Рецепт проверен и надежен. Исполним ли?

Натан Дубовицкий, наделавший много шума своей первой книгой «Околоноля», написал новый роман «Машинка и Велик [gaga saga]».

Натан Дубовицкий, наделавший много шума своей первой книгой «Околоноля», написал новый роман «Машинка и Велик [gaga saga]»

Натан Дубовицкий. Машинка и Велик [gaga saga]

Ибо тайна беззакония уже в действии, и только не совершится до тех пор,

пока не будет взят от среды удерживающий теперь…

Апостол Павел (2 Фес. 2:7)

Первый роман Натана Дубовицкого вызвал живой интерес публики. Еще до выхода книги активно обсуждалось ее авторство: кто же скрывается за псевдонимом? Поскольку основная гипотеза приписывала авторство высокопоставленному кремлевскому чиновнику, ситуация становилась весьма необычной и интригующей.

Сама книга обсуждалась меньше, в основном отмечались резкие и красочные зарисовки нашей диковатой современности вроде совмещенных видным бандитом в одном сооружении бани и храма для удобства отправления двух основных потребностей персонажа — попариться и подготовить себе жизнь вечную.

Самая же важная тема обсуждения возникала в связи с предполагаемой личностью автора. Как они там, наверху, представляют себе российскую жизнь, каков ход их мыслей, а значит, что от них можно ждать? Такая, кажущаяся наивной, постановка вопроса предполагает, будто они явились с другой планеты, а не были совсем недавно младшими научными сотрудниками, подполковниками КГБ, чиновниками средней руки или мелкими партаппаратчиками, как будто они и мы принадлежим к разным видам граждан. Но при такой постановке считывалось, что мы, конечно, лучше — умнее, честнее и благороднее, а они там — манипулируют сознанием, подтасовывают результаты выборов, душат демократию и все коррумпированы. Поэтому отношение к их текстам, заявлениям, мыслям должно быть как у зоолога, изучающего содержимое желудка пойманной и выпотрошенной акулы: чем она питалась, в каких районах плавала, сколько съела.

Между тем основной нерв книги остался как бы даже и незамеченным. Жизненный выбор, сделанный главным героем в трудную для удержания моральных ценностей эпоху перемен, вполне обычный для 1990-х, в конечном счете просто «бабло», не оставил ему шансов. В конце романа, обессиленный и изуродованный, он ищет какой-нибудь опоры, зацепки, за которую можно ухватиться, чтобы попробовать жить дальше. Автор не сделал явно последнего логического шага, но, возможно, я и ошибаюсь, этот шаг очевиден — герой может продолжить жить, только обратившись к Богу. Это классический, если не сказать стандартный контрапункт русской литературы, которая в своих вершинах, а их много, всегда была христианской, богоискательской.

Почему Натан Дубовицкий не сделал этого последнего шага? Тогда мне показалось, что автор смутился, не захотел видеть усмешки прогрессивной общественности, не захотел показаться уж слишком белой вороной в нашей весьма циничной среде или, напротив, хотел сберечь от циничных нападок то, что считал важным. Критика и публика сторонились такой трактовки — как-то необычно, даже какой-то моветон, какая-то поповщина, да и вообще, какой у нас может быть нравственный поиск…

В новом романе Натана Дубовицкого уже ничего не смущает — это роман о спасении, о вере, о том, на чем еще держится наш многострадальный и нескладный народ, это роман о Боге. Второй роман не оставляет никаких сомнений в направлении авторского поиска. Это христианский роман, написанный на языке XXI века.

Жанр текста можно было бы обозначить как мистерия — так много здесь разного мистического материала: ангелы и черти, монахи, живущие на Северном полюсе, мертвые среди живых, моряки подлодки «Курск», образ «Бакинской божией матери» — правда, сам автор прямо в заголовке определяет текст как бессмысленную или даже тупую сагу.

Основной сюжет разворачивается в городе Константинопыле, раскинувшемся на «пологом берегу легендарного Средиземного болота, самого большого болота в мире, площадью четырнадцать с четвертью квадратных австрий». Жители Константинопыля в основном малосимпатичны и почти всегда пьяны. Есть генерал милиции, на вопрос дочери «Пап, ты вор?» отвечающий абсолютно концептуально: «Эти все министры, там, в Москве и Сыктывкаре, да все эти при них прощелыги олигархи, они родину нашу грабят, а случись чего — первые убегут… Они не имеют права страну грабить, потому что не любят ее. А я имею, потому что люблю». Есть управление внутренних дел, возглавляемое этим генералом, слывшее деловым центром города. «Нет, нет, не беспокойтесь, вы просто передайте вашу долю в Новотундринском месторождении Ивану Иванычу. Он к вам завтра заедет в девять утра… Да, вы согласились… Бесплатно. За деньги-то мне не надо». Есть, конечно, и бандиты, впрочем, уже отходящие на второй план, время их прошло.

Есть и непутевый народ. «То возьмет, за это возьмется, заведется вроде, загорится, заживет; да вдруг и заскучает, и замрет. Присядет перекурить, посидит, посидит, да и выпьет. Взят Париж, и Берлин взят; натружено, намолено на шестой части суши полуглобальное имперское имение и вдруг роздано даром в порыве стыда и покаяния… Улыбается святорусский гражданин, поет, гордится. А глаза все грустные, все неймется ему, неможется, все кажется — не то, вздор, и весь этот вздор зря».

А вот кусок и пожестче. «Воевать не идет, пахать не идет, плясать не идет, любить не идет… И дивятся толпящиеся вокруг Ивана народы: вот, говорят, лежит человек, нейдет никуда; загадочная евразийская душа, сколько же в ней глубины, сколько величия и ни на что непохожести, сколько в ней мысли о любви и смерти, о слезинке ребенка, о Пушкине, о воскресении отцов. “А мы? — говорят народы. — Бегаем, суетимся; станем же тоже лежать и мудрствовать, как эта великая нация достоевских, раскольниковых, бронштейнов и коллонтаев!” Но тут подходит Магомед и говорит: “Иван, а Иван! Пошли воровать”. И что же? Идет Иван, бежит даже, рвется».

И еще хорошо о воровстве. «Лихой наш человек в воровстве своем, как и в богоискательстве, доходит до края, до самой сути, до самозабвения, до отчаяния. Он продает авиакомпании старые запчасти вместо новых, и сам же потом ничтоже сумняшеся летает ее рейсами, мчится вместе с тремя детьми, женой и двумя мамами (своей и жены) на лайнере, в правом крыле которого истончается готовый оборваться поношенный, просроченный топливный тросик».

Подобные пассажи дали повод критикам указать на русофобский мотив в романе (то ли чтобы автора упрекнуть, то ли, напротив, поощрить), однако согласиться с этим указанием нельзя, если только понять, о чем, собственно, написана эта книга. Куски, вырванные из повествования, идейного контекста книги, более того, из актуального социального контекста, в котором неминуемо оказывается любое произведение столь явно морализирующего характера, как разбираемое здесь; куски, пусть даже кажущиеся некоторым читателям, как, например, мне, жестковатыми по отношению к русскому народу, не могут служить основанием для приговора. Собственно, весь роман своим пафосом опровергает подобные упреки.

Основная сюжетная линия романа — пропажа и поиск десятилетнего мальчика по имени Велик (уменьшительно от Велимир), сына выдающегося математика и алкоголика Глеба Дублина, перебравшегося в Константинопыль из Москвы, а также отправившейся на поиск Велика и тоже пропавшей его подруги Машинки (уменьшительно от Марии), дочери того самого генерала милиции, который ворует, потому что родину любит.

К поиску подключается прибывшая из Москвы суперкрасавица следователь Маргарита, она долго уже ищет серийного маньяка, убивающего детей. Красавица предполагает, что маньяк орудует в Константинопыле.

Другая линия — мистическая. По Северному Ледовитому океану плывет парусный ледокол Арктик, размерами своими точно повторяющий Ноев ковчег. На ледоколе архангел капитан Арктика со своей ангельской братией. Ледокол держит путь на Северный полюс, к ледяной горе Арарат, на которой в скиту живут семь монахов-праведников. Капитан Арктика — один из семи архангелов, «посланных на Землю Богом наблюдать человечество и разбирать его молитвы». Наблюдая разные ужасы и трагедии, наслушавшись стонов и молений, архангелы «выбирают одно дело для рассмотрения». Прибыв к скиту, они передают воззвания Богу через семерых праведников, «ибо молиться за человека должен человек». Команда ангелов решила просить Бога о воскрешении моряков подлодки «Курск», однако архистратига почему-то зацепила трагедия мальчика Велика (а перед ним на шести миллиардах мониторов разворачиваются жизни всех людей) и он начинает колебаться — просить о спасении мученически погибших моряков или спасти Велика и Машинку.

Понятно, что две эти сюжетные линии сходятся. Найти Велика и Машинку рутинными человеческими способами не удается. Появляется чокнутый поп Абрам, призывающий отца Велика идти на Северный полюс к горе Арарат просить праведников о спасении ребенка (поп был в курсе архангельских дел). Отчаявшийся, готовый на все ради спасения сына Глеб Дублин отправляется с о. Абрамом пешком на север. Друзья, конечно, замерзают, умирают, но все-таки добираются до полюса способом уже не только из нашего мира. «А вера? Вера на что? Верою, одной верой спасемся, когда ничего уж другое не помогает! Вот и вся теория!» — убеждает о. Абрам умудренного математика Дублина.

Они успевают, и разворачивается главная сцена романа.

Не стану ее пересказывать, мне кажется, что она хороша, кто-то укажет на некоторую перегруженность — здесь ангелы и черти, иноки-праведники, мертвые, но разговаривающие о. Абрам и Дублин, моряки «Курска», поднявшегося из глубин океана. Однако важно процитировать несколько строк, завершающих эту сцену, после того как Господь услышал моления монахов, строк, которые, по-моему, являются кульминацией всего романа:

«— Слава Богу! — думают моряки, уходя на дно.

— Слава Богу! — думают ангелы, разворачивая парусный ледокол.

— Слава Богу! — думают иноки, расходясь по бедным своим келиям.

— Слава Богу! — сияет миру Вифлеемская звезда».

Эта звезда сияет над холодным и почти безжизненным русским океаном, а значит, вера еще есть, иноки могут молить Бога о спасении, любовь может преодолевать смерть. Это значит, что Он не отвернулся от нас.

Показавшаяся в иных обстоятельствах почти отчаянной искренность автора вряд ли будет замечена в нашей «восходящей над вечной мерзлотой солнечной приветливой Москве» (последняя строчка романа). Боюсь, не многие поймут или захотят понять этот текст. Всепроникающий, останавливающий любые порывы цинизм и привычная расслабленность ума большей части российской элиты не будут, конечно, поколеблены одной только этой книгой. Но представляется, что без текстов такого рода достичь иного, продуктивного состояния российскому обществу не удастся.

Натан Дубовицкий. Машинка и Велик [gaga saga]. — М: Русский пионер. Специальный выпуск, 2012. — 220 с. Тираж 3000 экз.

Валерий Фадеев

Эксперт

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе