7 вопросов Михаилу Громову, лауреату премии имени Абеля

Математик Михаил Громов стал лауреатом премии имени Абеля. Эта награда считается аналогом Нобелевской премии и вполне сопоставима с ней по размеру — примерно миллион долларов. Михаил Громов окончил Ленинградский университет, там же защитил кандидатскую и докторскую диссертации, с 1982 года работает в Институте высших научных исследований во Франции. «Михаил Громов является одним из ведущих математиков современности. Он известен своим значительным вкладом в развитие многих областей математики, особенно геометрии», — сообщается на сайте премии
1. Как устроено математическое мышление? Знаменитый Рамануджан не имел специального образования, но обладал гениальным математическим даром. Этот дар воспитывается или дается от природы?

Математика — это то, что происходит у нас в голове. Это прозрачное окошко из нашего сознания в наше бессознательное, все остальное — мутное стекло, через которое плохо видно. Рамануджан видел мир сквозь это чистое окно. Его пример показывает, какой огромный ресурс находится в нашей голове, но, к сожалению, до него очень трудно добраться. Это не дар — такой ресурс есть у всех. Но у большинства на этом окошке висят занавески. Если в них есть дырка, человек начинает что-то видеть. У некоторых это происходит спонтанно, как у Рамануджана, а большинство тратит на это годы работы. 

2. «Видит вещи по-другому…» — так отозвался о ваших работах директор Института высших научных исследований Жан-Пьер Бургиньон. Как вы относитесь к такой характеристике?

Мне сложно это комментировать. Декарт говорил, что все готовы согласиться с тем, что им чего-то не хватает, но никто не готов признать, что ему не хватает здравого смысла. Я не исключение.

3. Каково место математики среди других наук в процессе познания?

В лингвистике, в биологии математика неизбежно присутствует, и мера этого присутствия все время растет. Математикой можно осветить мир в разных плоскостях. В России самым ярким представителем такой универсальной математики был Колмогоров. Он видел мир в целом, у него ведь были работы и по физике, и по лингвистике. 

4. Какое применение могут иметь ваши работы?

Неправильный вопрос. Апостериори, то есть неочевидно, интеллектуальная деятельность может что-нибудь дать, но априори нет. Конечно, нужно решать практические задачи, но если вы заняты только этим — вы не ученый. Наука решает задачи, не имеющие конкретной цели. Иначе мы не слезли бы с деревьев. История показывает, что все наше будущее определяется опытом такого как будто бы ни с чем не связанного духовного движения. 

5. Верите ли вы в бога? Насколько наука нуждается в концепции высшей организующей сущности?

Нет, не верю. В мою картину мира это не вписывается.

6. Вы около 40 лет живете во Франции. Имеет ли наука какие-то национальные особенности?

В каждой стране есть своя традиция. Она не то чтобы национальная — она говорит о том, в каких условиях вы получали образование. Я имею в виду не научные школы и не техническую сторону науки. Это скорее разный настрой. В разных университетах Америки он разный. 

7. Какое место в этом контексте занимет Россия?

Я могу сказать только о том периоде, когда учился в Ленинграде. Нас нацеливали на то, что математика — это парение духа. Потом я видел много людей, которым это смешно слышать. Второе, что было в Питере, — это стимулирование интереса ко всей науке. Математическое образование очень узкое, но нам внушалось, что надо изучать весь круг наук. Тогда университет был империей духа. Что происходит сейчас, я не знаю, и боюсь, что многое изменилось. Надеюсь, та ситуация вернется. Эта традиция связана со многими поколениями ученых — трудно представить, что она исчезнет. И сейчас в России множество одаренных людей.

Ольга Андреева, корреспондент отдела «Науки» журнала «Русский репортер»

Эксперт
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе