Европа остро нуждается в России

Об управлении кризисом 

От редакции: В конце ноября 2008 года по приглашению Центра консервативных исследований при Московском университете и Международного евразийского движения Москву посетил известный и очень неоднозначный мыслитель – Ален де Бенуа, лидер французского движения "новых правых". РЖ решил не упустить возможности и задать де Бенуа целый ряд вопросов, касающихся всего спектра волнующих тем: мировой кризис, миграция, будущее европейской модели, отношения Россия–ЕС и перспективы мировой политики в связи с избранием нового президента США. 

Данное интервью было взято в два этапа: сначала по телефону (в начале осени), а затем уже в Москве. 

* * * 
Крушение дерегулированного капитализма 

Русский журнал: Что вы думаете о мировом кризисе? Исключительно ли дело в экономике или же перед нами всеобъемлющий кризис? 

Ален де Бенуа: Кризис, конечно, прежде всего, финансовый. Другое дело – является ли он конъюнктурным или же структурным. Я склоняюсь ко второму варианту. Кризис ставит под сомнение ту модель капитализма, которая начала распространяться из Англии и Соединенных Штатов по всему миру начиная с 80-х годов XX века. Для этой модели характерно: во-первых, полная дерегулированность и автономность финансовых потоков. Во-вторых – разделение производственной экономики и экономики финансовой. В-третьих – все большая власть держателей акций, которые стали реальными владельцами предприятий и, в частности, больших инвестиционных фондов. 

Держатели акций требуют дохода все более высокого и все более быстрого. Следовательно, часть прибыли, возвращающаяся капиталу, все больше превосходит ту ее часть, которая отходит к рабочим в виде зарплат. В результате происходит обеднение не только народных масс, но и среднего класса. Средний класс, чтобы поддержать свой уровень жизни, оказывается вынужденным прибегать к кредитам, то есть влезать в долги. Образуется климат всеобщей задолженности – задолженности семей, предприятий и даже стран. 

Все эти процессы приводят к образованию огромного финансового пузыря, основанного на спекуляциях. Когда же, наконец, люди утрачивают возможность платить, все падает. Это очень серьезный кризис. Обратите внимание, как быстро он распространился из Соединенных Штатов на всю Европу. Это одна из особенностей глобализации: любой локальный кризис немедленно становится мировым. Данный кризис означает крушение дерегулированного капитализма. Он опровергает довод о том, что капитализм регулирует себя сам. Крайне показательно поведение глав предприятий, банков и инвестиционных фондов: до сего дня, будучи верными либеральной идеологии, они твердили – государство не должно встревать в экономику, но теперь они умоляют государство вступить в игру и оказать им финансовую помощь. 

Мы вступаем в новую стадию капитализма. Однако проблема в том, что необходимые реформы, то есть реформы структурные, проводить никто не хочет. Не так давно мы стали свидетелями провала саммита "большой двадцатки". Я думаю, что кризис только начинается, три-четыре ближайшие года станут решающими. 

РЖ: Можно ли утверждать, что этот кризис приведет к окончанию глобализации и распространению такого феномена, как государственный социализм, или национальный социализм? 

А. де Б.: Не думаю, что кризис остановит глобализацию. Однако она приобретет несколько иной вид. Государство, безусловно, усилит контроль за некоторыми секторами экономики. Произойдет возврат к некоторым таможенным пошлинам, к политике протекционизма. Кризисная ситуация пойдет на пользу тем экономикам, которые больше ориентированы на самих себя, и нанесет ущерб экономикам более экстравертного типа. 

Необходимо "деколонизировать воображение" 

РЖ: Что представляемые вами "новые правые" могут предложить в ответ на нынешний финансовый кризис? Может быть, какие-то структурные преобразования? 

А. де Б.: Наверное, наиважнейшая требуемая структурная реформа – прекратить мыслить исключительно в понятиях глобализующегося мира. 

В целом же есть два направления реформ: практическое и культурное. 

Что касается практики, необходимо делать больший акцент на национальной экономике, то есть уделять куда больше внимания национальному продукту, национальному производству. Необходимо вернуть производство на локальный уровень. Например, нужно отказаться от практик, когда моллюски добываются в Норвегии, открываются в Марокко, а продаются в Польше или в какой-то другой стране. Такое поведение отныне невозможно. Дело в том, что ранее игнорировалась цена, например, горючего, цена на которое будет продолжать повышаться, а также цена других расходов. Еще пример. В западных странах люди привыкли есть любые, даже самые экзотические, фрукты круглый год. Теперь это немыслимо. Нужно есть клубнику в сезон клубники, а не когда хочется. 

Также важно осуществить культурный переворот в сознании: необходимо избавиться от одержимости экономикой. Здесь уместным было бы использование выражения "деколонизация воображения". Воображение большинства людей сегодня полностью колонизировано идеей потребления, а также экономическими соображениями. Дошло уже до того, что любая вещь, не имеющая коммерческой ценности, становится несущественной и даже несуществующей. Давайте разделять общество, в котором есть рынок, и общество рынка, то есть общество, где рынок стал идеально-типической моделью для всех социальных отношений. Собственно, это закономерный итог капитализма, стремящегося к монетизации всех общественных отношений. В этом смысле либеральный капитализм куда материалистичней коммунизма. 

Простых решений проблем миграции нет 

РЖ: Как "новые правые"предлагают решить такую актуальную проблему, как миграция, и связанную с ней проблему разъедания культурного ядра Европы и всего западного мира? 

А. де Б.: К сожалению, оптимальных решений этой проблемы нет. По крайней мере, нет простых решений. Миграция, приобретшая ныне глобальный характер, становится негативным явлением тогда, когда она достигает объемов и пропорций, несовместимых с возможностями принимающей стороны. Результатом неограниченной миграции становятся очевидные социальные патологии. 

Хотелось бы, конечно, уменьшить поток миграции. Например, можно изменить некоторые аспекты, притягивающие мигрантов. Но не надо обманывать себя – сделать это будет очень сложно. Даже те страны, которые очень энергично пытаются сдерживать миграцию, как, например, США, не могут в этом преуспеть. 

Исторически миграция – воплощенный проект капиталистического патроната. Мигранты – резервная армия капитала, которому эта дешевая рабочая сила была выгодна как метод давления на рабочие массы: тем самым удавалось сдерживать рост зарплат. Вначале рабочие из других стран приезжали на заработки и после уезжали обратно. Однако после того, как была избрана политика воссоединения семей, после того как во Франции было установлено "право почвы": каждый родившийся во Франции, каково бы ни было гражданство его родителей, получал французское гражданство, – миграция, прежде бывшая трудовой миграцией, лимитированной во времени и объеме, стала миграцией-заселением. 

РЖ: Это необратимый процесс? 

А. де Б.: Я думаю, что в определенном смысле да. Но мы можем замедлить это движение. Нам необходима политика активного взаимодействия со странами, откуда приезжают мигранты. Мы должны помогать этим странам развиваться, мы должны помочь им повернуться к самим себе, тогда у мигрантов будет меньше поводов уезжать и искать счастья в другой стране. 

Собственно, здесь мы имеем дело с уже отмеченной выше проблемой: нам нужно несколько моделей развития. Разве нужно всем странам мира следовать по пути "american life", разве нужно каждому человеку обязательно эмигрировать на Запад? Однако повторю: здесь нет легких решений – тут гораздо легче сказать, чем сделать. 

Так ли привлекательна европейская модель? 

РЖ: В чем состоит привлекательность Европы (европейской модели) для третьих стран? Сохранится ли эта привлекательность в ближайшем будущем и каким образом она будет видоизменяться с течением времени? 

А. де Б.: А разве европейская политическая модель действительно настолько привлекательна? Чтобы ответить на этот вопрос, надо быть уверенным, что эта модель действительно существует и что ей можно дать определение. Престиж, которым сегодня обладает Европа, обусловлен причинами исключительно исторического характера. Подтверждением этому является огромное количество туристов, которые приезжают сюда каждый год. Но когда дело доходит до политики, Европа не сумела стать альтернативой "глобальной модели", которая сейчас распространяется по всему миру. Я, конечно, очень сожалею по этому поводу. 

РЖ: Каковы политические перспективы дальнейшего процесса европейской интеграции? Что означают итоги референдума в Ирландии с этой точки зрения? 

А. де Б.: Значение ирландского "нет" в 2008 году такое же, каким было значение "нет" французского и голландского в 2005 году. Это протест, но не против Европы или европейской интеграции, но против того, как она реализуется. Это не столько демократия, сколько бюрократия, это союз скорее правительств, чем обычных людей, который отдает приоритет экономике и торговле, а не политике и культуре. Одна из главных ошибок ЕС заключалась в том, что основные усилия были брошены на поспешное расширение, вместо того чтобы заниматься укреплением уже существующих институтов. Результатом этой ошибки стал полный паралич институтов и фактически полное безвластие. 

Однако еще более опасным является то, что так до сих пор и не было определено, к чему должна привести европейская интеграция в самом конце; на эту тему государства-члены никогда не разговаривали и, соответственно, не заключали никаких договоренностей. Идет ли речь о создании огромной зоны свободной торговли, которая со временем интегрируется в более широкой трансатлантическое пространство, где, безусловно, будет доминировать Северная Америка, или же это будет новый автономный центр силы, который будет также оригинальным культурным и цивилизационным полюсом? Естественно, эти два проекта – взаимоисключающие. Поскольку такого рода вопросы никогда не обсуждались, мы автоматически движемся в сторону первого варианта, что, на мой взгляд, самое плохое. 

РЖ: В чем ценность и преимущества европейской модели общественно-политического развития, если сравнивать ее с США и Россией? 

А. де Б.: С геополитической точки зрения интересы ЕС частично отличаются от интересов России и полностью отличаются от интересов США. То есть Европа должна стремиться к формированию партнерства с Россией и дистанцироваться от североамериканской гегемонии. К сожалению, сегодня все обстоит с точностью до наоборот. 

РЖ: Европейский секуляризм – есть ли у него будущее, может ли он продолжать оставаться основой для европейской модели? Совместим ли этот секуляризм с христианством в его восточной и западной версиях? 

А. де Б.: Светская модель устройства имеет большое значение для Европы. Наличие самых разных религий в Европе делает невозможным возврат к тем временам, когда основные ценности общества имели также и религиозное значение. Однако это устройство является также результатом более масштабной эволюции Европы. В западном мире религиозные убеждения стоят в одном ряду с личным мнением по тому или иному поводу, а следовательно, должны звучать исключительно в частном общении, должны быть частью личной сферы, что, однако, не мешает различным церквям искать публичного признания. Во Франции, например, практикующие христиане составляют не более 5% всего населения. Кризис религии в Европе контрастирует с тем, какое внимание уделяется религиозным факторам на международной арене. Индивидуализация веры, снижение количества практикующих верующих и так далее являются частью более широкой утраты соответствующих ценностей и ориентиров. 

РЖ: Применима ли европейская модель к иным цивилизациям? 

А. де Б.: Я не разделяю популярную ныне теорию Самюэля Хантингтона о "столкновении цивилизаций". Цивилизации никогда не были политическими акторами, даже если составляли один из уровней международных отношений. Теория "столкновения цивилизаций" является ничем иным как новой версией старого противостояния между современными обществами (западными) и несовременными (то есть традиционными). Теория Хантингтона преследовала цель сблизить Европу и Америку на основе общего враждебного отношения к арабо-мусульманскому миру, который в представлении американцев является воплощением дьявола, – замена, которая была им необходима после распада советского блока, олицетворявшего во времена холодной войны "империю зла". Я считаю огромным заблуждением восприятие ислама как однородного течения, поскольку внутри этой религии есть существенные линии разлома между отдельными ветвями, о чем свидетельствуют столкновения между шиитами и суннитами. Европа должна пытаться наладить диалог с другими цивилизациями, а не пытаться их демонизировать. 

Европе нужна сильная и независимая Россия 

РЖ: Как вы относитесь к тезису Президента РФ Дмитрия Медведева об "общей европейской безопасности”? И возможны ли какие-то интеграционные процессы в рамках "большой Европы"? 

А. де Б.: Мне нравится эта идея. Европейцы должны работать над созданием собственной системы безопасности, усиливая свои связи (политические, экономические, геостратегические, торговые и так далее) с Россией. Европе нужна сильная и независимая Россия, поскольку Россия, занимая центральное место на континенте, является фактором баланса. 

РЖ: Есть ли какие-то общие ценности, объединяющие Россию и ЕС? 

А. де Б.: Геополитически Европа и Россия являются частью одного континента. В рамках мировой системы евразийский континент представляет собой "власть Суши" (теллурократия), в то время как США – "власть Моря" (талассократия). Противоречия между логикой Моря и логикой Суши являются непреодолимыми. Европа и Россия должны работать над созданием многополярного мира, где каждый культурный или цивилизационный полюс мог бы быть одновременно регуляторным полюсом в отношении глобализации. Сегодня самым большим вопросом является, движемся ли мы в сторону многополярного мира или однополярного, который в конце концов узаконит американскую гегемонию. Россия должна показывать Европе пример независимости и суверенности. Именно в этом смысле мы – европейцы – остро нуждаемся в России и россиянах. 

РЖ: Прием в ЕС стран Восточной Европы привел к тому, что они принесли в общеевропейское пространство свои фобии и мифологемы. Не приведет ли прием в ЕС какой-нибудь страны из состава бывшего СССР к аналогичному результату, который пагубно скажется на взаимоотношениях ЕС и России? 

А. де Б.: Я отрицательно отношусь к идее принятия в НАТО таких стран, как Грузия и Украина. Такое решение станет непосредственной угрозой интересам России и не даст Европе ничего. Вступление этих стран в альянс отвечает исключительно интересам США, которые хотят окружить Россию чем-то вроде санитарного кордона, состоящего из американских союзников. Более того, я считаю, что НАТО абсолютно лишена raison d’etre (смысла существования). Это пережиток холодной войны, который должен был исчезнуть вместе с Организацией Варшавского договора. 

Обама – смена тона при неизменном содержании 

РЖ: Изменится ли хоть что-то в отношениях между Европой и Россией, Европой и США после избрания Обамы? 

А. де Б.: Президентство Обамы ознаменуется сменой стиля и тона американской политики. Новый президент порвет с агрессивной милитаристской однополярностью бушевской команды и будет стараться поддерживать нормальные отношения со всеми союзниками. Однако суть вещей едва ли изменится. Американская внешняя политика мало зависит от личности президента – она повинуется некоторым историческим константам. Главная же константа этой политики – гегемонизм с моральной составляющей. То есть Америка желает контролировать весь мир под предлогом того, что лишь она способна принести людям демократию и свободу. На самом же деле она занимается лишь экспортом своей собственной модели. 

Что касается отношений между Россией и США, то здесь, наоборот, нас ждет рост напряженности: США продолжат рассматривать Россию как возможного противника. Следовательно, они не откажутся от практики ее окружения, например, через провоцирование в окружающих странах "цветных" революций, приводящих к установлению режимов, враждебных России, а также через превращение бывших сфер российского влияния в проводников своей политики, как это происходит в случае с Грузией. 

Интервью подготовили Юлия Нетесова, Александр Павлов и Дмитрий Узланер.

Ален де Бенуа

Russian Journal

Поделиться
Комментировать