1 сентября 2010 ● Вадим Дубнов
Родина у нас понятие не материальное, а исключительно духовное. Ею настойчиво предлагается считать не страну, не государство, а идею. И пусть она меняет названия — имперская, социалистическая, суверенно-демократическая. Суть от этого не меняется.
Воспаленные, но повсеместные призывы построить где-нибудь по границам Кубани и Ставрополья великую кавказскую стену пробудили странное воспоминание. До августовского путча оставался год, великая держава приказывала долго жить, и моему случайному тогдашнему собеседнику это, как и большинству сограждан, не нравилось. Он не был отчаянным патриотом, он не говорил слова «родина», он даже оборот «моя страна» использовал с каким-то смущением, будто опасаясь излишнего пафоса. Балтия уходила, и я его спросил: а, скажем, если бы республик в нашей с ним стране было не 15, а 16, этой 16-й была бы, допустим, Монголия — ее свободолюбивый порыв он тоже воспринимал бы с горечью? Я ничего не имел против Монголии, да и вообще, кроме человека по фамилии Цеденбал, мы знали еще, может быть, про существование первого монгольского космонавта… Собеседник долго мялся и наконец признался: да. Смотреть вослед уходящей Монголии ему было бы так же горько…
Советские люди, которые рассказывали про свою власть недобрые анекдоты, чрезвычайно негодовали, когда из их большой страны уходили литовцы, латыши и эстонцы.