Максим Соколов. Фото: Глеб Щелкунов
Потому что исходный конфликт имел причину во взаимоотношениях традиционной сельской общины и чужака, которые вообще никогда и нигде не бывают простыми. Всякий горожанин — тем более столичный житель, — поселившийся в деревне хотя бы в качестве дачника, не говоря уже о ПМЖ, обречен сталкиваться с идиотизмом деревенской жизни. Другое дело, как при этом столкновении он переводит употребленное классиками марксизма слово Idiotismus: в современном значении, то есть как дурость и тупость, или в том смысле, который имели в виду классики, то есть как своеобразие, констатируемое без эмоциональной негативной оценки.
Если чужак подавляет свои негативные эмоции, понимает, что своеобразие — это неотъемлемое свойство сельского уклада, осознает, что его знание сельских обычаев и понятий явно недостаточно, и это осознание диктует ему осторожность и осмотрительность в отношениях с поселянами, — тогда не сразу, но через ряд лет он, не сделавшись вполне своим (в первом поколении это, наверное, вообще невозможно, см. такую же проблему у эмигрантов), все же станет приемлемой для поселян частью пейзажа. Своим чужаком, чудаковатым барином, отношение к которому является более или менее благодушным и причуды которого — если, конечно, они весьма умеренны и впрямую не затрагивают поселян — воспринимаются с терпимостью. Главное тут — осознать, что своеобычие местной жизни и сложность местной традиции ничуть не ниже, чем в каком-нибудь штате Массачусетс, в котором чудить напропалую эмигранту отнюдь не рекомендуется.
Возможен, конечно, и другой, прогрессорский подход, когда чужак рассматривает своеобычность деревенской жизни, как то, что должно быть преодолено. «Трудно быть Богом», но и приятно, и даже более приятно, чем трудно. Такой тип прогрессора довольно известен. В 70-х годах XIX века в России он назывался «пропагандистом» и был довольно неудачлив, в ту же пору в САСШ он назывался «карпетбэггером» и стяжал больше успеха, впоследствии в СССР преодолевали сельский быт «двадцатипятитысячники», оставившие по себе довольно сомнительную славу и дополнительно закрепившие поселян в их крайнем консерватизме. Если новатор не ужился сперва в одной деревне, потом в другой, возможно, дело в крайней косности поселян, но возможно — и в каких-то принципиальных недостатках самого прогрессорства.
Апологеты прогрессорства воспитаны на книге бр. Стругацких «Трудно быть Богом», особенность которой в том, что она изображает действительность глазами прогрессора. Изображение той же действительности глазами объекта прогрессивных преобразований — на этом базируется творчество писателей-деревенщиков — дает существенно другую картину.
Другое дело, что в нормальном быту обыкновенно предсказуемая неудача новатора-цивилизатора происходит более мирно и без участия уголовной юстиции. Капля масла не смешивается с водой, потому что она и не может смешаться — и отторгается. Собственно, этот относительно мирный способ и был явлен во время первого хождения новатора И.И. Фарбера в народ.
Второе хождение кончилось куда печальнее, потому что Фарбер на этот раз явил себя не просто новатором, но и материально ответственным администратором, чего ему делать — по его прогрессорской сущности — ни в коем случае было не надо. Человек, сменивший на протяжении своего дела шесть адвокатов, вряд ли имел хорошие шансы на противоборство с провинциальной юстицией, которая тоже не чужда сильного идиотизма (своеобычия). Равно как не чужд ей и законодатель, в видах приближения к лучшим западным образцам преобразовавший соответствующую уголовную статью таким образом, что теперь по ней можно зараз получить как изрядный срок (прежняя, негуманная концепция), так и еще более изрядный штраф (новая, гуманная концепция), — и все в одном флаконе.
Своеобычность как фигуранта, так и суда, так и верховного законодателя в результате произвела такую синергию, что не приведи Господи. Поправить такую синергию — дело самое человеколюбивое. Прогрессор предсказуемо не ужился с поселянами — но не закатывать же его на семь лет в каторгу.
Максим Соколов
Известия