Но круче всего выглядело сообщение Архангельского УВД: «На место происшествия незамедлительно прибыла следственно-оперативная группа, однако задержать злоумышленников по "горячим следам" не удалось». Не на всякое серьезное преступление следственно-оперативные группы приезжают незамедлительно, в иных случаях полицию ждут много часов, и то напрасно. А тут такая оперативность, «горячие следы», поиск злоумышленников — просто сердце переполняется гордостью за доблесть отечественной полиции!
О «вакханалии ненависти и зверства» говорил Уполномоченный по правам человека в России Владимир Лукин. Сильно сказано! Реакция Лукина по поводу избиения полицией мирных демонстрантов на Болотной площади была несравненно мягче: «…применение силы стало явно избыточным. Полицейские избивали людей, не оказывавших сопротивления, били резиновыми палками по головам демонстрантов». Видно, щепки от поваленных крестов произвели на Уполномоченного гораздо более сильное впечатление, чем кровь демонстрантов на асфальте Болотной площади. Это бывает — особенности личного восприятия. Разные люди впечатляются по разным поводам, соответственно и разная эмоциональная реакция. Или, в другом случае, реакция регулируется политической лояльностью.
Владимиру Лукину, как следует из его заявления, очень хочется, чтобы «маргиналы… объяснили мотивы своих безумных действий». Я попробую сделать это за «маргиналов».
«Крестоповал», объявленный украинскими феминистками из группы Femen и воплощенный в жизнь их неизвестными российскими последователями, стал очевидной реакцией на приговор группе Pussy Riot. Это, кажется, бесспорно. Также бесспорно и то, что приговор этот был продиктован политическими соображениями (включая личную обиду Путина) и стремлением РПЦ занять на российском политическом поле место действующего игрока с особыми привилегиями. Об экспансии РПЦ в сферу светской жизни писали и до процесса над Pussy Riot. Здесь и попытки навязать средней школе обязательный курс православия, и старания внедрить теологию в перечень научных специальностей в Высшей аттестационной комиссии, и проникновение в армейские структуры, и борьба с актуальным искусством, и осуждение «митинговой активности» оппозиции, и активная поддержка провластных политических сил на выборах и действующей власти в целом. После процесса по делу Pussy Riot активность эта еще больше возросла. РПЦ и аффилированные с ней структуры выступают в роли крестоносцев и не только не упускают случая высказаться по вопросам сугубо светской жизни, но и навязывают обществу свое религиозное понимание общественной нормы и общественного порядка. Это иногда оказывается на грани закона — как, например, в случае с созданием «православных дружин». Церковная экспансия и раньше вызывала отторжение в разных слоях российского общества, а после ряда позорных скандалов с патриархом Кириллом и приговора по делу Pussy Riot эта неприязнь возросла многократно. У самых нетерпеливых людей с пониженным уровнем уважения к закону эта неприязнь выливается в административно наказуемые действия, которые можно квалифицировать как мелкое хулиганство. Таковы, мне кажется, мотивы «маргиналов», которыми интересуется Владимир Лукин.
А вот каковы мотивы людей, представляющих мелкое хулиганство верхом жестокости и покушением на основы, другой вопрос. Думаю, что мотивы здесь точно такие же, как и в деле Pussy Riot. Идея представить любое покушение на символ или ритуал тяжким преступлением, а критиков официальной догмы — опасными преступниками, это идея фашизации страны, попытка привести общество к общему идеологическому знаменателю. Немного странно, что в этом участвуют некоторые представители либеральных кругов. Странное поветрие. Ведь понятно же, что в случае поимки крестоборцев, осудить их по уголовным статьям можно будет только с применением тех же судебных технологий, что и в деле Pussy Riot.
У этого дела есть и еще один аспект. Некоторые полагают, что нападение на кресты — это провокация то ли самой церкви, то ли власти. Все возможно. Особенно, если учесть, что сейчас так велика нужда в громких поводах для легализации «православных дружин», которые формально создаются для защиты церкви, а использоваться будут, скорее всего, для уличного противостояния оппозиции. В этом случае истеричная реакция общественности по поводу крестоборцев как нельзя лучше служит интересам охранителей режима.
И, наконец, надо заметить, что срубленные поклонные кресты не являются ни культовыми сооружениями, находящимися на территории объектов культа, ни историческими памятниками, ни памятниками архитектуры или зодчества, ни городскими монументами. Их статус не вполне понятен. Но дело даже не в формальном статусе (или отсутствии такового), а в том, что установка таких крестов является проникновением церкви на общественную светскую территорию. Это никого особенно не трогало, пока РПЦ не явила миру образ лицемерия и гонителя несправедливо преследуемых. Теперь возмущение церковью настолько велико, что церковная экспансия встречает отпор. Пока в такой мягкой форме как разрушение крестов на внецерковной территории и надписи на стенах храмов. Разумеется, в таких действиях много агрессии и пренебрежения чужими чувствами. Но надо понимать, что — причина, а что — ответ.
Церкви и ее защитникам, как, впрочем, и Уполномоченному Лукину, хорошо было бы понять истоки происходящего и сделать для себя выводы на будущее.
АЛЕКСАНДР ПОДРАБИНЕК
Ежедневный журнал