На минувшее десятилетие по общему признанию пришлось возрождение ислама в России. Точнее, после крушения советской власти оживились все конфессии, но, пожалуй, именно исламу в наибольшей степени удалось восстановить свои позиции среди традиционно мусульманских народов.
Дело не столько в растущем числе мечетей и медресе – хотя и цифры сами по себе впечатляют: скажем, в Татарстане при советской власти было две действующих мечети, одна в Казани и одна в Чистополе, а сейчас 892; никаких исламских учебных заведений двенадцать лет назад и в помине не было, а теперь они есть практически во всех городах республики; в одной Казани три медресе и Российский исламский университет, а вообще-то есть даже мусульманский детский садик. Но как раз если обращать внимание на внешнюю, «количественную» сторону, может показаться, что в самые последние годы «исламский бум», по крайней мере в Татарстане, прошел. Рост числа мечетей замедлился, а число медресе даже сократилось. «Мода прошла, процесс пошел вглубь»- говорит первый заместитель татарстанского муфтия Валлиула Якупов. Еще недавно, по опросам 1997-го года, более 80% татар называли себя верующими мусульманами, однако «мусульманской жизнь» (намаз, пост и проч.) вели лишь около 5%. На сегодняшний день таких цифр нет, но и так видно: переход от формальной веры к исламскому образу жизни идет весьма интенсивно. Республиканские социологи говорят, что наибольшее количество верующих – среди пожилых людей и среди молодежи. Скажем, среди студенчества доля регулярно молящихся и соблюдающих пост заметно выше, чем среди интеллигенции в целом. Но все же практикующих мусульман пока в Татарстане (в отличие от республик Северного Кавказа) незначительное меньшинство – их доля примерно такая же, как практикующих православных среди русских.
Любовь к арабскому
Гузель учится на четвертом курсе в медресе «Мухаммадия». До этого она закончила медучилище, а вообще мечтает после медресе пойти на журфак и сделать на телевидении хорошую передачу об исламе. Она немножко позирует при разговоре – видно, уже примеривается к роли телезвезды. Исключительно энергичная девчонка – в свободное от учебы время подвязается в светской молодежной общественной организации «Созидание», и еще подбила группу однокурсников и однокурсниц скинуться и учить дополнительно английский язык. В семнадцать лет Гузель собралась замуж за мусульманина, и стала регулярно молиться. «А потом я раздумала замуж выходить, но спросила себя: «Неужели я только для него читала намаз?» С тех пор пятикратный намаз стал частью ее образа жизни.
«Один раз, я еще в училище училась, была на вечеринке с однокурсниками. Там все веселились, выпивали – и я пропустила вечернюю молитву. Мне потом стало так стыдно: выходит, я стеснялась сказать моим друзьям, что я – мусульманка. Назавтра я надела платок, и с тех пор всегда так хожу».
Помнится, в Чечне, когда к концу первой войны люди решили, что спасением должен стать «правильный», мусульманский образ жизни, в первую очередь, возникла мода на битье провинившихся палками. У татар подобный порыв выражается прежде всего в стремлении учить арабский язык – язык Священного Корана. При всех мечетях, в том числе сельских, где есть сведущие имамы (число образованных имамов пока очень невелико, в районах только 8% имамов имеют специальное образование), работают курсы или кружки, и отбоя нет от желающих учиться. Во многих медресе днем учится молодежь, а вечером работающие, среди которых немало и совсем пожилых людей – казалось бы, что им на старости лет арабский? Подсмотрев в мечети, как после пятничного намаза нарядные бабушки лет шестидесяти-семидесяти уселись за стол, достали Коран и принялись осваивать трудную арабскую графику, и услышав к тому же, что учатся они уже третий год и мечтают, овладев основами языка, поступить на вечернее отделение в медресе, обозреватель «ЕЖ» не выдержала: «Вся жизнь прошла без этих знаний, без молитв. Почему вдруг это стало так важно?» Одна из женщин глянула остро: «Вы в Бога веруете? Нет? Тогда и не поймете».
В деревнях к «правильной жизни» приобщаются медленнее, чем в городах: но и там ситуация потихоньку меняется, и немало сорока-пятидесятилетних деревенских рассказывали, что вот они-то сами толком не молятся, не умеют, а их дети молятся, и их, родителей, уговаривают молиться. В селе Большая Елга на 500 домов две мечети, старая и новая. В старой имам-самоучка, из бывших колхозных парторгов – дело нередкое, и, вобщем, понятное: имам, как и парторг, человек с активной жизненной позицией. «Когда были в партии, не молились?» - «Молился. По секрету, конечно. Мечеть тогда была складом, но мы ходили тут в один дом молиться». – «И никто не донес?» - «Нет, наверное. А я для себя так считал: в партийном уставе Аллах не запрещается. И говорится, чтобы не воровать, не пьянствовать, работать хорошо: что Аллах велел, то и партия». Арабский он, по его словам, знает ровно настолько, чтобы читать молитвы. Зато в другой, новой мечети, имам помоложе, и при ней есть кружок для ребятни, даже два кружка для мальчиков и для девочек.
Больше тридцати деревенских пацанят и примерно столько же девчонок два раза в неделю ходят учиться языку и основам вероучения. Настроения в татарском обществе исключительно «происламские».
Рассказывают, что среди элитной интеллигенции встречаются, порой, активные атеисты, и будто бы даже были в последние годы в татарской печати парочка атеистических статей, но нам ни разу не попались не то, что атеисты, а хоть немного сомневающиеся. «Я не молюсь» - всегда произносится покаянно, с самоосуждением. «Он молится» - синоним: он – хороший, правильный человек.
«Наши» и иностранцы
В отличие от мусульман Северного Кавказа, татары достаточно либеральны в том, что касается внешних атрибутов. Автор этих строк приехала в село Именьково, пришла в мечеть и хватилась, что позабыла платок в гостинице. «Ничего страшного» - сказали местные старики, завели в мечеть, как есть, с распатланными волосами: «Что ж вам на улице нас ждать – замерзнете». В знаменитом на всю республику медресе «Мухаммадия» мальчики и девочки на старших курсах сидят в классе вместе, и ректор медресе Наиль Яруллин с удовольствием объясняет, что это только способствует учебному процессу: «Мальчики на младших курсах могут ходить кое-как, лениться, а при девочках сразу подтягиваются». «Преподаватели-арабы от такой ереси в обморок не падают?» - «Преподаватели арабы, - твердо отвечает Наиль, - в нашем учебном заведении работают по нашим правилам».
Арабы, реже турки и пакистанцы, до недавнего времени преподавали, почитай, во всех сколько-нибудь солидных исламских учебных заведениях. Без иностранного, прежде всего арабского, участия и влияния никакое исламское возрождение в России было бы невозможно. У российских мусульман не было, да и сейчас нет в достаточном количестве ни денег, ни литературы, ни кадров. Да и вообще, осознав себя мусульманином, российский татарин, чеченец или аварец, осознает себя частью всемирной уммы – грандиозного мирового исламского сообщества. Хадж – одна из непременных обязанностей правоверного состоит в посещении двух священных для каждого мусульманина городов Саудовской Аравии, Мекки и Медины. Словом, если кому-то и хотелось бы оградить российских мусульман от собратьев по вере в арабском мире, ничего бы не вышло.
Мы спросили старшекурсников московского Высшего исламского колледжа (учебное заведение, рассчитанное, главным образом, на татар, живущих в европейской России), чем хотели бы заниматься по окончании вуза. Ребята дружно ответили: «Продолжить образование в одной из арабских стран».
Ничего удивительного или предосудительного нет в том, что мальчикам хочется закрепить знания языка и богословия. Но сразу невольно думаешь, что в арабских медресе вряд ли мальчикам встретятся такие яркие женщины-преподаватели, как в том же Колледже (там женщины мало того, что преподают, еще и ведут львиную долю оргработы: и замдекана по учебной работе, и ученый секретарь – все женщины).
Видный исламовед, руководитель Центра исламоведческих исследований, сам преподающий в Российском исламском университете в Казани Рафик Мухаметшин говорит, что с преподавателями-арабами в татарских медресе время от времени возникают проблемы: татарская молодежь задает массу вопросов, высказывает сомнения – они же пришли искать, открывать, а не зубрить – а арабы к этому не привычны, то и дело норовят одернуть – мол, сказано тебе – не умничай, а запоминай. И ученики-татары воспринимают это как должное, потому что почитают преподаватели приехавших из стран, где религиозная традиция не прерывалась. Но тот же Мухаметшин объясняет, что учителя из числа арабов, в основном, слабые: «Какие-то недоучившиеся инженеры приезжают. Разве сильный преподаватель поедет в Россию?» А ведь татары, наверное, самый образованный (в светском смысле), самый европеизированный из всех мусульманских народов, живущих на земле. Последние пару лет годы спецслужбы последовательно вытесняют арабов, в том чисел преподавателей из России: им отказываются продлевать визы. «Это благо, - считает Рафик Мухаметшин, - потому что заставляет нас готовить преподавателей из своей среды».
Радикалы
«Ваххабизм – христианская ересь в исламе», - резко произнес Валлиула Якупов и осекся, глянул исподволь, не обидел ли собеседников. Убедившись, что никто в бой за христианство не бросается, продолжал объяснять, что ваххабиты приписывают Всевышнему антропоморфный образ, будто бы у него есть руки, ноги, будто он размещен на небе. Это главное их догматическое отличие от остальных мусульман, для которых Аллах не имеет образа. По словам Валлиулы, ваххабиты в Татарстане есть, но их немного, и влияние их постепенно слабеет. В Татарстане время от времени звучат призывы вполне в духе радикального исламизма. Но исходят они не от «ваххабитов», и вообще не от каких-то исламских идеологов, а от политиков, раньше отрабатывавших татарскую национальную идею. С середины 90-х татарские национал-идеологи, которых президент Шаймиев загнал совсем уж на периферию политической жизни, пытаются вернуться в политику с помощью «истинного ислама»: «Национально-освободительную борьбу, которую мы ведем против российской империи, мы впредь объявляем Джихадом, направленным на избавление от рабства неверных… Мы, националисты-мусульмане начинаем борьбу за создание исламского государства в Татарстане» - провозглашает радикальная партия «Иттифак» устами своей предводительницы Фузии Байрамовой. Главным врагом объявляется «еврейско-христианская цивилизация», которая «выработала стратегический план-программу на разрушение татар изнутри и толкающую их в безверье».
Очевидно, что такого рода сентенции могут вызвать отклик лишь в той части татарского общества, которая сочетает приверженность исламу с антироссийскими и антирусскими убеждениями. Но таких в республике на сегодня очень немного.
На сегодняшний день российские мусульмане – органическая часть российского общества, причем, скорее консервативная, нежели склонная к какому-либо экстремизму. Но не может ли часть восторженно распахнутой «всему мусульманскому» молодежи купиться на призывы объявить джихад «еврейско-христианской цивилизации»? Тем более, если понимать под «еврейско-христианской» не православную, а «еврейско-протестантскую», западную, прежде всего, американскую цивилизацию? Такие найдутся. Юноши того же психологического склада, что идут в скинхеды, к Баркашову, но только рожденные в среде исповедующих ислам. В конце концов экстремизм – явление не столько религиозное, сколько психологическое. Вспомним судьбу Шамиля Басаева: он побывал и интернационалистом-сторонником Кавказской Конфедерации, и националистом, а теперь вот «правоверный мусульманин». Российское государство и российское общество пока не нашли способов, как охранить себя от экстремизма. Во всяком случае ясно, что искать эти возможности следует не в противостоянии исламу.
Имам в школе
Ахмет, красивый умненький третьекурсник Российского исламского университета, явно упиваясь своей правильностью, рассказывает, что ему, «как любому мусульманину» не нравится, что по телевизору показывают полуголых женщин, выпивку, наркотики и прочие безобразия. Так ведь и православные не одобряют дискотеки, блуд, наркотики и «влияние Запада». Стремительное расширение границ дозволенного (суждения, поведения, чтения, и проч.) после крушения советской власти вызывает возмущение и отторгается и православными, и мусульманами, и значительной частью неверующих. Обе ведущие конфессии объединяет желание ограничить личную свободу. Если и есть в России «противостояние цивилизаций», то это не противостояние мусульман православным христианам, а их совместное противостояние западно-либеральным ценностям и их носителям. Нас очень благожелательно спрашивали: «Вы православные?» - и мрачнели, когда слышали в ответ: «Не верующие».
Правда, консерватизм российского ислама тоже имеет свои границы. Как ни крути, это религия меньшинства. Так что для ее свободного отправления нужна известная степень свободы и в стране.
Валлиула Якупов в интервью «Журналу» с осуждением заметил, что российская армия, в которой служат в том числе и мусульмане, целиком отдана во власть одной конфессии. «Вы настаиваете, - поинтересовались мы, - чтобы ислам был в равной мере допущен в государственные учреждения: армию, школу и т.д.? Или чтобы все конфессии были равно удалены от государства?» - «Нас устраивают оба варианта», - ответил представитель Духовного управления мусульман Татарстана. В восточном мире ислам стремится к сращению с государством – это вытекает из самой сути исламского вероучения – а в России мусульмане могут стать союзниками либералов в отстаивании последовательно светского характера государства. «Как бы ни была консервативна внутри себя мусульманская община, - говорит Рафик Мухаметшин, - во вне ее российские мусульмане обречены выступать за соблюдение прав меньшинств и свободы вероисповедания».
Впрочем, простые верующие, в отличие от своих духовных лидеров, в массе своей убеждены, что приход имама (пусть вместе со священником) в школу, в армию – дело хорошее. «Мы обращались в Министерство образования республики, - рассказывает имам из села Большая Елга, - чтобы нам разрешили учить детей исламу в школе. Нам сначала разрешили, но как кружок. И очень хорошо дети ходили, а потом закрыли, и теперь дети ходят учиться в мечеть». Никто из жителей села не высказывал недовольство тем, что детишек учили Корану прямо в школе: «Пусть бы учились там, чтобы далеко не бегать».
Власти в Татарстане, как и в России в целом, не готовы последовательно проводить линию на отделение государства от религий – это и затруднительно, если общество в целом «за». Да и присмотр государственный не помешает.
Простой пример: у Российского исламского университета нет постоянного источника финансирования. Парламент Татарстана время от времени выделяет деньги из бюджета на зарплату преподавателям. Налицо нарушение принципа светского государства. Но не найди парламент в бюджете эти деньги, откуда бы взял их университет? У арабских или международных мусульманских фондов. «Так чье влияние мы должны усиливать?» - спрашивают республиканские политики.
Частное мнение имама
«Российский исламский университет создавался при пристальном внимании президента Татарстана», - говорит Председатель Совета по делам религий при кабинете министров республики Ринат Набиев. Он рассказывает, что Совет помогал университету составлять учебные программы, что именно Совет настоял на том, чтобы в числе преподавателей университета и других исламских учебных заведений были светские педагоги. Вообще правящая элита республики глубоко убеждена, что государственная опека в данном случае – дело благое. Президент Татарстана Шаймиев нередко демонстрирует свое расположение республиканским духовным лидерам – всегда одновременно и православным, и мусульманским. В казанском Кремле одновременно достраиваются мечеть Кул-Шариф и Благовещенский собор, и Шаймиев любит подчеркивать, что для него важно, чтобы он одновременно видел их из окна своего президентского кабинета. Правда, однажды ехидные журналисты поинтересовались у Минтимера Шариповича, отчего это, при таком, казалось бы, равном внимании двум конфессиям, в республике, где русских почти столько же, сколько татар, на 892 мечети приходится всего 156 церквей? Шаймиев ответил, что мечети намного дешевле православных храмов: «На один иконостас можно построить двадцать мечетей».
Мечети в большинстве сел деревянные, простые. Но как ни дешевы эти постройки, верующие на свои деньги их построить и содержать (платить за свет, тепло, воду ) не могут. На помощь приходит местная власть.
Нет, конечно, впрямую из бюджета никто содержание мечетей не финансирует. Но вот надавить на местные предприятия, чтобы профинансировали расходы – это запросто, и об этом представители духовенства и местной власти говорят прямо. Ни имамы, ни администрация не скрывают своих тесных отношений: «У нас общие цели, мы хотим стабильности и благополучия в нашем районе» - можно услышать и от тех, и от других. Может ли местное начальство использовать духовенство для ведения предвыборной агитации? Естественно, и духовенство, и начальники отвечают отрицательно. «У нас нет такой власти, - говорит мухтасиб (районный руководитель имамов) Балтасинского района Джалиль Фазлыев. – Мы же не православные, у которых священник – представитель Всевышнего. У нас имам – просто человек, знающий Коран. В политику он не вмешивается». Впрочем, в разговоре Джалиль хазрат признает, что у него, как и любого жителя района, может быть свое мнение насчет выборов, и никто не запрещает ему поделиться этим мнением с верующими.
«Имамы помогают нам, чтобы не было конфронтации власти и народа, - произносит (на условиях анонимности) представитель балтасинской администрации. – И мы рассчитываем на них, в том числе и в выборной кампании. Мы через них доводим до верующих наши цели. И верующие через них могут передать нам свое недовольство по тому или другому вопросу». По свидетельствам жителей республики, в ходе прошлых избирательных кампаний в мечетях не вели агитацию за или против кандидата или партии, но, порой, напоминали избирателям, чтобы те не позабыли прийти проголосовать». Многие убеждены, что и в будущем декабре имамы не преминут указать верующим, что им следует прийти проголосовать. «Такая агитация возможна, но она не будет эффективной, - считает Ринат Набиев (Совет по делам религий). – Пожилые люди и так ходя на выборы, а молодежь не так уж слушается советов имама».
Когда я спрашивала молодых людей, в Казани, в Балтаси, или в Именьково, является ли имам или мулла наставником только в вере, или в жизни тоже, мне всегда сходу отвечали: «И в жизни, конечно».
Но, если спросить, послушаются ли верующие, если имам не велит голосовать за коммунистов, практически всегда получаешь ответ: «Нет, не послушаются. Да имам такого и не скажет». «Он не имеет на это права, - звонко ответила мне двадцатилетняя девочка, жительница Казани, только что уверявшая меня, что имам – важнейшее лицо в ее жизни. – Он же не специалист в политике». – «Ну, а просто напомнить – мол, тогда-то выборы, не забудьте прийти, он может?» - «Не знаю, наверное. Но я лично все равно не пойду. Я ни на какие выборы не хожу», - гордо провозглашает моя собеседница.
Ринат Набиев рассказал «Журналу», что существует еще один прием скрытой агитации: многие депутаты перед выборами усиленно помогают храмам - и православным, и мечетям. Священнослужители в этих случаях не призывают отдать голос такому-то, а просто сообщают: «Такой-то помог храму», «Мы против этого не боремся, - говорит Набиев, - ведь благополучие религиозной общины – залог спокойствия в обществе».
Возможности мусульманского духовенства Татарстана влиять на исход предстоящих выборов ограничены: в мечеть ходит ничтожное меньшинство верующих и из них большая часть убеждены, что имам не должен агитировать за того или иного кандидата. В республиках Северного Кавказа ситуация иная: и доля посещающих мечеть там выше, и меньше склонность рассуждать, что должен и чего не должен имам. Вместе с тем трудно представить себе, чтобы простой совет пойти на выборы, чтобы они состоялись и госдуарственные деньги не были выброшены на ветер, вызвал такое уж отторжение среди верующих. А притом, что доверие «истинным мусульманам» в татарском обществе высоко, надо думать, что призыв голосовать, услышанный из уст имама, пусть не сильно, но добавит избирателей. Учитывая, что исход выборов во многом будет определяться именно явкой: чем больше избирателей, тем сильнее позиции у «Единой России» - можно с уверенностью предсказать, что республиканские власти используют этот ресурс.
Ежедневный журнал