Группа петербургских хулиганов, около 1910 года.
Фото: Карл Булла/The Getty Museum
Историк, писатель и журналист Лев Лурье по праву считается главным краеведом Петербурга — городу на Неве посвящена бóльшая часть его книг и статей в СМИ. Новая работа не исключение. Монография «Соседский капитализм», выпущенная издательством Европейского университета в Санкт-Петербурге, рассказывает о судьбе «отходников» — представителей крестьянских ремесленных землячеств, съезжавшихся в столицу из окрестных областей на рубеже веков. Сегодня Льву Яковлевичу исполняется 70 лет. «Горький» поздравляет юбиляра и публикует фрагмент последней части книги — единственной, где говорится не о ремесленниках, а о фабрично-заводских рабочих-пролетариях довоенного Петербурга.
Лев Лурье. Соседский капитализм. Крестьянские землячества Петербурга конца XIX — начала XX века. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2020.
Содержание
Выход — агрессия
Вся повседневная жизнь промышленного рабочего с детства была проникнута насилием. По воскресеньям на рабочих окраинах шли кулачные бои. Они были обычны на Малой Охте (охтинские плотники против крючников Калашниковской пристани, солдат, фабричных Стеклянного и Фарфорового заводов), на Невской заставе (село Александрово против Фарфорового), на Выборгской стороне (Меднопрокатый и трубный завод против деревенских), за Нарвской заставой (Балтийская сторона против Петербургской). Обычное сообщение «Петербургского листка» за 1903 год: «Между молодежью Большой Охты и Песков уже давно существует вражда, постоянно происходят драки. Охтинская молодежь отправляется в город не иначе как группами. 12 января в воскресенье на Большой Охте раздался крик: „Братцы, песковские пришли на Охту, наших бьют!” Толпа охтинцев бросилась на выручку нескольким парням, которые подверглись нападению сорока песковских».
Любимым зрелищем обитателей района, прилегающего к Обводному каналу с севера, были драки извозчиков со столярами на Измайловском проспекте. Большим событием в Ротах стали похороны любимого бойца — Мишки-пузыря. На другом берегу Обводного канала были популярны бои на трех бревнышках, кулачные бои шли улица на улицу в районе Горячего поля и на даче Лаутеровой. Основными занятиями путиловцев на досуге были, по словам мемуариста, «заливка несладкой жизни» и драки. Статистика преступности в Петербурге была пугающей: в 1900 году в Петербургском окружном суде в убийстве обвинялось 227 подсудимых, в разбое — 427, нанесении телесных повреждений — 1 171, изнасиловании — 182, краже — 2 197 подсудимых. В 1913-м перед судом предстали 794 убийцы, 1 328 разбойников, 929 опасных драчунов, 338 насильников и 6 073 вора. Но и на этом фоне рост хулиганства (беспричинных преступлений) поражал: за 13 лет число хулиганов выросло почти в четыре раза — с 2 512 до 9 512. В 1910 году в Петербурге (население около двух миллионов человек) произошло 510 убийств, 989 случаев разбойного нападения, 4 245 краж, 46 690 случаев мелкого хулиганства — больше, чем в какой-либо другой европейской столице. И динамика была, что называется, положительной. Число убийств, например, за первые 10 лет XX века увеличилось в три раза, и большая часть из них была безмотивной.
К тому же из всех столиц Европы Петербург был самым пьяным городом. Ежегодно в полицию попадал за пьянство каждый из 23 жителей. В Берлине — один из 315, в Париже за 10 лет вытрезвлялось в полиции 1 415 человек. В то же время в одной Спасской части Петербурга с 1905-го по 1910 год принудительному вытрезвлению подверглись 47 785 человек. В среднем петербуржец выпивал полтора ведра водки в год. Больше всего пили на рабочих окраинах и вокруг рынков.
Еще один бич столицы — беспризорность. Множество детей использовались преступными синдикатами как сборщики милостыни, проститутки, воры. Десятки тысяч детей на окраинах оставались на весь день без присмотра родителей. У многих не было отцов, матери работали по 10–12 часов на фабриках, в прачечных или в услужении.
В начале XX века на заводах начинают появляться поточные линии, при которых квалификация рабочего не играет той роли, что раньше. Поэтому все больше женщин находят места в промышленности. В результате на Выборгской стороне, за Невской и Нарвской заставами семьи, где работают оба родителя, уже не редкость.
Городские власти создавали для беспризорников приюты и детские дома, но население Петербурга увеличивалось слишком быстро (за первые 15 лет XX века — с полутора миллионов до двух), чтобы проблемы беспризорности, детской преступности и нищенства можно было решать эффективно.
В любом мегаполисе мира есть так называемая красная, или фронтовая зона. Она примыкает к крупным транспортным узлам, расположена недалеко от центра. Здесь кончается район банков и офисов, дорогих магазинов и ресторанов. Зажиточные горожане предпочитают селиться от нее подальше. Но и рабочий класс здесь редок — фабричные окраины в стороне от красной зоны. В этом квартале селятся люди без корней — случайный, наплывной, рисковый народ. Тут — сомнительные бары, дешевые гостиницы, воровские малины, притоны наркоманов. Путеводители советуют обходить такие места стороной. Такой была нью-йоркская Гринвич-Виллидж, берлинский Кройцберг, одесская Молдаванка, московская Марьина Роща. В Питере фронтовой зоной с середины XIX века считалась Лиговка от Коломенской и Боровой до рельсового пути Николаевской железной дороги, от Невского проспекта до Волкова кладбища, периферия Петербургской стороны и Васильевского острова, Выборгская сторона.
Население Петербурга в 1910-е годы растет с необычайной скоростью. Темпы жилищного строительства не поспевают за количеством потенциальных новоселов. В то же время Питер — не Рио-де-Жанейро, никакие бидонвили появиться не могли, на территории столицы любые здания строились с разрешения строительного отдела городской управы.
В результате городские бродяги и деклассированные элементы жили на двух огромных городских свалках — Горячем поле напротив Новодевичьего монастыря и поле Гаванском, находившемся на месте нынешнего Дворца культуры имени Кирова.
Типичная история с Васильевского острова. В конце июня 1913 года в районе Гаванского поля двое хулиганов (Иван Веселов, 21 года, и Николай Щербаков, 22 лет) встретили рабочего Карла Рыймуса, находившегося в состоянии глубокого алкогольного опьянения. Рыймус был прилично одет — на нем было две сорочки, пиджак и сапоги. Он возвращался мимо злосчастного Гаванского поля домой. Веселов и Щербаков, приметив его, уговорили продать одну сорочку, а вырученные деньги пропить. Рыймус легко согласился. Сорочку продали за 50 копеек, выпили вместе, после чего пролетарий заснул.
Грабителям стало жалко, что пропадают остальные части костюма Рыймуса, и они проломили ему голову булыжником. Выяснилось, что сапоги продать нельзя — они были дырявые, сорочку забрызгали кровью, а вот за пиджак выручили 1 рубль 40 копеек, которые пропили с местными чудовищными проститутками.
Полиция исправно пыталась выкорчевать бродяг, как говорили тогда, персонажей, достойных пера Максима Горького, из их шалашей и нор. Для этого нередко использовались любимцы публики — полицейские собаки Атлет и Ахилл, специально для того натренированные. На Гаванском поле городовые однажды обнаружили пожилого оборванца, бывшего чиновника, который ежедневно проводил там ночи, ловко закапывая себя в мусор. В канаве с мусором около Крестовского моста собаки разыскали убежище двух странных субъектов, которые сказали, что они внуки дедушки с Луны, и отказались от дальнейших объяснений. Все эти оригинальные горожане доставлялись в сыскное отделение для удостоверения личности через антропометрическое бюро.
Однако если бродяги при всей их злокозненности в основном добывали себе пропитание, нищенствуя, то главным бичом горожан стало безмотивное насилие, исходившее от хулиганов.
Хулиганы
Слово «хулиган» появляется в 1890-е годы. До этого уличных безобразников в Петербурге именовали башибузуками, по названию турецких иррегулярных частей, знаменитых своими зверствами на Балканах. Позже появляется французское словцо «апаш». Ни один из номеров «Петербургского листка» не обходился без рубрики «Проделки апашей». Термин «апаш», однако, не прижился. В обиход вошел англосаксонский аналог — хулиган. Хулиганство — преступление, не имеющее цели: оскорбление, избиение или убийство, чаще всего — совершенно незнакомого человека. Сам термин к тому времени еще нов и моден. Он импортирован из викторианской Англии, где печальную славу приобрели злодейства неких братьев Hooligan.
Основной контингент хулиганов — молодые люди, не обремененные ежедневной работой, как бы сказали сейчас, «до армии», к которым примыкали ремесленники и ремесленные ученики-изгои. Но большинство составляли именно фабричные — ремесленные ученики были повязаны артельной дисциплиной, а детство проводили с матерями в деревне. Заводилами были ребята городские, родившиеся в Петербурге. Участие в банде — способ самореализации молодежи в обществе, которому нет до нее дела и в котором нет ей места. Банда давала подростку защиту, чувство принадлежности к некой общности, возможность заявить о себе брутальным образом.
Заломанные фуражки-московки, красные фуфайки, брюки, заправленные в высокие сапоги с подбором, папироски, свисающие с нижней губы, наглый вид. Внимательнейшее отношение к внешности — челочка в виде свиного хвостика спадает на лоб, при себе всегда расческа и зеркальце. В кармане — финский нож и гиря, заменяющая кастет. Цвет кашне указывает на принадлежность к той или иной банде. Все давало понять многоопытным петербуржцам — перед ними сборище хулиганов, лучше держаться подальше.
Питерские тинейджеры сбивались в молодежные преступные группировки, контролировавшие целые районы. Самыми старыми и известными из них были «роща» и «гайда». Чуть позже появились «колтовские». Все эти банды возникли на Петербургской стороне — районе, где в 1900-е годы шло непрерывное строительство и деревянная застройка соседствовала с фешенебельными шестиэтажными доходными домами, заселявшимися тогдашним средним классом. Население Петербургской стороны быстро менялось — в деревянных домиках с мезонинами доживали свое семейства мелких чиновников, торговцев с Ситного рынка. Ближе к Невкам селились рабочие с местных фабрик и заводов — Дюфлона, Семенова, Тюдора. Жилые массивы переходили в рощи, капустные поля, заброшенные сады бывших роскошных дач. Наконец, необычайные возможности для потайной жизни давали Петровский и Александровский парки. В этом последнем располагался Народный дом с его дешевой антрепризой и аттракционами.
Рощинские и гайдовские чувствовали себя хозяевами на Большом проспекте Петербургской стороны и прилегающих к нему улочках. Они жестоко расправлялись со сверстниками-чужаками, случайно забредавшими в чужую часть города. Заметив идущих девушек, хулиган бросался с разбега между ними и хрюкал по-свинячьи или мяукал по-кошачьи. Зимой они буквально сбивали прохожих снежками. Взрослые буяны и подростки приставали к проходящим, особенно к дамам, вырывали ленточки из кос гимназисток, чтобы дарить их потом своим возлюбленным. Ночью по Большому ходить не решался никто — хулиганы могли безнаказанно избить, ограбить, надругаться. А стоило городовому сделать хотя бы шаг по направлению к рощинцу или гайдовцу, они мгновенно улетучивались через проходные дворы.
Вскоре хулиганские банды появились и в других районах города. Рощинцы и гайдовцы роптали: новички, говоря нынешним языком, совершенно «отмороженные», живут не по понятиям. Согласно обычаям, ножи и гири они применяли только в стычках с соперничающими группировками, не промышляли сутенерством, а вот те, кто пришел им на смену, были горазды на любое беспричинное преступление и использовали своих возлюбленных как товар.
По словам обозревателя «Петербургского листка», местность у Нарвских ворот стала излюбленным местом сборищ хулиганов. В праздничные дни невозможно пройти по Нарвскому проспекту, Сутугиной улице и Старо-Петергофскому проспекту. 6 сентября дочь местного домовладельца, ученица гимназии, пошла купить тетради. Вдруг около трактира «Стрельна» к ней пристала толпа подростков. Хулиганы окружили девочку, вытащили ленты из ее косы и выдрали добрый пук волос. На другой день то же самое произошло с ученицей школы Ковеневой. По собранным справкам оказывается, что похищенные ленточки хулиганы презентуют своим дамам сердца.
Действительно, после 1905 года хулиганство охватило весь Петербург. Излюбленными местами для прогулок хулиганов считались Вознесенский проспект, Садовая за Сенным рынком, Фонтанка, Шлиссельбургский проспект, район Нарвских ворот, Пески, Лиговка и особенно Холмуши — район нынешнего клуба «Грибоедов».
На Васильевском острове издавна противостояли друг другу молодые люди с Голодая («железноводские») и собственно «васинские». Смоленка считалась границей зон влияния, и переходить ее не рекомендовалось. Железноводские, возглавляемые Васькой Черным, резали васинских, как только те оказывались на их территории — севернее Малого проспекта Васильевского острова. Самим же железноводским было смертельно опасно заходить в Соловьевский садик, где собирались васинские во главе с Колькой Ногой.
Между хулиганами существовало соглашение, согласно которому Александровский парк вокруг Народного дома императора Николая II был своего рода нейтральной территорией. Здесь можно было бить и резать гуляющих, приставать к девицам, привлеченным в Народный дом танцами, кинематографом и дешевыми представлениями, но друг с другом сражаться было не принято. Украденное продавали скупщикам, а деньги пропивали с девицами в гостинице «Россия» на углу Большого и Шамшевой.
9 сентября 1910 года у Народного дома было, как всегда, много народа. Среди них были и двое рядовых команды Военной электротехнической школы Волков и Блоцкий. Девятнадцатилетний Казаков, участник банды железноводских, вожак банды по кличке Васька Черный, в толкучке залез Волкову в карман. Это заметил второй солдат, Блоцкий и, сказав товарищу: «Внимание налево», схватил Ваську Черного за руку. Тогда другие хулиганы начали кричать: «Товарищи, Ваську Черного солдат схватил. Надо выручать». Семнадцатилетний Аксенов достал кинжал и ударил Волкова в шею, перерезав ему сонную артерию.
Хотя жертвами хулиганов и прежде становились невинные люди, как правило, они убивали себе подобных. Убийство солдата всколыхнуло Петербург. Началась облава на хулиганов по всей столице. В полицейских обходах пригородов и трущоб принимали участие собаки из полицейского питомника. Собаки обшаривали нежилые помещения, дачи, стога сена и другие места, где имели обыкновение скрываться столичные апаши. Удалось арестовать несколько чрезвычайно опасных хулиганов и воров. Задержаны были и вожаки железноводских.
26 ноября убийц судили. По делу шли четверо подсудимых: старшему 19, младшему 17. Выяснилось, что, узнав о гибели Волкова из газет, Аксенов сказал приятелям: «Убил — ну и ладно». Аксенова приговорили к повешению, остальные получили разные сроки каторги. Васька Черный отбыл свои полтора года каторги, вернулся в Петербург, чтобы быть зарезанным васинскими 5 августа 1912 года.