В воскресенье Пасха, светлый христианский праздник. Нынче он омрачен пандемией, гуляющей по планете. Патриарх Кирилл призвал верующих воздержаться от посещения храмов и молиться дома. Но праздник, символизирующий победу над смертью и страданиями, остается в душе. В канун Пасхи поразмышлять о человеке и вере мы пригласили Юрия Кублановского — поэта, публициста, искусствоведа, лауреата престижных литературных премий. В советское время он был выслан из страны не только за ходящие в самиздате стихи, за письмо в поддержку Солженицына, но и за свои религиозные убеждения.
— Юрий Михайлович, как вы считаете: нынешняя эпидемия — это напасть, которая вскоре уйдет и забудется, или некое серьёзное предостережение человечеству за то, что оно перестало жить в ладу с природой и дерзко пренебрегает Божьими заповедями?
— Конечно, это напасть, беда, как, впрочем, и любая другая страшная эпидемия, каких было немало в истории человечества. Но если человек наделен религиозным, христианским сознанием, он не может не видеть в любой напасти промыслительное знамение. Честно сказать, я давно предчувствовал, что с нашей цивилизацией стрясется что-то серьезное. Правда, предполагал другой сценарий. Думал, что в Европе, наводненной нынче миллионами чужаков, начнется восстание пришельцев, и устоявшийся, и, на первый взгляд, прочный уклад полетит в тартарары.
Но человек предполагает, а Бог располагает. Вдруг обрушилась на планету пандемия коронавируса. Это серьезнейшее испытание и для каждого из нас, и для цивилизации в целом. Сумеет ли изнеженное, избалованное удовольствиями человечество проявить ту стойкость, которую оно явило, к примеру, в годы Второй мировой войны? От этого сегодня многое зависит. Я все-таки надеюсь, что человек мобилизуется и выйдет из этого испытания даже тверже и лучше, чем он был до того.
— Поневоле вспоминается хэминугуэевская максима из «Старика и моря»: «Человека можно убить, но его нельзя победить». Какие уроки, на ваш взгляд, должны мы извлечь из этой беды?
— Главный урок — это насущная необходимость перейти от психологии потребления к навыкам разумного самоограничения. Ни природа, ни душа человеческая более не могут выносить без потерь — социальных, этических, экологических — эту безудержную гонку потребления, этот накат пустых развлечений. Посмотрите, как, например, живет Ксюша Собчак. Эти игры в венчание, это кощунство напоказ... Что они дают ей — ее сердцу, сознанию — и тысячам ее поклонников? Появилась целая гедонистическая прослойка, подпитываемая сетевой паракультурой, которая живет только для себя, для роста собственных заработков, порождая у окружающих цинизм, зависть и алчность. Это не может продолжаться до бесконечности. Нам необходимо духовное, нравственное выздоровление. Возможно, нынешняя беда послужит таковому. Считайте меня идеалистом, но надежда на это у меня есть. Ведь не раз катастрофы приводили к обновлению общества...
— Тут я должен заметить, что и церковь слишком часто и напоказ отступает от заповеди жить в скромности. Посмотрите, сколько иронии в соцсетях по поводу шикарных автомобилей и дорогих хором церковных иерархов...
— Ну что на это скажешь... Церковь — не заоблачное, не надмирное явление: в своей земной ипостаси она — часть общества и, очевидно, не бывает безгрешной. Но то, о чем вы говорите — и я знаю это на личном опыте жизни в церкви — лишь малое пятно на светлых церковных ризах. В основном же русские батюшки — и столичные, и особенно трудно живущие в провинции, — самоотверженные, жертвенные, глубоко верующие люди. Они предпринимают энергичные, неутомимые усилия для укрепления душ своих современников. Я много езжу по стране и вижу, что вокруг церковных приходов концентрируется все самое лучшее, светлое, жизнестроительное в России. Еще русские философы, высланные Лениным в 1922 за рубеж, уповали, что возрождение духовной жизни в нашей стране начнется с церковного прихода. Так это сегодня и происходит.
— Оппозиция считает, что церковь в последние годы сильно сблизилась с властью, без нужды политизировалась. Вот и в Конституции — правовом акте светского государства — появится упоминание Бога. Зачем?
— Такие упоминания есть во многих конституциях мира, мы тут отнюдь не первопроходцы. То, что Патриарх поддерживает действующую власть и конкретно Путина, для упомянутой вами оппозиции — как нож к горлу. А я с ним во многом солидарен. Я вернулся в Россию из политической эмиграции в 1990 году, прожил лихие 90-е, не выезжая за границу, и мне сегодня есть с чем сравнивать.
К примеру, оппозиция на всех углах кричит, что наше общество при Путине обнищало. Но при этом, заметьте: уже не одну неделю россиян эвакуируют с самых что ни на есть респектабельных мировых курортов и это отнюдь не в разгар отпускного сезона. Когда такое в истории России было? Помнится, недавно сетевые оппозиционеры иронизировали над словами президента о среднем классе. Так вот, кто эти самые отдыхающие в Марокко и Таиланде, на Гоа и Бали? А это и есть тот самый средний класс. Считаю, что за последние 20 лет Путиным сделано для страны немало. Уже одно то, что он не допустил насильственной украинизации Крыма, дорогого стоит. И, при всех издержках развития, Россия сегодня стоит на верном пути.
— Наряду с сотнями тысяч отдыхающих на мировых курортах не будем забывать о 20 миллионах наших соотечественников, живущих ниже черты бедности, о небывалом размахе коррупции, которая пронизала верхушку нашего общества. Вас это не оскорбляет?
— Конечно, это и горько, и больно, и не может не раздражать. Но посмотрим в глубину нашей истории прошлого века: революция, террор, войны, лицемерие атеистической идеологии. А возьмите 90-е годы, которые Станислав Говорухин метко назвал «великой криминальной революцией». Тогда окончательно было развалено все — от морали до экономики. Бал правили братки, олигархи, а тогдашний президент был для них крышей. Анализ этой ситуации уменьшает мою боль от нынешних безобразий.
— Может ли церковь, ее иерархи подвергаться критике, как и другие общественные институции? Если да, то зачем нужен закон об оскорблении чувств верующих? В Италии выходит сериал «Молодой папа» — и там никто не требует запретить фильм. У нас подобную картину, показывающую изнанку церковной жизни, представить трудно...
— Не надо даже говорить о «Молодом папе», я видел только маленькие фрагменты и, прямо скажу, они вызвали у меня рвотное чувство. Вспомним шедевры великого Феллини. Начиная с «Ночей Кабирии», резкие антиклерикальные, анти-ватиканские мотивы, доходящие порой до гротеска, есть почти в каждом его фильме. Но напомню, что в Италии (во всяком случае, в ХХ веке) не было такого, чтобы священников расстреливали, живьем закапывали в землю и распинали. Русская православная церковь понесла такие потери, которые превосходят даже древнеримские казни. Отсюда такая ранимость православных к надсмехательствам над церковной жизнью.
Наше православное сознание сильно и больно ранено. И в этом смысле закон об оскорблении чувств верующих не кажется мне излишним. Я не верю, что люди, которые занимаются резкими выпадами в адрес нашей церкви, всерьез пекутся об общественном благе. Для них это выгодная конъюнктура и повод для пустого ерничества.
— В последнее время вы достаточно резко критикуете не только нашу оппозицию, но и западную цивилизацию, хотя после высылки из СССР вас приветила именно Западная Европа. Вам сегодня комфортнее жить на Родине? Не в житейском, материальном, а в культурно-духовном плане?
— Я приехал в Европу (до этого, разумеется, был невыездным) в ноябре 1982 года. Между той Европой, какой она была в ту пору, и Европой, какая она теперь, огромная разница. С тех пор Европа, особенно в лице своих столиц, страшно опустилась и растеряла свою национальную самобытность. Моя критика современной Европы продиктована безмерной любовью к ее культуре. Об этой любви многие мои стихотворения, вышедшие недавно по-французски в Париже отдельной книгой. Но поэту уместнее жить одной жизнью со своим языком, своими читателями. Язык развивается, психология читательская меняется, и поэт обязан в этом отношении держать руку на пульсе отечества.
И потом, во времена моей европейской жизни у меня была вполне определенная миссия. Я вел на радио «Свобода» программу «Вера и слово», посвященную религиозным мотивам русской литературы, рассказывал потенциальному слушателю то, чего он не мог услышать в советской школе, в советском вузе. Теперь все это можно делать на Родине. Хотя, повторяю, смотрю на нынешнюю российскую реальность вполне трезво. Солженицын говорил, что мы падали в социалистический обморок 70 лет, а вылезать будем 100 лет. Пока прошло максимум 30. Так что у нас, надеюсь, многое еще впереди.
— «Русская литература подчинена христианской морали», — утверждаете вы в одной из своих публикаций. Наверное, это относится в большей мере к нашей классике, хотя, скажем, у Толстого, Чехова были непростые отношения с церковью и верой. А как обстоят дела в современной литературе? Она развивается в лоне христианской традиции или по России по-прежнему катится «желтое колесо», о чем сокрушался Александр Солженицын?
— Однозначно на этот вопрос не ответишь. Знаю нескольких авторов, которые пытаются сохранить и приумножить духовные традиции русской литературы. То тут, то там появляются хорошие спектакли и фильмы, встречается замечательная поэзия и неплохая проза. Существующая ныне премия Кирилла и Мефодия старается отмечать христианские смыслы современной литературы. Но если взять культуру в целом, то по России, конечно, по-прежнему катится желтое колесо. И, честно сказать, я и сегодня чувствую порою себя так же одиноко, как в 90-е годы. Мне не находится места ни у перекупленных нынешней властью ренегатов, ни у патриотов со сталинским душком...
— Вы считаете, что литература, кино, театр должны обязательно нести свет, надежду, христианскую благость? А как быть с суровой правдой жизни, в которой еще хватает всяких там «свинцовых мерзостей»?
— Я считаю, что в искусстве необходим катарсис, укрепляющий душу читателя или зрителя. Каким путем он достигается, — это тайна. При невероятных злодействах, безжалостно изображенных в древнегреческой трагедии, или у Шекспира, Расина, Корнеля, — в этих и других великих произведениях каким-то непостижимым образом в финале возникает ощущение очищения, просветления. Катарсис есть даже в таком страшном романе, как «Бесы» Достоевского. Искусство без катарсиса, по-моему, глубоко ущербно и несет роковое зло.