Ежегодно от домашнего насилия гибнут по данным МВД 2500 детей, 2800 несовершеннолетних кончают с собой, причем основной причиной этих трагедий является насилие дома или в школе. Еще 15-20 тысяч подростков ежегодно оказывается за решеткой. Со времен ГУЛАГа Россия сохраняет мировое первенство по числу детей, находящихся в заключении.
Кажется, достаточно, чтобы остановится и спросить – что может ожидать нас в ближайшем будущем, если эту тенденцию не остановить? Естественное желание глубже понять, что с нами происходит, поговорить обо всем этом с человеком, знающим проблему изнутри, и стало импульсом, породившим нижеследующего интервью.
Разговор с Николаем Белоноговым, одним из создателей и руководителей Центра Творческого Развития "стАРТ" в городе Яхрома, в котором отогревают и учат детей-сирот Московской области, мы начали с перипетий его повседневной работы, но скоро речь зашла о гораздо более широких проблемах. По существу, Николай развернул целый проект, охватывающий все пласты общества и направленный на кардинальное решение социальных проблем в стране.
* * *
«Нам просто дана небольшая отсрочка приговора»
РЖ: Николай, Вы говорите, что ребенок должен жить в семье, что само понятие «детдомовский ребенок» - вопиющее, противоестественное и что детских домов быть не должно в принципе. Но ведь и власть наша сегодня нечто подобное говорит. Обещает, что детских домов у нас скоро не останется. Вы в это верите?
Николай Белоногов: Очень непростой вопрос. В то, что на высшем уровне есть искреннее желание проблему решить, я верю. Но понимаете, мы ведь в России, всегда живем благими намерениями, все время идем к светлому будущему, а настоящее, тем временем, становится все чудовищней. Все благие пожелания вязнут в колесах бюрократической машины.
РЖ: Система не желает меняться?
Н. Б.: Конечно. При том еще и дико сопротивляется. Президент, допустим, понимая катастрофичность ситуации, да еще и заботясь о международное реноме страны, которое подобная ситуация создает, призывает: давайте, наконец, решать проблему, перепрофилировать детские дома в "Центры по усыновлению" и т.д. В думских комитетах начинают с энтузиазмом строчить закон. И что же? Это длится бесконечно, и когда, наконец, после очередного рявканья сверху закон готов, все изначальные предложения оказываются перевернуты в нем с ног на голову, перекрыты все выходы. Так случилось с законом о патронате, который практически патронат убил.
РЖ: Это, извините за исторические аллюзии, «глупость или измена»?
Н. Б.: Это система. И она отчаянно не желает меняться. На всех уровнях блокируют всякую инициативу - и снизу и сверху. В думских комитетах заседает системное лобби, а министерства и ведомства остаются при этом преспокойны и бесконтрольны: сами пишут себе законы, сами себя проверяют, сами перед собой отчитываются. И всё остается замечательным, как всегда. Правда, детских домов в некоторых регионах уже катастрофически не хватает от наплыва всё новых сирот.
РЖ: И что же, никакой надежды на изменения?
Н. Б.: Почему же? Жизнь – это движение. Отсутствие изменений есть констатация смерти. Изменения произойдут, так или иначе. Вопрос – каким путем? Либо система окончательно закостенеет, и как это у нас в России случается, будет взорвана изнутри, либо найдет в себе силы меняться эволюционным путем.
РЖ: А какие-то живые элементы внутри самой системы есть?
Н. Б.: Конечно. Только на живых элементах она и может держаться. Другое дело, что каждый ее живой элемент вынужден тащить на себя чудовищный костяк системы. Что такое хороший детский дом? Это, прежде всего, хороший директор - личность, человек на своем месте. И таких не так мало. Но им приходится работать скорее вопреки, преодолевая общий вектор системы личным, на самом деле, подвигом. Они тащат на себе всю систему как свой, прямо скажем, крест. И все тысячи бюрократов, которые их душат, на них же и едут. Но так, в сущности, было всегда, от начала века…
РЖ: То есть «магистральный вектор» движения системы не верен?
Н. Б.: Да. Человек как таковой, вот этот ребенок-сирота ее совершенно не интересует. Ее интересует лишь собственное выживание. А дети – топливо, на котором она работает. И знаете, что сегодня происходит? Выпускники детских домов, вот эти выросшие сироты, сегодня рожают своих детей, и этих детей снова отправляют в ту же систему. Они ведь ничего другого не знают. Это для них единственная модель жизни. То есть, система дошла до какой-то точки своего развития и начала воспроизводить сама себя! А ведь государство тратит на ее функционирование гигантские деньги, до 60 тысяч рублей ежемесячно на каждого ребенка. И огромному количеству чиновников выгодно, что бы она работала. И это только верхушка айсберга. Только самый яркий симптом, тревожная кнопка…
РЖ: А что же в глубине?
Н. Б.: Понимаете, тут все настолько символично, это же наша история… Система детдомов – ровесница советского государства. Первые ее насельники – те самые беспризорники, дети еще Первой мировой войны. Потом сюда влились дети Гражданской войны, следом – дети «врагов народа». Система росла вместе со страной, отражая все этапы, всю без прикрас ее правду. Это такое ясное зеркало того, что мы сотворили со своей страной… И вот результаты: всего 10% выпускников системы детдомов-интернатов более-менее социализируются, остальные опускаются на дно, пополняют притоны, криминальные группы, тюрьмы.
РЖ: В нашем обществе в целом такое отношение к детдомовским детям, как к бандитам и складывается…
Н. Б.: Ну да: «дети алкоголиков», «плохая наследственность»… Очень живучий и распространенный миф и очень коварный. Потому что, во-первых, очень похож на правду. Но правда эта очень удобная, не так ли? «Ну что вы хотите, они же бандиты!» И это очень удобно, причем сразу всем: и работникам системы, и обществу. А по сути, мы просто отворачиваемся от этих детей. А потом смотрим по сторонам и думаем – что-то не так с нашей реальностью…
РЖ: В нацистской Германии сумасшедших, инвалидов умерщвляли реально. Мы это делаем, как сказал бы Венечка Ерофеев, «идеально», в уме…
Н. Б.: Но параллели напрашиваются. Да и не так уж «идеально», на самом деле. Хотите антиутопию из нашей сегодняшней реальности? Государство, как вы, может быть, знаете, обязывает себя выделять сиротам, выходящим из детдома квартиры. И, конечно, отчасти свой закон выполняет. На какой-то процент ответственности какой-то процент квартир все-таки выделяет. И эта недвижимость тут же, естественно, становится предметом бизнеса (тоже, конечно, отчасти). Работает схема примерно так: ребенку ставится диагноз, он, по выходе из детдома отправляется не на свободу, а в психоневрологический интернат, а полагающаяся ему квартира остается в ведении системы. А ребенок обрекается на пожизненное заключение. Такой вот теневой бизнес. И это только одна грань. Там много вопросов. Почему, например, эти дети в «психушках» доживают лет до тридцати, не больше? Есть и вовсе жуткие сигналы, но говорить об этом невозможно, все слишком глубоко запрятано…
РЖ: Ввергает в полное уныние все, что вы говорите…
Н. Б.: Правда, объективно, в том, что поголовное отставание в умственном и нравственном развитии этих детей – прямое следствие недостатка внимания и любви. Дети эти никому не нужны, это «в уме», а в реальности – поголовный аутизм. Потом они выходят «на свободу», и здесь тоже никому не нужны. При том, что и сами совершенно инфантильны, к жизни неприспособленны. Им все детство еду подавали из окошка. Подъем, отбой по звонку – и это практически все их знание о жизни. Не удивительно, что, попадая в самостоятельную жизнь, они сразу идут ко дну. Кстати, те 10%, которые в жизни как-то устраиваются, в подавляющем большинстве – девочки, мальчиков – единицы. Для них прямая дорога в тюрьму, откуда они выходят уже сформировавшимся уголовниками. И милиции повесить «висяк» на детдомовского – милое дело, за него никто не вступится. И для преступного мира детдомовские – лучший материал: бери и лепи что хочешь, по своему образу и подобию…
А по сути мы смотрим в ясное зеркало нашего общества. И если собрать все доступные цифры, сложить все, что мы знаем (а статистика, надо сказать, почти не доступна), то окажется, что из 28 млн. детей в России, около 2 млн. находится на грани угрозы жизни и здоровью. То есть, около 10% наших детей, что примерно соответствует общему уровню люмпен-среды (т.е. людей, находящихся за гранью трезвого разума и нищеты), которых по оценкам социологов у нас те же 10-15%. Ничего подобного не было ни после Первой, ни после Второй мировых войн. Причем, надо понимать, что 90% сегодняшних сирот – это так называемые «социальные сироты», т.е. дети, родители которых живы, но либо отказались от своего ребенка, либо были лишены родительских прав. И это не война, не землетрясение, это «нравственный тренд». Нам наплевать не только на своих соседей, но и на членов своей семьи – вот о чем все это говорит... И это – наше общество: духовная яма (то, что осталось, когда «пламенный мотор вынули»). И все о чем мы говорим – лишь самый отчаянный симптом. И все мы ходим над этой ямой, совершенно не думая, что в один не очень прекрасный момент все наше сияющее благообразие, все это единство «партии и народа», которое мы так старательно симулируем, может в нее рухнуть…
РЖ: Солженицын, описывая сталинскую реальность, говорил, что страна жила в двух измерениях: бравурные марши днем и черные воронки ночью…
Н. Б.: И ничего по сути не изменилось. Мы так и продолжаем жить в двух параллельных мирах. И вся эта система, о которой мы говорим, со всеми ее детскими психушками и прочими прелестями – это, на самом деле, тот же архипелаг ГУЛАГ, только более изощренный, насельниками которого стали сегодня уже не взрослые, а дети. И даже те же самые «тройки» продолжают существовать. Правда, теперь это уже не полевые суды, как раньше, а медкомиссии. Но, по сути – тоже абсолютное беззаконие. Когда детям без всяких оснований ставят диагноз – абсолютно липовый в подавляющем большинстве случаев, лишая их тем самым права на образование, на имущество, на жизнь, в конце концов – отправляя «по этапу» в психушку… А там уже начинаются другие круги ада, потому что система психоневрологических диспансеров – отдельная история в глубину (и еще ждущая, наверное, своего Солженицына). И практика эта повсеместна и, естественно, абсолютна антиконституционна. Но попробуйте что-то с этим сделать!
И теперь попробуем осмыслить все это и заглянуть лет на 10 вперед. Увидим эту армию выброшенных молодых людей – асоциальных, не получивших никаких нравственных оснований, ничем не обязанных этому обществу. И бок о бок с ними «армию мертвых», не доживших до 30-и, и всю ее темную энергетику. И все это на фоне стремительно люпменизирующихся городских низов, спившейся деревни, героиновой наркомании, поразившей молодежь. И это окажется уже не яма, а настоящая мина под обществом, с часовым механизмом, который все тикает, с каждой секундой приближая социальный взрыв…
РЖ: И никто как будто не желает ничего замечать…
Н. Б.: Замечать это – слишком некомфортно, я бы сказал. Человеку страшно увидеть себя таким, как он есть. Поэтому и «меня это не касается», «сами виноваты» - большее, на что мы способны. И 80% людей живет так, будто собирается жить вечно. Нам кажется, если сегодня так – так будет всегда. Но это иллюзия, так будет не всегда… Мы же практически единственная страна в мире, где подобная система вообще существует. В Европе очереди выстраиваются за каждым оставшимся без родителей ребенком. В Азии детский дом – понятие вообще немыслимое! Кажется, только где-то в Африке, где уже 50 лет идет гражданская война, что-то такое есть. И сегодня, думается, нам просто дано некоторое время на осмысление. Просто Бог, молча указывая на эти 2 млн. погибающих душ, как на квинтэссенцию наших вековых «свершений», ждет, что мы, может быть, еще придем в себя, что что-то вдруг еще повернется. И все последние двадцать лет, за которые мы так много о себе узнали – это все время Его терпеливого ожидания, просто небольшая отсрочка приговора.
Ежегодно от домашнего насилия гибнут по данным МВД 2500 детей, 2800 несовершеннолетних кончают с собой, причем основной причиной этих трагедий является насилие дома или в школе. Еще 15-20 тысяч подростков ежегодно оказывается за решеткой. Со времен ГУЛАГа Россия сохраняет мировое первенство по числу детей, находящихся в заключении.
Кажется, достаточно, чтобы остановится и спросить – что может ожидать нас в ближайшем будущем, если эту тенденцию не остановить? Естественное желание глубже понять, что с нами происходит, поговорить обо всем этом с человеком, знающим проблему изнутри, и стало импульсом, породившим нижеследующего интервью.
Разговор с Николаем Белоноговым, одним из создателей и руководителей Центра Творческого Развития "стАРТ" в городе Яхрома, в котором отогревают и учат детей-сирот Московской области, мы начали с перипетий его повседневной работы, но скоро речь зашла о гораздо более широких проблемах. По существу, Николай развернул целый проект, охватывающий все пласты общества и направленный на кардинальное решение социальных проблем в стране.
* * *
«Государство и общество должны встретиться в самой больной точке…»
РЖ: Вызывает печаль все то, о чем мы с вами говорили до сих пор. Но что же нам делать?
Николай Белоногов: Необходимо менять этот «глобальный вектор», менять систему. Либо мы начнем спасать наших сирот, либо они, как наши нераскаянные грехи, «примутся» за нас… И все это, в конце концов, приведет нас к социальным катастрофам.
РЖ: Карфаген должен быть разрушен?
Н. Б.: Он и будет разрушен. Вопрос лишь в том, целиком ли мы стали тем самым Карфагеном, или еще способны проснутся, ужаснуться от самих себя, и его от себя отсечь.
Может быть, я сейчас приведу не очень удачный пример, но знаете, как в свое время поступили большевики, которым досталась в наследство, огромная старорежимная бюрократическая машина? Большевики, конечно, были людоедами и построили в итоге людоедскую систему. Однако они были в то же время идеалистами, понимающими, что строят новый мир на обломках старого. И эту полуживую систему, которая еще работала, они оставили до времени в покое, а сами начали тем временем строит параллельную систему, с новыми людьми и новыми идеями. Так же я думаю, нужно поступать и сегодня. Если систему с ног до головы коррумпированную и замкнутую саму на себя исправить уже нельзя, пусть она пока крутится. Но надо уже осторожно параллельно начинать создавать что-то новое. И потихоньку выводить из системы детей. Причем, власть сама должна дать сигнал к этой «общественной революции». Власть должна понять, что одно государство без помощи общества справится с этой проблемой не в силах.
РЖ:Но государство у нас привычно относиться к народу как недееспособному ребенку…
Н. Б.: Который, в итоге, оказывается без матери и за железными стенами…
РЖ:Дело, возможно, в том, что власть просто боится инициатив общества? Боится, что, осознав масштабы коррупции, общество устремится к бунту? И, наверное, боится не напрасно...
Н. Б.: Здесь встает принципиальный вопрос – что перевесит? Страх за свою шкуру или за свою страну? Либо наша команда последней мыслью видит, как, спасая нажитое непосильным трудом, она организованно покидает тонущий корабль, либо она до последнего будет этот корабль спасать. Если первое – говорить, собственно, не о чем. Если второе, тогда ей, хочешь – не хочешь, придется звать на помощь общество, и, прежде всего активную, сознательную его часть. Других вариантов нет. Ситуация же с детьми – самая болезненная, на самом деле, самый опасный очаг социальной болезни, она же – и самая лучшая точка для такой встречи общества и государства…
РЖ:Но и наше гражданское общество не очень, мягко говоря, убедительно. Например, отечественные правозащитники весьма озабоченные судьбой Ходорковского. Но ведь в России помимо Ходорковского, еще десятки, если не сотни тысяч людей гноятся в тюрьмах, получив срок за кражу, извините, килограмм апельсинов. Конечно, у них ни денег, ни имени, кому они интересны? Или наши христиане… Казалось бы, кому как не им решать проблему детей-сирот? Но православные больше увлечены геополитикой. Я как-то обратился к редактору одного солидного православно-патриотического издания с предложением заняться проблемой детей-сирот, и знаете, что он мне ответил? «Мы задницы неграм вытирать не будем»...
Н. Б.: Ну, что такое судьба какого-то подкидыша по сравнению с «мировой революцией»? Но если вы забудете про подкидыша, вся ваша «мировая революция» превратится в ад… И если бы Петр I в свое время не «вытер задницу» маленькому Ганнибалу, остались бы мы без Пушкина…
А что касается правозащитников, то у меня складывается ощущение, что в последнее время они увидели проблему. Меня самого недавно приглашали поучаствовать в подобной работе в качестве эксперта. Я обратился к ним с похожим на ваш вопросом: Что же вы молчите? А они мне – так нам же никто этого не говорил, мы даже не в курсе, что ситуация настолько жутка! И это очень показательно: страна наша просто не в курсе, что стоит на краю пропасти…
РЖ: Вот и мы сейчас пытаемся ей ей это объяснить. Но, наверное, не будем дальше углубляться в тему «Кто виноват?»…
Н. Б.: Достоевский, кажется, исчерпывающе в свое время ответил: виноват здесь каждый, перед всеми, и за все…
РЖ:Да, а уделим больше внимания другому любимому нашему национальному вопросу: так что же все-таки делать?
Н. Б.: Менять вектор. Система должна стать прозрачной для контроля. Это главное. И курс на большую открытость должен проложить президент страны, не меньше. Должны появиться органы федерального и общественного контроля, должно начаться тесное сотрудничество государства и общества, причем «мандаты» должны быть такие, что бы никто даже не делал попытки не пропустить проверяющих на территорию детского дома, в любое время и без предупреждения. И телефоны доверия из любого места напрямую к контролерам. Дети должны знать, что всегда могут обратиться за помощью, и их сигналы будут услышаны… Но главное – нужно создавать параллельную сеть реабилитационных независимых общественных центров для работы с детьми, попавшими в трудное положение…
РЖ:А о проекте перепрофилирования детских домов в "Центры по усыновлению" что вы думаете?
Н. Б.: Поскольку я знаю, что представляют собой наши детские дома, то к этому проекту отношусь без особого энтузиазма. Но раз уж по этому пути все-таки пошли, то могу сделать несколько замечаний. Проект этот что-нибудь даст, только если дирекция «центров» будет кровно заинтересована в скорейшем усыновлении детей. Если, допустим, будет введена строго премиальная система оплаты: ребенок усыновлен – получи деньги в кассе, ребенка вернули – вычет из премии, у ребенка снялся диагноз – иди в кассу, дети сдали ЕГЭ – получи премию, закончил институт – получи еще... Безусловно, важно условие тесного сотрудничества государства и общества в плане новых методик, инноваций и контроля. Но главное, повторяю, нужно создавать новую, независимую общественную сеть центров реабилитации и социализации детей-сирот, структуру, параллельную существующей. Создавать ее нужно силами общественных организаций, гражданского общества, при поддержке государства и благотворительных программ бизнеса.
РЖ:И что принципиально нового такие центры привнесут?
Н. Б.: Они помогут сделать систему детских домов прозрачной. Та ситуация, когда дети заперты внутри тесного мирка, в котором они не видят общества, а общество не видит их – и открывает дорогу злоупотреблениям. Чтобы ситуация начала меняться, общество должно ребенка реально увидеть, а для этого его нужно вывести за стены детского дома, хотя бы на пару часов в день, хотя бы на час в неделю.
РЖ:И каким образом такие центры могли бы заработать?
Н. Б.: Мы уже давно над этим думаем. Проекты уже написаны. В итоге, конечно, должна появиться широкая единая сеть, тогда заработает и вся программа. Необходимо, чтобы в каждом районе, в каждом маленьком городе такой реабилитационный центр появился.
Например, пришла в такой центр детдомовская группа – все, она уже под присмотром общества, ее наблюдают, ее видят: и независимые психологи, и преподаватели, и потенциальные усыновители. И все это – на нейтральной территории, где им всем свободно можно общаться. Дети будут осваивать обучающие, творческие, реабилитационные программы. Но главное, что общество этих детей уже увидело, и теперь запрятать кого-то в «психушку» – уже проблематично, мухлевать с квартирами – проблематично. Система становится прозрачной. Выйдя из детского дома, ребенок уже не канет в небытие, ему уже есть, куда придти.
Подобные центры – это не система, это творческие, креативные люди, которые с детьми работают потому, что это им интересно, это дело их жизни. В России есть прекрасные специалисты, возможно лучшие в мире, но сегодня они разрозненны, каждый выживает, как может. Я многим показывал наши проекты и все принимали их с энтузиазмом. И если их собрать, аккумулировать их энергию, создать им настоящее поле деятельности, дать нормальную возможность работать, многое можно сделать.
РЖ:А согласятся ли общественники работать вместе с государством?
Н. Б.: Конечно, не надо пытаться втиснуть их в бюрократический аппарат, они должны оставаться свободными. Это принципиально, потому что это – основа гражданского общества. И государство со всем уважением должно к этому отнестись. Государство должно понимать, что то, чему оно покровительствует, оно должно стать таким независимым местом встречи: детей с обществом и общества с государством… По сути такая сеть должна стать новым центром притяжения, зачатком нового гражданского общества, собирающегося для решения самых тяжелых, болезненных социальных проблем. У государства должно проявиться доверие к обществу, потому что иначе с мертвой точки ничего не сдвинется. Например, сейчас обозначилась очень трудная проблема– повторное сиротство…
РЖ:Это когда детей усыновляют, а потом, не справившись с их воспитанием, возвращают в детский дом?
Н. Б.: Да. Когда наше государство для себя сформулировало, наконец, проблему и пошла реклама усыновлений, а дотации приемным родителям стали повышать, детей стали брать больше. И промаявшись, допустим, полгода – возвращать. Для ребенка это полная катастрофа. Он уже никому верить больше не будет.
Что бы такие вещи предотвратить, нужна школа усыновителей. Будущих родителей надо на самом деле обучать не меньше степени, чем детей. Но система на подобные вызовы реагирует крайне вяло, она слишком инертна. Да и нет в России специалистов, которые могли бы взять на себя подобную работу. Это особая психология. И чем больше государство будет пытаться что-то с системой сделать, тем больше таких проблем будет возникать, тем чаще система будет показывать свою несостоятельность. А общественники – это пульс нашей жизни, силы быстрого реагирования. Без них не обойтись, если мы хотим переломить ситуацию в принципе. Но, повторяю, в начале должно что-то произойти в плане сознания, должен поменяться «вектор». И общество, и государство должны этим по-настоящему озаботиться, они должны осознать уровень проблем и стоящих перед ним задач. По-моему, это очень принципиальный момент. И если власть сегодня этого не поймет и обществу не доверится, снова спрячется от него за спины бюрократии, армии и ОМОНа, боюсь, других надежд у нас уже может и не остаться.
Беседовал Владимир Можегов
RussianJournal