших слияния с гитлеровской Германией. Австрофашизм являлся практичной и приземленной идеологией, ориентированной на «всесословное» примирение австрийского народа и органически отличной от мистически мотивированного идеализма и расистского глобализма северных арийских соседей - создателей мифологии нордической расы. Для прагматиков-австрийцев их маломощное государство было важнее воссоединения на основе расовой солидарности с их немецкими братьями по крови. Но такая позиция отнюдь не превращала их в еретиков в фашистском лагере Европы, поскольку для традиционного фашизма государство является главной ценностью, позволяющей раскрыться потенциалу величия нации, классический фашист не может быть отделенным от функции служения государству и нации асоциалом и маргиналом. Поэтому основным отличием немецких национал-социалистов от их соседей-австрофашистов было выпячивание приоритета мистики «крови» в нацистской формуле «крови и почвы». А их соратники австрийцы отдавали приоритет именно «почве» - австрийской имперской государственности при несомненном признании исключительного значения и фактора «крови». Но даже за это небольшое отличие в интерпретации идеологии национал-социализма от гитлеровского эталона австрофашистским канцлерам Дольфусу и Шушнигу, жестоко подавившим антифашистское восстание в Австрии 12-18 февраля 1934 года ценой более чем 12 тысяч жертв, пришлось самим дорого заплатить за непослушание общеарийскому фюреру. Непримиримый противник аншлюса с Германией и не слишком дружественно настроенный к гитлеровской партии канцлер Энгельберт Дольфус был убит в июле 1934 года в результате попытки путча. Этот путч подняли ориентированные на гитлеровскую Германию и выполнявшие заказ немецких нацистов 154 эсэсовца-австрийца под руководством Артура Зейсс-Инкварта и Эрнста Кальтенбруннера. (Оба впоследствии стали видными членами Национал-социалистической немецкой рабочей партии и вместе с их высокопоставленными немецкими партайгеноссен были приговорены к казни Нюрнбергским трибуналом за преступления против человечности.) Из-за неумелой организации прогитлеровский путч провалился и был подавлен верными австрофашистскому правительству войсками под руководством министра юстиции в правительстве Дольфуса Курта Шушнига, продолжавшего затем - вплоть до аншлюса с Германией - политику своего бывшего шефа-мученика. Однако канцлер Шушниг не имел мужества Дольфуса в противостоянии с Третьим рейхом и под давлением Гитлера в феврале 1938 года подписал немецкий ультиматум - отрекся от власти в пользу гитлеровского любимца Зейсс-Инкварта. За это - в качестве благодарности - Шушниг был по приказу из Берлина арестован и позднее отправлен в концлагерь. Единственной задачей двухдневного правления гитлеровской марионетки - «канцлера Австрии» Зейсс-Инкварта - было подписание аншлюса с Германией 13 марта 1938 года и как результат - ликвидация Австрийской Республики и объявление Австрии «немецкой землей». 

Однако подавляющее большинство австрийцев отнюдь не восприняли ликвидацию их государства, отмену названия «Австрия» и уничтожение австрийской национальной идентичности как трагедию. На референдуме об аншлюсе, проведенном в апреле 1938 года, уже после поглощения Австрии Германией (то есть вполне в духе нацистской «демократии»), 99,75 процента бывших австрийцев поддержали нацистский выбор фюрера в пользу общей «крови», а не собственной «почвы». 

Эсэсовское общество с очень ограниченной ответственностью 

В такой политической обстановке и был создан концлагерь Маутхаузен - непосредственное детище позорного аншлюса. Идея создания «нового местопребывания» СС в Верхней Австрии была озвучена рейхсфюрером этого ведомства Генрихом Гиммлером в речи на стадионе в Линце 22 марта 1938 года - уже через несколько дней после аншлюса. Ради исполнения пожелания своего шефа руководством СС в Берлине в конце апреля 1938 года было создано общество с ограниченной ответственностью (нем. GmbH) под названием «Немецкие насыпи и каменоломни» (нем. DEST). За вывеской этой якобы частной компании скрывалась организация СС, а официальным владельцем фирмы являлся Освальд Поль - обергруппенфюрер СС, заведовавший системой концлагерей СС. От имени своего «общества с ограниченной ответственностью» DEST в середине августа 1938 года он заключил с муниципалитетом Вены договор аренды на 10 лет каменоломен в окрестностях австрийского Маутхаузена и с использованием узников немецкого концлагеря Дахау начал строительство первого концентрационного лагеря на новой земле рейха. Средства для нового «коммерческого» предприятия СС собирались Полем отнюдь не из кассы СС и не из казны нацистской империи, но в основном из средств частных фондов, в том числе германского Красного Креста, директором которого являлся сам Поль. В частности, он перевел членские взносы этой антивоенной организации в Германии за 1938 год в сумме 8 миллионов рейхсмарок на счета СС, а потом «пожертвовал» их в пользу своего «общества с ограниченной ответственностью» в Маутхаузене. Он был поистине гениальным эсэсовским хозяйственником, одной из главных фигур в экономике Третьего рейха. За свою хозяйственную деятельность во благо СС и рейха он был приговорен к смертной казни на Нюрнбергском процессе и повешен. 

Таким образом, основание главного австрийского концентрационного лагеря в городке Маутхаузен и его 49 филиалов, опутавших как паутиной всю присоединенную к Третьему рейху Австрию, представляло собой не только политическую, но и экономическую экспансию СС. «Охранные отряды» (нем. Schutzstaffeln, сокр. SS) стали своеобразным привилегированным государством в государстве Третьего рейха, в первую очередь из-за возможности абсолютно бесконтрольной эксплуатации узников концлагерей. Отправлявшиеся в нацистские концлагеря люди принадлежали к самым разным национальным, социальным и политическим группам. Но их жизнь, достоинство и имущество нацистское государство передавало в полное распоряжение этой чудовищной преступной организации, и люди, попадавшие в ее руки, не имели никаких прав и возможностей для защиты. Причем эсэсовцы в соответствии со своими взглядами и убеждениями классифицировали как категории концлагерей (в зависимости от того, какого рода узники туда направлялись), так и самих узников - сообразно с представлениями об их ценности для Третьего рейха и германской расы. 

1 января 1941 года обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих издал распоряжение о дифференциации всех концлагерей рейха на три категории (нем. Lagerstufe) с учетом «меры вины» отправлявшихся туда лиц перед немецким народом и государством, а также возможности их «исправления». Согласно этой директиве Гейдриха, к первой - «наиболее легкой» - категории концлагерей относились такие в действительности страшные нацистские концлагеря, как основной лагерь Освенцим, Дахау и Заксенхаузен, предназначенные для лиц, «исправление» которых «условно весьма вероятно». Ко второй категории - для тех, чье «исправление не слишком вероятно», - принадлежали Освенцим II (Биркенау), Бухенвальд, Флоссенбург, Нойенгамме. К третьей категории - для лиц, совершивших «тяжкие преступления», «исправление» которых «практически невероятно», - относился только концлагерь Маутхаузен вместе с его главным филиалом Гузеном.


Причина того, что именно Маутхаузену была уготована самая жуткая роль среди нацистских концлагерей, до сих пор не выяснена. Возможно, здесь сыграло роль изолированное положение каменоломен Маутхаузена, удобное для выполнения одновременно двух задач ведомства СС - использования физической силы узников в каменоломнях для нужд СС и рейха с последующим уничтожением быстро вырабатывавших свой природный ресурс рабов и оперативной казни приговоренных к смерти. Именно в Маутхаузен доставлялись узники из других концлагерей для их открытой или замаскированной казни. Широко известен подвиг мужественного советского генерала Дмитрия Карбышева, казненного зверским образом в Маутхаузене за категорический отказ от сотрудничества с вермахтом. В Маутхаузене проводились массовые убийства целых групп узников - испанских антифашистов-республиканцев, советских военнопленных, голландских евреев, польских интеллигентов, борцов чешского Сопротивления и т.д. Сегодня в Маутхаузене, прямо у главного входа в концлагерь, есть Стена плача. На этом месте эсэсовцы и их добровольные помощники-надзиратели - так называемые капо, или привилегированные узники, в основном рекрутируемые эсэсовцами из немецких уголовников, направленных по приговору немецких судов в Маутхаузен, умерщвляли и истязали в чем-то «провинившихся» перед СС и «непригодных для исправления» узников.


О масштабах нацистского террора в этом концлагере свидетельствуют сухие статистические данные. Общее число находившихся в лагере узников за весь период его существования с 8 августа 1938 года по 5 мая 1945 года составило 197 тысяч 464 человека. Из них на 3 мая 1945 года - то есть на момент бегства руководства концлагеря за два дня до его освобождения американцами - в живых оставались приблизительно 66 тысяч узников. С учетом примерно 5 тысяч отпущенных эсэсовцами из концлагеря и отправленных в другие концлагеря можно говорить о приблизительно 126,5 тысячи узников, преднамеренно уничтоженных или умерших от истязаний, болезней и голода. Характерно, что официальная статистика эсэсовской администрации лагеря засвидетельствовала только 68 тысяч 874 смерти узников (почти в два раза меньше подлинных показателей), так как преднамеренно не учитывала целые группы казненных или просто не регистрировала большие группы доставленных в Маутхаузен узников. (Здесь и далее статистические данные по Маутхаузену приведены по: Marsalek Hans. Die Geschichte des Konzentrationslagers Mauthausen. Dokumentation. Edition Mauthausen. Wien, 2006.)


Большинство выживших узников либо занимали привилегированное положение в Маутхаузене, либо эсэсовцы нейтрально относились к представителям их национальной или социальной группы. Шансы на выживание узников здесь напрямую зависели от их места в иерархии лагеря. А такое место зависело исключительно от ценностных установок и симпатий лагерной администрации. В Маутхаузене существовала как социальная (политические заключенные, уголовные элементы, так называемые асоциалы, например, длительное время безработные, бездомные; военнопленные, бывшие военнослужащие вермахта; женщины - особая группа, так как их было меньшинство; гомосексуалисты и свидетели Иеговы - поскольку и те и другие вели особый социальный образ жизни), так и национальная градация. Среди «непригодных для исправления» находились представители приблизительно 40 национальностей. Национальная принадлежность узников являлась важнейшим фактором их иерархической классификации. Поэтому лица немецкой национальности (а «немцами», как отмечалось выше, после аншлюса считались также и австрийцы), причем как уголовники, так и политические, а также другие европейские народы - например, люксембуржцы, испанцы (в последние годы существования концлагеря) - являлись самыми привилегированными узниками Маутхаузена.


Еврейско-большевистский «унтерменш»


Наибольшее отвращение и ненависть у охранителей нордической расы вызывали три широко представленные в Европе этнические группы - евреи, цыгане и славяне (в первую очередь крупные славянские народы - русские и поляки). Это обусловило самое низкое положение в иерархии узников представителей этих групп и соответственно наименьшие шансы на выживание. Но акцентирование неполноценности, низкосортности этих народов, оформившаяся в омерзительное нацистское понятие «унтерменш» (недочеловек), - результат отнюдь не только произвола эсэсовцев как мистического ордена и «духовной» квинтэссенции германской расы. Само немецкое нацистское государство как собственными официальными актами предписывало геноцид евреев и цыган, так и совершенно открыто выражало свое презрение к славянским народам и намерение их скорейшего истребления.


Вот выдержка из доклада министра юстиции Третьего рейха Отто Тирака начальнику партийной канцелярии Мартину Борману от 13 октября 1942 года: «Я намерен передать в ведение СС уголовное преследование поляков, русских, евреев и цыган. При этом я исхожу из того, что юстиция только в небольшом объеме может способствовать истреблению представителей этих народов. Несомненно, уже в настоящее время наша юстиция выносит строгие приговоры против этих лиц, но этого недостаточно...»


Последствием доклада стало письменное распоряжение Министерства безопасности всем начальникам полиции рейха от 5 ноября 1942 года с предписанием не осуществлять обычного уголовного производства в отношении представителей указанных в докладе министра юстиции народов, а передавать их непосредственно в руки СС и отправлять в концлагеря. Если раньше угнанный на принудительную рабскую работу в Германию гражданин СССР по жалобе его немецкого хозяина в полицию (а в Европе немцы до сих пор слывут самыми большими жалобщиками и доносчиками) за какую-нибудь мелочь мог получить в соответствии с положениями доклада Тирака Борману «строгий приговор» как расово неполноценный - где-то в среднем 20 лет тюрьмы в рамках обычного немецкого уголовного судопроизводства, то с конца 1942 года для него закончилось «гуманное отношение» немецкого государства, препятствовавшее поголовному искоренению народов-«унтерменшей». Теперь такое лицо необходимо было прямо отправлять под крышу СС в концлагерь с целью, указанной тем же министром юстиции Тираком, - «уничтожение через работу».


Поскольку основной темой «интеллектуальной рефлексии» «мыслителей» СС, объявивших себя «отборными представителями» немецкого народа (нем. Auslese des deutschen Volkes), были рассуждения о «мистике высшей германской расы», их определение сущности негерманских народов должно было логичным образом выражаться терминологией, умалявшей человеческую природу инородцев. Поэтому сущность иностранных узников Маутхаузена эсэсовская администрация лагеря определяла как «полуживотное-получеловек» (нем. halb Tier, halb Mensch), а о ненавистных им евреях, цыганах, поляках и русских представители СС отзывались как «более о зверях, чем о людях» (нем. von mehr Tier und weniger Mensch). Теоретики нордической германской расы даже сформулировали термин, определявший заклятых врагов всех немцев - «еврей, большевик, унтерменш», или в упрощенной форме - еврейско-большевистский «унтерменш» (нем. juedisch-bolschewistischer Untermensch).


Из анализа этого нацистского термина следует, что смертельным врагом высшей расы арийцев является «унтерменш» как субъект-существительное приведенного выражения, выступающий в качестве антипода «юберменша» - сверхчеловека-германца. Но мировому господству германцев угрожал не просто любой «унтерменш», в котором «больше животной, чем человеческой природы» (например, русский или поляк), но такой «унтерменш», который также характеризуется предикатом «еврейско-большевистский», то есть носитель и инструмент еврейской или большевистской идеи. Отсюда следует, что злейшими и опаснейшими врагами германской расы для нацистских идеологов являлись евреи, русские и другие славянские коммунисты и военнослужащие Красной армии как инструмента власти единственного большевистского государства - СССР. Для эсэсовцев Маутхаузена последние выступали в качестве советских военнопленных. Именно они вместе с евреями стали жертвами самого жестокого эсэсовского террора в Маутхаузене.


Преднамеренное истребление советских военнопленных


Так как в Маутхаузен отправляли не любых советских военнопленных, а «тяжко виновных перед немецким народом» и «непригодных для исправления», их шансы на выживание оказывались самыми низкими из всех категорий узников. Большинство советских военнопленных направлялись в Маутхаузен для безотлагательного уничтожения: эсэсовцы их даже не регистрировали, а просто убивали на месте, как генерала Карбышева, при помощи холодного душа. В бане Маутхаузена, служившей эсэсовцам душегубкой, находилась виселица, где казнили исключительно евреев и советских военнопленных. Под баню же была замаскирована и газовая камера, действие которой, как и в Освенциме, впервые было опробовано на советских военнопленных: 9 мая 1942 года в газовой камере Маутхаузена уничтожили 208 бывших советских солдат и офицеров. По случаю кремации в Маутхаузене 10-тысячного, 20-тысячного и 30-тысячного узника эсэсовская администрация лагеря организовывала для своих сотрудников праздничные обеды с приветственными речами, подарками в виде сигарет и алкоголя, праздничной музыкой и совместными посещениями казино для всех офицеров и унтерофицеров СС. 

Статистические данные о выживших советских военнопленных в Маутхаузене говорят сами за себя. Из примерно 15 тысяч зарегистрированных бывших воинов Красной армии (то есть тех, которые не были умерщвлены сразу по прибытии в лагерь без всякой регистрации) выжили только приблизительно 4 тысячи 100 человек, или около 27 процентов общего количества представителей этой группы. Такой низкой квоты выживаемости не имела ни одна другая категория узников. Причем самая большая подгруппа из этих 15 тысяч зарегистрированных советских военных - 5 тысяч 392 человека - определялась как заключенные, которым «казнь временно отсрочена». Вместо казни сразу по прибытии в лагерь они регистрировались и тут же отправлялись на самые тяжелые работы в каменоломни Маутхаузена. После нескольких недель рабского труда на износ и утраты работоспособности они поголовно уничтожались.


То есть немецкое нацистское государство преднамеренно уничтожало советских военнопленных - как евреев и цыган. Варварское истребление советских военнопленных во время Второй мировой войны (в концлагерях и лагерях для военнопленных погибли не менее трех из примерно пяти миллионов советских военнопленных) объявлено геноцидом не юридически, а фактически - в смысле целенаправленного уничтожения отдельной категории людей) многими современными немецкими историками. Например, в работе Райнера Трауба «Превращены в рабов и уничтожены» доказывается, что обращение с советскими военнопленными в Германии с самого начала было ориентировано на их массовое вымирание, или уничтожение посредством голода и болезней.


Предметом особой «заботы» СС и вермахта были советские военнопленные офицеры. Они считались наиболее опасными для рейха в силу их военного образования, организаторских способностей и волевых качеств. Поэтому они подлежали первоочередному уничтожению. В Маутхаузене для советских офицеров с лета 1944 года был создан отдельный блок смерти № 20 в соответствии с тайным приказом начальника штаба Верховного главнокомандования Германии Вильгельма Кейтеля от 2 марта 1944 года о создании новой категории узников Маутхаузена исключительно из «проштрафившихся» военнопленных офицеров «неарийского происхождения». Название этой категории - Aktion K - означало казнь через расстрел (под буквой «K» подразумевалось немецкое слово Kugel - «пуля», помеченное на документах узников, отправляемых в блок смерти). Кроме нескольких польских и югославских офицеров, также подведенных нацистами под категорию Aktion K, абсолютное большинство смертников Маутхаузена составляли советские офицеры. Среди них было много летчиков. Из приводившегося выше общего количества советских военнопленных Маутхаузена (около 15 тысяч) примерно 4 тысячи 300 человек были смертниками категории Aktion K. Все они, за исключением 9 человек (об этом пойдет речь ниже), были уничтожены.


По прибытии «пулевых» узников в Маутхаузен эсэсовцы не регистрировали их поименно и не выдавали им обычные номера заключенных, а только фотографировали и метили их на голове специальным клеймом, прозванным смертниками «улицей Гитлера» (нем. Hitlerstrasse). Имена смертников не интересовали хозяев Маутхаузена, поскольку никто из исчезнувших за оградой их блока никогда больше не появлялся в общем лагере живым. Но ежедневно 20-30 и более тел советских офицеров эсэсовцы вывозили на тележке из их блока в крематорий. Вид мертвецов-смертников был столь ужасающим, что пугал обслугу печей крематория: изможденные от голода скелеты с кожей, покрытой страшными язвами и болячками, с рваными гниющими ранами, следами от пыток и побоев. Двадцатый блок смертников был абсолютно изолирован от остального лагеря, так что «пулевые» узники не имели никакой связи с другими заключенными концлагеря и часто даже не могли ориентироваться, где они находятся. Условия их содержания были просто невыносимыми. По своей жестокости они не могли сравниться даже с ужасами содержания обычных узников Маутхаузена. Смертники получали один раз в два-три дня только баланду из свекольных очисток, их барак никогда, даже зимой, не отапливался, они спали на голых досках в любое время года, в случае болезни их никто не лечил. Смертники, «вина» которых перед немецким народом состояла либо в неудачном побеге из другого лагеря, либо в отказе вступить во власовскую армию, были единственной группой узников Маутхаузена, которые не должны были работать. Вместо этого они были обязаны целый день проводить на улице перед бараком под надзором эсэсовцев, подвергавших их с целью упражнения в жестокости жутким пыткам и истязаниям, а многих просто убивали на месте во время подобных ежедневных уличных «зарядок». Дикие, нечеловеческие вопли истязаемых эсэсовцами смертников заставляли содрогаться остальных узников Маутхаузена. Мемориальная надпись на сохранившейся ограде территории блока смерти Маутхаузена (сам двадцатый барак был снесен в 60-е годы местными жителями) свидетельствует о жутких пытках и невообразимых по жестокости экспериментах эсэсовцев над советскими офицерами-смертниками, что и было причиной их «отложенной» казни через расстрел. Ибо цель существования 20-го блока заключалась в уничтожении ненавистных вражеских офицеров, волю которых нацистам не удалось сломить, по возможности с наименьшими затратами и наибольшими истязаниями и унижениями - как «непригодных для исправления» «унтерменшей».


С лета 1944 года (со времени введения в эксплуатацию блока смерти) по начало февраля 1945 года в двадцатом блоке были уничтожены более 3,5 тысячи советских офицеров, и на 1 февраля 1945 года в живых оставались около 570 человек. Из них приблизительно 70 - тяжелобольные, неспособные самостоятельно передвигаться. Этим людям было ясно, что их всех истребят в ближайшие два-три месяца. Только побег мог стать единственным, хотя и очень малым, шансом на спасение.


Поэтому все смертники единогласно решились на восстание, и в ночь с 1 на 2 февраля 1945 года, штурмом захватив с помощью подручных средств - огнетушителей, камней, булыжников и даже кусков мыла - пулеметные вышки эсэсовских надзирателей, совершили массовый побег из блока смерти. В побеге не приняли участие только 70 тяжелобольных смертников, они остались в бараке и были на месте забиты насмерть поднятыми по тревоге эсэсовцами. Из почти 500 человек, принимавших участие в штурме эсэсовской охраны, 419 узников смогли перебраться через ограду и покинуть территорию лагеря, остальные погибли во время штурма. Узники разбились на малые группы и двинулись в северном направлении от Маутхаузена - в сторону чешской границы. Безжалостная охота на людей


Не прошло и получаса с момента побега, как комендант Маутхаузена штандартенфюрер СС Франц Цирайс прибыл в комендатуру лагеря и за короткое время организовал преследование смертников. Поскольку собственных сил эсэсовцев было явно недостаточно для погони за такой массой беглецов, он передал руководству местной жандармерии (так называлась австрийская полиция) приказ: «Схваченных беглецов привозить обратно в лагерь только мертвыми». Бургомистры окрестных населенных пунктов собрали на сход все местное население и объявили бежавших опасными преступниками и «вооруженными монголами», которых нельзя брать живыми, а нужно уничтожать на месте. На поиски смертников были мобилизованы фольксштурм (народное ополчение), члены нацистской партии и беспартийные добровольцы из местного населения, гитлерюгенд и даже аналог гитлерюгенда для девушек. Так как многие из этих добровольных преследователей и большинство эсэсовцев были страстными охотниками, а свои жертвы они не считали людьми, то данная акция получила цинично-шутливое название Muehlviertler Hasenjagd, что переводится с немецкого как «Охота на зайцев в округе Мюльфиртель». 


О том, как она происходила, оставил запись местный жандарм Йохан Кохоут: «Люди были в таком азарте, как на охоте облавой. Стреляли во все, что двигалось. Везде, где находили беглецов - в домах, телегах, скотных дворах, стогах сена и подвалах, - их убивали на месте. Снежный покров на улицах окрасился кровью».


Сам процесс охоты на людей хорошо показан в фильме австрийского режиссера Андреаса Грубера «Охота на зайцев», вышедшем в 1994 году, к 50-летию окончания Второй мировой войны. Режиссер не пожелал показать в фильме наиболее одиозные зверства австрийских «охотников» на русских военнопленных. Но в приложении к художественному был выпущен также документальный фильм со свидетельствами очевидцев, которые утверждают, что это была не совсем нормальная охота с ружьями «как на зверя», поскольку многих беженцев, особенно пойманных живыми, не расстреливали, а забивали на месте насмерть подручными средствами, так как жалели на них патроны. Документы из архива Маутхаузена свидетельствуют: «Трупы остались лежать там, где людей убивали. Кишки и половые органы были выставлены на всеобщее обозрение. <...> В Лем-вилле жил некий фермер, жена которого услышала вечером шорох в хлеву для коз. Она привела своего мужа, который вытащил беженца из его укрытия. Фермер сразу же ударил этого человека ножом в шею, и из раны хлынула кровь. Жена фермера прыгнула к умирающему и дала ему еще пощечину перед смертью». Из документов архива можно привести другие примеры подобных зверств местного населения над беззащитными узниками.


Три недели продолжалась садистская акция под названием «Охота на зайцев». Для подсчета количества жертв (число пойманных и убитых должно было составить 419) трупы свезли в деревню Рид ин дер Ридмаркт в четырех километрах севернее Маутхаузена и свалили на заднем дворе местной школы. Свидетельств того, как на этот ужас реагировали местные австрийские дети, не осталось. В документальном приложении к фильму лишь один человек обмолвился, что он был четырехлетним ребенком, когда на его глазах его земляки убили одного русского, сказав мальчику, что «это не люди».


Подсчет жертв осуществлялся зачеркиванием нарисованных мелом 419 палочек. У нацистов счет не сошелся: 410 трупов были сосчитаны, а 9 палочек остались незачеркнутыми. В настоящее время известны имена этих девяти (по другим данным - одиннадцати) советских военнопленных офицеров из блока смерти, которым удалось спастись. Большинство счастливчиков спаслись без помощи местного населения, которое в большинстве случаев если и не само убивало их на месте, то сразу выдавало эсэсовцам. Они смогли надежно спрятаться и потом добраться до чешской границы, где встретили Красную армию. Только двоих советских беженцев - Михаила Рыбчинского и Николая Цемкало - спасла у себя одна мужественная австрийская женщина, Мария Лангталер, четверо сыновей которой находились в то время в рядах вермахта на фронте. Она потребовала у членов своей семьи не выдавать несчастных эсэсовцам и с риском для собственной жизни, поскольку СС и фольксштурм обыскивали все дома местных жителей, прятала их у себя в доме на хуторе Винден до конца войны. Ее подвигу посвящена книга австрийского журналиста Вальтера Коля «Тебя тоже ждет мать». 


В мае 2001 года по инициативе австрийских социал-демократов в деревне Рид ин дер Ридмаркт, ставшей эпицентром описанной трагедии, был установлен памятник 410 зверски убитым здесь советским военнопленным. Сооружение представляет собой обелиск с зачеркнутыми палочками - как это делалось при подсчете трупов «Охоты на зайцев», - только несколько палочек внизу не зачеркнуты. Ежегодно в день памяти жертв Маутхаузена, приходящийся на первое воскресенье после 5 мая - дня освобождения концлагеря американцами 5 мая 1945 года, - у памятника советским жертвам нацистской «Охоты на зайцев» в Рид ин дер Ридмаркт проводится небольшой митинг. Но, к сожалению, на этом митинге, всегда происходящем после официальных мероприятий в Маутхаузене, по словам его организаторов, никогда не присутствовали российские граждане. Только в этом году мы с председателем правления Общества бывших российских узников Маутхаузена Алексеем Вячеславовичем Конопатченковым, а также с коллегами из Белоруссии и Болгарии посетили это мероприятие. Пышные официальные делегации российского посольства и военного атташе в Вене, разумеется, ежегодно бывают в Маутхаузене и возлагают венки. Но Маутхаузен - это интернациональный мемориал жертвам фашизма, а скромный памятник зверски замученным советским защитникам Родины в деревне Рид ин дер Ридмаркт в четырех километрах от Маутхаузена - это наша история, и очень жаль, что в России никому до него нет дела. Первое, что по этому поводу приходит в голову: а как прокомментировали бы такое отсутствие исторической памяти у России поляки, которые сделали Катынь своей национальной идеей? 


Организаторы митинга у памятника зверски убитым советским военнопленным - австрийские и немецкие социал-демократы - были очень рады видеть здесь наконец-то российских граждан. Мы же, со своей стороны, ожидали встретить здесь местных жителей и, если посчастливится, побеседовать с ними. Но никого, кроме бургомистра Рид ин дер Ридмаркта на митинге, несмотря на воскресный день, не было - памятник здесь явно непопулярен, хотя и стоит у всех на виду. Зато местные жители проносились на большой скорости на своих мотоциклах и мопедах рядом с местом проведения митинга, заглушая ревом моторов выступавших.


Поэтому утверждать, что все поголовно немцы и австрийцы перманентно каются за преступления своих нацистских предков, как это почему-то принято считать в России, по меньшей мере наивно. Популярность австрийской правоэкстремистской партии недавно погибшего Хайдера, являвшегося почитателем мистики расы и крови в духе гитлеровского нацизма, и стабильно высокий процент электората у Австрийской народной партии, официально считающей своими предтечами австрийских канцлеров - основателей австрофашизма и поклонников «почвы» Дольфуса и Шушнига, - свидетельствует как раз об обратном. Хотя, несомненно, существует и другая Австрия, благодаря которой были спасены два советских смертника, создан прекрасный фильм, вышли книги об этом диком преступлении и установлен замечательный памятник, возле которого ежегодно проходит антифашистский митинг. Но этой другой Австрии в ее борьбе с фашизмом даже сегодня приходится нелегко, о чем свидетельствуют, например, высказывания современных австрийцев - жителей региона Маутхаузена в документальном приложении к фильму «Охота на зайцев». Один респектабельный господин назвал этот фильм вредным, потому что он уничтожает патриотические идеалы и делает австрийскую молодежь левыми экстремистами. А престарелый бывший ортсгруппенляйтер Маутхаузена (нацистский политический функционер района) очень просто объяснил философию фашизма и проблему ответственности за его преступления: «Мы считали наш мир самым хорошим, а остальной мир плохим, это было нашим убеждением, и, поскольку мы сейчас живем в свободной стране, мы не чувствуем себя виновными и отягощенными грузом прошлого».


Дочь австрийки Марии Лангталер, спасшей двух советских офицеров от рук ее земляков и соседей, ответила австрийскому автору книги о ее матери на вопрос о мотивах поступка Марии и ее семьи также вопросом: Was haette man den tun sollen? («Что же мы должны были делать?», нем.). Этим же вопросом обычно отвечают местные жители, когда их спрашивают, как было возможно допустить такие ужасы, как «Охота на зайцев» и Маутхаузен: что же мы должны были делать, ведь было невозможно выступить против СС и нацистской партии, иначе нас бы самих отправили в Маутхаузен, и т.д.


Видимо, содержание этого вопроса отражает два типа сущности человека. Но все хорошее и благородное в этом мире исходит от первых, а не от вторых.

Автор: Владимир Близнеков

Политический класс
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе