Житие её всем вам, конечно, известно. Молодая вдова стремительно сгоревшего от пневмонии придворного певчего пришла в ужас от самого факта внезапной – без покаяния! – смерти супруга, оделась в его одежду, назвалась его именем, переписала дом на подругу – и ушла в никуда: в сквозняк Питера, в люди, в огромный неприветливый мир… Нищенка, не берущая денег (только копеечку – «царя на коне» – и ту сразу передавала кому-нибудь), спонтанная пророчица (« Вот ты тут сидишь, чай пьёшь, а у тебя дом горит!», или «Вот ты тут чулки штопаешь и не знаешь, что тебе Бог сына послал – иди на Смоленское-то!» … И тушился пожар, и обретался младенец – от только что погибшей роженицы… ) Исцеляла детей, едва взяв на руки. Отводила беду. Холодная, голодная, сменившая обветшавший костюм мужа на зелёную юбку и красную кофту, потом на красную юбку и зелёную кофту, и снова наоборот… Ей подавали одежду – но брала только это, двух цветов – как муж ходил, его форма.
И ведь долго прожила. Овдовела в 26, отошла ко Господу в возрасте за 70 (точных сведений нет, но, скорее всего, умерла Ксения в 1803 году).
На самом деле – умерла, конечно, раньше. В тот самый день, что и муж, Андрей Фёдорович. Ибо – едина плоть.
Умерла для мира. «Это Ксения Григорьевна умерла, а Андрей Фёдо-рович жив, вот он я!» Потому что не важно, какая именно часть этого единого Я, единой плоти, объединённой высшей – во Христе – любовью, лишилась вдруг той самой плоти, телесной оболочки… Пусть же умерла – страшно, без покаяния – Ксения, ребро, ниточка от иглы, пусть дальше живёт – Андрей…
Ну, не безумие ли?
Подвиг юродства, только Византии и на Руси – в России – столь органичный и распространённый – определяется как «добровольно взятое на себя безумие ради Христа».
Нужны ли Господу – безумные?
Да. Потому что – «Милости хочу, а не жертвы». Потому что настоящая любовь – всегда безумна. Безрассудна, нерасчетлива, неотмирна. Или – любить, или – играть в любовь по мирским правилам. Ксения выбрала первый путь… Да и выбирала ли? Скорее всего, просто не могла иначе. Не могла продолжать жить в большом их добротном доме, не могла вести ожидаемую жизнь благочестивой вдовы… И даже в монастырь уйти не могла – кто б её там принял в мужском-то платье, Андрея-то Фёдоровича?
И потому – под вечные питерские ветра, под влажное стылое небо (дворянка! оставив не только кров, тёплую постель, но и – наряды, привычный круг приятельниц, возможно – музыкальные вечера…) Как она выдержала всё это физически: климат, поношения и насмешки горожан (в первые годы её гнали отовсюду, мальчишки кидали в неё комья земли)? Как она спала? Да и спала ли? Известно, что по ночам поднимала тяжёлые кирпичи на леса строящейся церкви, а потом уходила молиться в поле, и спала – там же, под открытым небом, свернувшись, наверное, калачиком… Совсем немного, потому что утром – снова в город, и торговцы наперебой предлагали ей товар, поскольку заметили – возьмёт Ксеньюшка булочку у тебя у первого – и весь день потом прибыль рекой течёт…
И неважно, творила ли словесную молитву на ходу. Потому что сама жизнь и была – молитвой. И дела её – исцеления ли, помощь ли строителям храма – были зримым проявлением главного дела, имя которому – любовь.
Любовь к мужу, да. Наверное, как-то мелковато звучит. Эрих Фромм вслед за древними философами подразделял любовь на любовь супружескую, любовь дружескую, любовь к Богу… Последняя – высшая и наиглавнейшая, остальные – в лучшем случае лишь ступени к ней. Но хочется – вместе в Ксенией – поспорить с Фроммом. Ведь любовь – она и есть любовь. Не превозносится, не помнит зла. Не ищет своего. Далее – по апостолу Павлу, все мы помним… Но именно не искать своего в любом проявлении любви – к мужу ли, к ребёнку, к любой твари Божией и самому Богу – умеем ли? Ксения – могла.
И потому могла не есть, не спать, не простывать. Потому –дар целительства и прозорливости – свыше. Потому – блаженная. И дар – счастливый. Ведь и слово «блаженство» того же корня, что «благо». Вся земная жизнь Ксении – это ли не блаженство любви?
Никто не благ, только Господь. Но именно Господь – благой, Господь – любовь, и жил в ней, при жизни умершей для мира – блаженной.
…На могиле Ксении Блаженной на Смоленском кладбище всегда народ. Ей пишут письма, кладут в специальный ящичек. Я тоже писала, тоже просила, и всё сбылось. Это даже неудивительно, потому что иначе и быть не может. Страна любви – чудесная страна, а Ксеньюшка (так называют её петербуржцы) жила в ней и продолжает… Что ж мешает и нам поселиться там – вместе с нею, и со многими ещё святыми земли русской, и самим Христом? Ради этой возможности он и взошёл на крест!
Всего-то и нужно – позволить себе любовь безумную. Настоящую то есть. Ту самую, по Павлу. Решиться на такую любовь. Св. Серафим Саровский говорил, что святого человека от несвятого отличает только одно – решимость.
…Отойдя от часовни Ксении, я увидела кошку. Бездомная тварь вы-шла из-за старого могильного камня, мяукнула тоненько. Я налила ей кефиру в крышечку от бутылки, и пока она лакала, прочла надпись на камне: «Суди меня, Господи, по правде моей и по незлобе моей». Хочется думать, что современник Ксении жил по единственно возможной высшей правде – по любви.
С именинами вас, Иностранки!