ИСЛАМ ПЕРЕД ЛИЦОМ СВОБОДЫ СОВЕСТИ.
http://ddata.over-blog.com/xxxyyy/3/21/73/59/Documents-textes/Intereligieux/islam-face--a-la-libert---de-conscience_ETU_4145_0643.pdf
Читая Коран, замечаешь, что многие стихи, особенно принадлежащие первому периоду откровений в Мекке, призывают к свободе следовать каждому своему пути в религии, не навязывать ислам силой и уважать тех, кто практикует другие религии, кто верит в единого Бога и названы довольно позитивно как люди Книги. Конечно, было бы анахронизмом говорить об этих стихах как отражающих «свободу совести», поскольку этого понятия не существовало в VII веке на момент распространения ислама на Аравийском полуострове, но можно, тем не менее, без насилия над смыслом говорить об этих стихах как отражающих терпимость и умеренность. Закон Шариата, который расценил отступничество как нарушение, достойное высшей меры наказания – смерти - может быть расценен с этой точки зрения как отклонение, не имеющее оснований в Коране. Мы можем цитировать десятки этих стихов, отражающих терпимость. Приведем хотя бы два из них: «Нет принуждения в религии» (Коран II, 256) и «Кто хочет, тот уверует, кто хочет - пусть останется неверным" (XVIII, 29). Неоднократно, когда пророк ожесточается и хочет обратить людей, которые отказываются обратиться, Бог ему напоминает: «Напоминай же, ведь ты - только напоминатель!
Ты над ними - не властитель» (LXXXVIII, 21).
Итак, ничто не должно легитимизировать изначально призыв к священной войне против иудеев и христиан помимо хорошо известных случаев справедливой самообороны, известных для всего мира: «ты, конечно, найдешь, что самые близкие по любви к уверовавшим те, которые говорили: "Мы - христиане!"» (Коран V, 82). «Поистине, те, которые уверовали, и те, кто обратились в иудейство, и христиане, и сабии, которые уверовали в Аллаха и в последний день и творили благое, - им их награда у Господа их, нет над ними страха, и не будут они печальны» (II, 62). Итак, мы не можем видеть из этих стихов, что препятствовало бы в данном случае свободе совести или что мешало бы применению этого универсального принципа всей совокупностью мусульманских стран.
Если мы обратимся к второму источнику мусульманского законодательства, преданию пророка, названному хадисами, то можно дать себе отчет в том, что те слова пророка также составляют обильный источник призывов, идущих в согласии с терпимостью. Например, один из хадисов утверждает: «Тому, кто причиняет убыток находящемуся «под защитой» (иудею или христианину), Я сам буду ему врагом, и у Меня с ним будет распря в день великого суда». Вне периодов военных действий, ограниченных во времени и обозначенных определенным набором правил, никакое насилие по отношению к другим религиям не законно. Один из хадисов пророка напоминает: «Тот, кто убивает человека, заключившего с нами договор, то есть не идущего с войной против мусульман, никогда не ощутит запах рая».
...В прошлом, эти самые источники позволили различным исламским империям быть территориями толерантности. Целая мозаика религиозных меньшинств, состоявшая из иудеев, христиан и других, таким образом, могла сосуществовать на мусульманских землях веками. Можно привести в пример мусульманскую Андалузию, но не только. Во многих мусульманских странах и сейчас можно видеть богатство и живучесть этого этнического и религиозного разнообразия. В то же время следующая проблема остается нерешенной. Позиция открытого ислама, совместимого с Декларацией прав человека, не имеющая ничего общего с законами Шариата, сурово ограничивающими свободу совести, не убеждает радикальных исламистов, приверженных своему собственному прочтению Корана и желающих продолжать проявлять свою нетерпимость. Она также нисколько не убеждает людей, внешних по отношению к исламу, которые видят разнузданное насилие во имя ислама по всему миру, одобряемое в некоторых случаях высокими мусульманскими функционерами.
До IX-X вв. разные школы исламской традиции характеризовались своим богатством и жизнеспособностью. Четыре источника закона, сформулированные Шафии, составляли неисчерпаемый ресурс для размышлений и обогащений мусульманского права. Ижма (согласие) и иджтихад (свободная интерпретация) предлагали возможность прогресса и неоспоримого обновления в мусульманском законодательстве. Однако, не это удержала традиция. Вследствие изменения политической ситуации при правлении халифа Аль Мутаваккиля при династии аббасидов в Багдаде, рациональный подход в течении мутазилитов был запрещен, а ригористический ханбализм из маргинального и подстыдного течения превратился в официальную государственную доктрину. Отныне стало считаться, что только Корану и хадисам нужно следовать буквально и скрупулезно… «Коран – наша конституция», - объявляют салафисты, приверженные подражанию «благочестивым предкам» (салаф) и враждебные любым новшествам. Но это чистая демагогия, поскольку мы знаем, что Коран это текст, написанный в истории и обусловленный ею, и в котором читатель может найти всё, что пожелает.
Прощальная проповедь, произнесенная пророком во время его последнего паломничества в 632 г., также используется для утверждения принципа достаточности двух источников: «Я оставляю вам книгу Бога и Сунну Его пророка, благодаря которой, если вы останетесь им верны, никогда не впадете в заблуждение». Наконец, слово халифа Омара также используется в этом же смысле. Он говорил: «У нас есть книга Бога и Сунна Его посланника, нам этого достаточно». То есть, Коран и хадисы достаточны для ответов на все возможные вопросы, которые могут возникнуть у мусульманской общины в любой момент. Всякая новизна отныне стала «бида» (проклятым новшеством), которая ведет к заблуждению, ереси и аду. Многие хадисы были составлены с целью объявить еретической всякую новую мысль. Отныне бесполезно искать в гласе народа (иджме) или в личной мысли (иджтихад) средства для эволюционирования мусульманского законодательства, ни пытаться приспособить его к ходу истории. Вот как триумф одной из школ, наиболее ригористичной в мусульманской традиции, позволил закрыть простор для размышлений и создать тем самым причины для упадка, который значительная часть мусульманского мира продолжает культивировать и который заставляет утверждать некоторых, что ислам с трудом поддерживает свободу личности.
Нужно сегодня быть способными повторять, что довольствоваться утверждениями, как это делают многие мусульмане, что тексты основателя ислама всё предусмотрели, что они содержат абсолютно всё и могут заменять все международные конвенции, включая Декларацию прав человека, это попросту абсурдно. В самом деле, это подразумевает путаницу двух регистров, совершенно различных, божественного и человеческого, касающихся принципов общих, теоретических, исламских, и их практического применения на земле на универсальном уровне. Между сакральными текстами, утверждающими достоинство человеческой личности, и текстами о правах человека, охраняющими основные свободы, такие, как свобода совести и религии, существует значительная разница в точках зрения. Первые ставят Бога в центре вселенной, тогда как вторые ставят человека в центре их забот. Именно эта путаница позволяет некоторым радикальным исламистам пытаться оправдывать их нетерпимость, опираясь на стихи позднейшие, мединские, связанные с военной ситуацией, как, к примеру, этот: «Поистине, те, которые уверовали, а потом отреклись, потом опять уверовали, потом открылись, потом усилили неверие, - не таков Аллах, чтобы простить им или повести их по пути» (IV, 137). Здесь идет речь об осуждении, но стих, однако, ясно утверждает, что только Богу принадлежит суд над ними. Только Он, кого хочет, прощает, и кого хочет, наказывает. Отступничество – поведение, предосудительное с религиозной точки зрения, но это дело абсолютно частное с точки зрения прав человека. Оно касается только самого человека и его совести. В любом случае, оно будет разрешено только в день последнего Суда. И тогда никому не дано судить человека насчет его веры, ставя себя на место Бога.
Другой источник путаницы еще более значительный, поскольку он касается отношений, которые мусульмане имеют со своими священными текстами. Это проблема буквального и неисторического чтения текстов. Отрезанные от своего контекста, многие стихи в самом деле призывают к священной войне и сражению с неверными, которые воевали против мусульман и угрожали их жизни. Экстремисты опираются часто на эти стихи или хадисы для придания легитимности их собственным действиям. Однако, эти стихи связаны с определенной исторической ситуацией, на сегодня исчезнувшей, которая позволяет понять их смысл. Объяснения по историческому контексту в свое время составили целую кораническую науку, которую мусульманские богословы назвали как Asbab al nuzul, или причины Откровения. Эти Улемы, действительно, чувствовали нужду связать стих с его контекстом либо для ограничения юридического элемента в нем, либо для объяснения явного противоречия между двумя стихами, написанными в различных контекстах.
Социально-политическому контексту соответствуют различные законы; это справедливо для текстов основателя ислама, но также и для политических событий, отметивших рождение исламского государства. Так, можно вспомнить войны Ридды, ведомые первым халифом Абу Бакром, которые радикальные исламисты цитируют как пример поддержки высшей меры наказания для отступников. Но эти войны велись не против отдельных лиц, а против целых племен, которые отказывались платить налог (закят) государству под предлогом того, что пророк был уже мертв и они были отныне свободны от своих обязательств. Этот отказ попросту угрожал выживанию молодого исламского государства. То есть, это вовсе не проблема совести или религии, но скорее проблема экономическая и политическая. Никакое государство не может выжить без налогов. И искать в том предлог для отказа от свободы совести – обскурантизм и слепота.
Итак, с одной стороны, у нас есть прочтение текстов, исходящее из терпимости и открытости для каждого выбирать свою религию. Это прочтение часто практикуется официальными религиозными властями, за которыми следуют большая часть мусульман, мирных, искренних, научившихся веками сосуществовать с разными религиозными меньшинствами, разумеется, на почтительном расстоянии, но без столкновений и конфликтов. Но, с другой стороны, видны очевидные пределы такого дискурса. Который оспаривается радикальным течением ислама, по-другому прочитывающим эти же тексты. Эти фанатики читают стихи, которые говорят про войну и ее узаконивают, абстрагируясь от истории. Вследствие этого они считают, что эти тексты всегда актуальны. Они божественны и остаются действительными для всех времен и мест (li kolli zaman wa makan). Таким образом, мы приходим к тупику, где имеются два параллельных дискурса, настроенные друг против друга и оба опирающиеся на Коран и Сунну. Из одного и того же источника они черпают совершенно противоположные аргументы. Это оставляет многих мусульман в растерянности.
Для выхода из этого тупика надо идти дальше. Надо отодвинуть засов, который с раннего средневековья довлеет над исламской мыслью. Спор по поводу свободы совести уже противопоставил друг другу две школы – мутазилитов и ашаритов. Мутазила отстаивала идею о том, что вера не может быть наложена силой, ибо Сам Бог дает или удерживает дар веры, делает сердце восприимчивым к увещаниям или ожесточает его. Один из хадисов утверждает, что сердца человеческие в руках Божьих (Al qulub bi yad Allah). Принуждение в религиозных вопросах противно воле Божией. Разум здесь также возведен в ранг второго источника откровения, не менее значимого для понимания воли Божией. В противоположность этому принципу школа Ашаритов настаивает, что воля Бога может быть познана только посредством закона ислама. Следуя букве Корана, она объявляет, что только «люди Книги», то есть иудеи, христиане и зороастрийцы могут свободно исповедовать свою веру, поскольку у них есть священные книги, которыми они руководствуются. Зато для всех прочих употребление принуждения законно, и пророк сам его применял в отношении язычников и отступников...
Современным исламским мыслителям нужно обозреть и осмыслить века упадка и обскурантизма для переоткрытия плодотворного и обильного источника рациональной мусульманской мысли, Мутазилы, а также Ибн-Рушда (Аверроэса) и фаласифа (философов), и именно следование их пути поможет оживить богословскую мысль сегодня. В этом историческая ответственность современных исламских интеллектуалов.
...Один из реформаторских тезисов по поводу свободы совести достоин в этом плане особого интереса. Его выразил в своем труде «Второе послание ислама» Махмуд Мухаммад Таха. За него суданский автор поплатился жизнью, ибо он был приговорен к смерти через повешение за преступление отступничества (Ридда) и казнен в свои 70 лет 18 января 1985 г. в Хартуме. Для отстаивания свободы совести Таха утверждает, что только стихи, мекканские по своему происхождению, должны считаться основанием Корана для современного мусульманского законодательства и совместимые с международными договорами и общечеловеческими ценностями. Другие стихи, мединские по происхождению, узаконивающие войну и мир, регулирующие социальную и политическую обстановку в Медине и тесно связанные с мединским контекстом, должны поддерживаться в их букве, но не в их духе. Их законы должны считаться обветшавшими. Чтобы выйти из противоречия между мекканскими и мединскими отрывками, мусульмане Улемы придумали принцип, согласно которому более поздние, мединские изречения, отменяли (Naskh) более ранние, мекканские. Считая, что вся совокупность текста должна быть сохранена, Таха предложил вывернуть традиционную схему и опереться на мекканские стихи для того, чтобы предложить миру второе послание ислама. Но этот тезис возымел лишь очень ограниченный отклик и остается по большей части неизвестным. Однако он несет в себе возможность обновления и радикальной реформы в исламе.
АБДЕРРАЗАК САЙЯДИ (Тунис)