Книга эта вышла в свет почти полтора десятилетия назад. Но интерес к ней не спадает. Ее читательский рейтинг в Открытой русской электронной библиотеке держится на высшей отметке в десять баллов.
О ней пишут краткие отзывы и развернутые рецензии. Не стихают споры о ее жанре и авторской стилистике.
Сегодня своим опытом чтения книги «Идеалы и идолы» вице - президента российской Академии политической науки, доктора философских наук, профессора Водолазова делится один из авторов сайта «Культурная эволюция» Юлиан Надеждин, однокурсник автора на факультете журналистики МГУ выпуска 1960 года.
К тому времени, когда мне наконец - то, в одном из редких тайм - аутов тогдашней каждодневной газетной запарки, с легкой оторопью удалось открыть твой, Гриша, томище «Идеалов и идолов», полученный тогда от тебя с автографом «На память о нашей университетской молодости и полном взаимопонимании на футбольном поле и вне его», мы с тобой до того не общались целую вечность.
По крайней мере с того самого, на одном выдохе описанного тобой в «Идеалах и идолах» июньского дня встречи выпускников нашего курса в репетиционной перед спектаклем «Песни нашего двора» театра на Большой Никитской Марика Розовского.
В общем, давненько не виделись, но я тебя в книге сразу узнал. По голосу. По зажигательному молодому азарту в интонации.
Да и просто по словам, когда каждое неукоснительно стоит на своем месте – трубы у тебя поют, литавры звенят, а барабаны гремят и никак иначе.
Когда читаешь, что у слепого парня, одного из подопечных твоего друга, философа волею Божией Эвальда Ильенкова, чье имя видим мы в посвящении к «Идеалам и идолам», «руки были хорошо видящие», и этот мальчишка из слепоглухонемых обещает быть настоящим скульптором, то хотя бы из - за этих «хорошо видящих рук» захотелось читать книгу дальше.
Да ведь и ее подзаголовок «Политика и мораль. История, теория, личные судьбы», и введение с колокольным словом «Реквием» в названии, состоящее не из одного, а из двух предуведомлений, и дерзкое «Наш современник Сократ» в заглавии первой главы, всё это беззаботной участи мне, твоему читателю, не обещало.
Но пока прикидывал, насколько глубоко мне в эту бездну времен погружаться, или, может быть, только осторожненько так тронуть воду носком босой ноги, я и не заметил, как почувствовал себя, сперва твоим слушателем, а затем и собеседником где - нибудь у костра на летней лесной опушке.
Дистанцию между нами, автором и читателем, запросто удалось тебе сократить одной только, согретой твоим дыханием, интонацией. Обыденной устной речи, когда лицом к лицу общаются люди, давно и хорошо знающие друг друга.
С всяческими, видимо, к тому же привычными для тебя, маститого вузовского лектора «ну», «вот ведь», «ах» (а дальше будет, например. и завораживающее «Сократушко, дорогой»).
Но твой, Гриша, авторский секрет номер один, думаю, не в этом. Он в том, что всю книгу навылет пронзает у тебя драматическая интрига.
То «напряжение противоречия», какое, по его собственным словам, неизменно испытывал на твоих, профессор, лекциях и незабвенный Эвальд Ильенков.
Почему, вот вопрос, идеалы Справедливости – свободы, равенства, братства – в стране, приверженной марксизму и социализму, обернулись жестокой сталинщиной, Политическими репрессиями, Гулагом.
Появлением новых господ, партгосноменклатуры, бюрократичес- кой верхушки и – обездоленного большинства.
Всем тем, что произошло с российским обществом позднее.
Как погружалось оно в болотную жижу брежневщины.
Как шло барахтанье в этой жиже в эпоху Горбачева и в эпоху Ельцина.
Ты не говоришь «во времена», ты говоришь «в эпоху», давая понять нам, насколько серьезными были последствия перестройки и шоковых реформ.
Напряжением противоречия, как леденящим ознобом, прохвачен у тебя и сам жанр исследования, многолетнего и – ты сам этого вовсе не скрываешь – многострадального поиска ответа на тот мучительный вопрос – почему, почему же?
Вопрос сокровенный – да, прежде всего для тебя самого, в молодости горячего поборника Маркса с его великим постулатом «Свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех».
Доктор философских наук, профессор МГИМО Григорий Водолазов
Так и ведешь ты разговор, в двух временах, из прошлого в далекое завтра.
От Сократа – к «Земляничной поляне» твоего детства и мальчишеских лет, сына репрессированного.
От «Школы Платона» - к «Нашему факультету на Моховой». И дальше - к «Новому миру» Твардовского, когда сразу после окончания журфака ты стал автором этого журнала.
От «Социального идеала Платона» - государства философов и поэтов, к «Трудным поискам идеала в России». И снова к нам, шестидесятникам, к перестройке, к августу девяносто первого.
Как получилось то, чего не ожидали ни Маркс, ни Ленин?
Спасибо тебе за догадку, многое объясняющую нам в том, как живем мы сегодня. Сталинизм тоже вырос из марксизма, из его ложных ходов. Один из них, и ты говоришь о том без всяких оговорок, придуманный Марксом исторический материализм.
Как «наука» - возьмем сие почтенное слово в жирные кавычки – об исторической неизбежности, утверждающая, что события мировой истории независимы от воли людей и значит, не подлежат оценке с точки зрения добра, зла и справедливости.
Еще за полвека до Маркса в крутую ловушку столь эффектного на вид мрачного абсурда попали якобинцы, Робеспьер с его мыслями о двух движущих силах французской революции – терроре и добродетели, терроре во имя добродетели.
Это же здорово, что разбираться с произошедшим в России сто лет тому назад, когда противостояние большевиков деспотизму обернулось новым, куда более жестоким деспотизмом, начал ты не с Маркса и не с Робеспьера.
И тем более не с самой Октябрьской революции, когда жертвами «злой иронии истории» (термин, кажется, Гегеля?) стали Ленин и большевики.
По логике твоих, Григорий, размышлений начать с Маркса означало бы начать с полпути.
И ты с веселой отвагой хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского зовешь нас в гости к прародителям современной цивилизации, классикам философской мысли Сократу, Платону, Аристотелю.
Нужен, ты убежден, нет, конечно, не пересмотр предшествующей интеллектуальной традиции. Нужна, настаиваешь ты, ее перепроверка.
Перепроверка!
Ты не готов ответить на главный вопрос, но ты, мы видим, готов его ис-сле-до-вать. Работа, говоришь ты, на десятилетия, но кто – то же должен начать ее, это же наша с вами обязанность, шестидесятников.
Я нашел у тебя еще одну оговорку, достойную Философа. Твоя книга, конечно, не курс лекций по теории марксизма.
Остропроблемное исследование того, чем обернулись его, марксизма, «узкие места» в жизни людей, в судьбах твоей семьи, твоих сверстников.
С Марксом и Лениным, объясняешь ты, автор готов разбираться только потому («Только поэтому, господа!» - твои слова), что они, Маркс и Ленин, до сих пор капитально вплетены в наше безрадостное бытие.
И хотя самого слова «жизнь», я заметил, ты стараешься избегать, книга твоя все равно про жизнь, про людей.
По Уитмену написана, чьи строки «Это не книга, Камерадо, // Тронь ее – и Человека тронешь…» недаром же вынес ты в ее эпиграф, через абзац с посвящением Эвальду.
Жанр своего не имеющего аналогов текста на девятьсот страниц сам ты называешь интеллектуальной драмой, а твой любимый герой – да, он, Сократ, Сократушко.
Ясно же, честь и право обращаться к нему как к задушевному другу единомышленнику выстрадал ты своей эрудицией и кругозором, не говоря уж о доскональном знании трудов Платона и Аристотеля.
Такое право заслужил ты долгими бдениями над реконструкцией писем к Платону его учителя Сократа, не оставившего, как мы знаем, рукописного наследия.
Его образ проходит через всю книгу, в ее заключительной строке мы читаем: «В общем, Вперед (с заглавной буквы – Ю.Н.), к Сократу, друзья!».
Этот старик философ живет и мыслит у тебя, прислушиваясь к внутреннему голосу – даймонию, нравственного выбора, как высшего суда совести.
Афинские присяжные приговаривают его к смерти, обвиняя «в отрицании старых богов и придумывании новых». Карают за вольнодумство, якобы «развращающее юношество».
Назвав жанр своего исследования интеллектуальной драмой, ты потом уточняешь, и мы немедленно с тобой соглашаемся в том, что эту драму лучше назвать философской.
Все правильно, потому - то и кажется читателю, что в письмах Сократа автор говорит с нами от собственного «я». Это ли не театр! Одного исследователя!
В такой неоглядной, от горизонта до горизонта, двувременной протяженности ты на зависть многим из нас, пишущих, вдохновенно вяжешь мысль узлами дальних ассоциаций.
От казни Сократа к рассказу Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича». Чтобы от них непринужденно перенести читателя к Михаилу Сергеевичу Горбачеву, выпускнику философского факультета МГУ.
К его покаянным раздумьям за два дня до смерти его супруги Раисы Максимовны о смысле прожитого и суете сует житейской повседневности.
Ты не оставляешь узлы затянутыми. Следуя профессиональной миссии педагога, стремишься их одно за другим развязать.
Впрочем, по - прежнему не предлагая нам окончательных ответов. Мудро напоминаешь: в отсутствии окончательных ответов вся специфика философского знания.
Итак, драма. Философская. Она в чем? Да, она в трагическом рассогласовании идеалов и самой жизни, принципов и поступков. Когда человек стоит перед выбором, что менять ему в жизни, принципы или привычные поступки.
Иногда ответ на такой вопрос растягивается на целую жизнь. Так происходило и происходит и с самим автором.
Но ведь так ставил вопрос и Сократ.
В беседе с молодым Полемархом, в присутствии юношей, которых он будто бы сбивает с толку своим преступным вольнодумством.
Все собеседники Сократа – Полемархи, Кефалы, Фрасимахи, и тут нам уже не требуется никаких подсказок, ничто иное, как мысли, идеи самого Сократа в лицах – театр есть театр.
И если нам начинает казаться, что старик пасует перед юным Фрасимахом, то - прямым текстом подсказываешь ты читателям своей книги - тут ведь пасует он не перед ним. Перед проблемой!
Ну а в жизни то были дружеские посиделки с выпивкой в кругу молодежи перед ночной конной эстафетой с факелами – сцена со страниц Платонова «Государства».
Ты с блеском подстраиваешься под эту книгу, ведя разговор по законам театрального искусства, на языке, так и хочется сказать, сегодняшнего зрительного зала.
А получиться такое может – мы с вами с этого и начали - только в опоре на такой, как у тебя, Григорий, фирменный стиль «говорю как думаю».
Вот еще один открытый тобой жанровый признак интеллектуальной драмы – укрупнение (в кино это был бы «крупный план»), нет, не лиц – идей.
Самое сильнодействующее укрупнение у тебя, на мой вкус – глава «Что есть благо?».
Причина причин, цель целей, идея идей, оно за пределами человеческой жизни.
Но только через него, объясняешь ты, становится пригодной и полезной для человека Справедливость – свобода, равенство, братство.
В диалоге с Главконом Сократ сравнивает Высшее благо с солнцем. Оно не на Земле, но оно – да, причина причин всего.
Размышляя об этом, Платон уподобляет Высшее благо божественному образцу.
Значит, догадываемся мы, если всё устремлено к высшему образцу – Благу, то и у человека, стало быть, есть предназначение – жить по вектору этой высшей цели.
А достигается она, не грех повторить сие еще раз, справедливостью, через свободу, равенство, братство. Всех и каждого!
Вот Платон с Сократом у тебя беседуют о государстве. Ты что, интересуется Платон, разговаривал о нем с Богом, откуда ты знаешь об идеале, Бог – де, что, сам тебе о нем говорил?
Сократ на чеку: да ты, отвечает, просто посмотри вокруг. Идея, смысл, норма всего, что мы видим, внутреннее устройство зримого. Ну вот хотя бы идея этого лавра присутствует в каждом лавре в саду вашей академии.
Задача мыслителя состоит в извлечении идеи из ее носителя, только и всего.
Для твоих собеседников тут нет ни малейшей мистики.
Платон прямо у нас на глазах начинает извлекать идею, норму из самого понятия государства.
Делает он это, мы видим, с помощью немудреной, доступной каждому из нас логики.
Выясняя, что общего есть в разных государствах, как вообще государство возникало и для чего существует.
Раскрывая собственный метод чтения текстов Платона, ты и предлагаешь нам: подстроимся к ним – исключительно для понимания того, что происходит с нами сегодня.
Подстроиться – прямо в яблочко глагол!
Так вместе с Платоном и начинаем мы, в четвертом столетии до новой эры, строить государство.
Возникшее как институт взаимопомощи между людьми. А она, взаимопомощь, не правда ли, всегда нравственна.
Вот откуда, из какого ничем не замутненного источника, догадываемся мы, проистекает и даймоний, внутренний голос Сократа!
За него - то Сократа и судили в афинском суде присяжных. За него он совершенно сознательно и спокойно принял смерть.
Если Сократ справедливость самой первопричины возникновения государства чувствовал, то Платон, напоминаешь нам ты, это установил.
Государство, Платон снова и снова на том настаивает, есть институт взаимопомощи людей.
А дальше, в главе «Наш современник Платон», подхватываешь тему ты, начнет крутиться беличье колесо истории.
От тирании к романтической революционности, от нее к олигархии, от олигархии к демократии и снова к сильной руке единоличного правителя – к тому же, с чего начинали.
Через дальнозоркую призму платоновых категорий пристально разглядываем мы вместе с тобой черты современных политических режимов.
Платон дал нам ключ к их пониманию, но к Платону не прислушались. И то, что предсказывал он, вот именно, безрассудным беличьим колесом повторялось потом в реальности.
Хотя, как уверяешь ты с горестной улыбкой, открытый им «закон круговорота политических режимов» достоин Нобелевской премии в области политической философии.
Но никому из нас будет не до шуток, когда встык с Платоном ты, не щадя нашей памяти, снова заговоришь о том, какими бедами обернулись для нас с вами светлые идеи Маркса о грядущем земном рае государства рабочих и крестьян.
Не щадишь памяти и не щадишь совести. Разве не смирились, не сжились мы с тираном? А раз так, то никто из нас не вправе сказать, что я здесь ни при чем.
Просто мера вины у всех у нас разная, но каждый должен (ты так и говоришь - должен!) признать и собственную вину в том, как жили наши отцы и деды. Рассказать о ней детям и внукам. Только это, ты убежден, и может спасти наши души.
И тут ты снова напоминаешь нам, в каком жанре написана твоя книга – в жанре драмы. И ремарки «интеллектуальная» , «философская» ничуть не скругляют остроугольного смысла самого понятия «драма». Когда ее герои больше не могут жить и не могут думать о жизни по - старому.
Заключительный раздел «Идеалов и идолов» ты назвал, как отрезал – «В тупике». Уточнив прямо в заглавии, какие вопросы выносишь на обсуждение: «В чем причина, кто виноват?».
Следующий из этих вопросов прочтем мы в оглавлении книги строкой ниже «Куда же завел ты меня, Платон?».
Куда завел? А вот куда. Теперь ты такой вопрос, как и обещал, не только ставишь. Стараешься на него ответить!
Прояснить его анализом – да, и снова в двух временах. Платонова учения об идеальном государстве и – реальности, знакомой нам отнюдь не по книгам.
Кому претворять в жизнь то, что предлагают, исходя из Высшего Блага, философы идеального государства – того самого, что создано было людьми для взаимопомощи?
Претворять стражам законов – по Платону, чиновникам, управленцам – на языке наших дней.
Со «стражами» как раз и связана одна из главных опасностей для общества, и ты, Григорий, называешь ее чрезвычайной.
Когда управленцы превращаются в господ, беззастенчиво поворачивают практику управления и саму жизнь в свою пользу.
Номенклатура, бюрократическая верхушка власти становится главным антигероем последних глав книги. Платоновы мысли о том, как смягчить эту опасность превращения стражей законов в господ, горчайшую иронию, вослед автору, в унисон его вспышкам обжигающей публицистики, вызывают и у нас, твоих читателей.
Чиновник, по Платону, не должен быть отягощен материальными интересами, он не должен иметь частной собственности и даже…семьи, ее Платон предлагал заменить гражданским браком.
Если лишить бюрократа корысти, считал Платон, то и не будет у него почвы под ногами для всего того, что называем мы сегодня коррупцией.
Казалось бы, вот - вот и, подключив воображение, построим мы, твои читатели, бок о бок с великим мыслителем Платоном идеальное государство наших дней.
И тут в тексте у тебя появляется очередное «вдруг», короткая и хлесткая строка: «И вдруг обрыв».
Стройную логику размышлений, которой так дорожат философы, обрываешь ты припахивающей пороховой гарью параллелью из современной истории России.
Это когда Горбачев, будучи, по твоим словам, «номенклатурным утопистом», намеревался обустроить и тем самым умиротворить чиновничью элиту словами мультяшного героя Кота Леопольда «Ребята, давайте жить дружно!».
То была попытка поставить под одну дугу коня и трепетную лань. Соединить несоединимое: Ельцина и Лигачева, Н. Рыжкова и Явлинского, ГКЧП и команду Гайдара.
А ты и тогда и теперь, как уланы на Бородинском поле, стоял и стоишь на том, что нравственная норма, а значит, и ценности культуры выше экономики и политики. И что при этом личность, ее права и свободы не могут быть принесены в жертву обществу и тем более каким - то якобы высшим государственным интересам.
Есть и еще один путь у новой России, но мыслей об этом (ты же про то знаешь лучше многих) не было у Михаила Сергеевича даже в мечтах.
Путь, когда вертикаль демократической власти опирается на горизонталь развитого гражданского общества.
Ты снова и снова размышляешь о многопартийности, многопрофильных структурах гражданского общества, о координационно - консультативных советах при территориальных органах власти по модели круглых столов. О развитии самоуправления, вообще об инициативных началах в жизни, о референдумах как способах народного волеизъявления…
Ты за то, чтобы не следовать постулатам какого бы то ни было учения. А сверять цели и действия с самой жизнью. Она, жизнь, богаче любой теории, об этом раньше Маркса еще Гете говорил.
Не устарели и устареть не могут, ты убежден, и марксовы постулаты реального гуманизма со свободным развитием каждого как условием свободного развития всех.
Следовать за Марксом (а не за его «последователями» - они выдернули из Маркса этику) надо, только отдавая себе ясный отчет в исторической ограниченности его учения. В том, что его прогнозы на развитие человечества в ХХ веке не сбылись.
Он не предугадал конкретных способов преодоления противоречий в обществе с многоукладной экономикой, по опыту США или Швеции.
И главное, Маркс не предостерег от создания антагонистического общества, подобного нашему «реальному социализму» тоталитарного склада.
Ты своей книгой – еще раз спасибо тебе – показываешь, что размышляя о будущем, опираться надо на наследие мыслителей - гуманистов всех времен.
От Сократа и Платона до русских философов с их главенствующей идеей уникальности и самоценности каждой человеческой жизни.
От Чаадаева до революционных демократов 60-х годов ХIХ века, до Толстого и Достоевского.
В разделе «Вместо заключения» ты прямо говоришь о давно назревшей перетасовке (твое, твое боевое словечко) политических сил.
По твоей версии в каждом из течений, «либералов», «патриотов», «коммунистов», имеется свой тоталитарно - бюрократический верх и народно - демократический низ. Им мудрено мирно ужиться под одной крышей.
Нужен альянс с объединением тех самых низов, а это и есть политическая основа гражданского общества.
У номенклатурных демократов, например, дела с консолидацией, можно заметить, обстоят куда лучше, чем у их низов. Тех видим мы пока что в шумливых телевизионных ток - шоу. А разговор там идет, как обычно, на высоких тонах, с придирчивым выяснением, кто виноват, и гораздо реже с обсуждением всего того, что же надо делать.
Самые проницательные среди зрителей делают прискорбный вывод о том, что затяжная разноголосица у нас вокруг вопроса «что делать» потому и не стихает, что делатель у нас с вами, как всегда, не готов.
Так - с одной стороны, с лицевой. А с другой - ведь разве неясно, что самой власти выгодно содействовать укреплению горизонтали гражданского общества?
И это ли не та основная цель, к какой ей и надо стремиться сейчас в конце первой четверти набирающего ход столетия?
Ты убедил меня в этом, согласен с тобой без всяких оговорок. И еще беру за основу один твой очень важный совет на будущее.
С разъяснениями, чем метод мышления Платона, чье идеальное государство разошлось с жизнью, чем отличается он от метода его ученика Аристотеля – по аналогии с «письмами Сократа» и «внутренними монологами Платона», ты предлагаешь нам почитать его «дневниковые записи».
Чем отличается? А ровно тем же самым, чем зодчий отличается от садовника. Первый строит с нуля, на пустом месте, второй же, садовник, выращивает новое – из старого.
И еще. Западные демократии научились смягчать контрасты между верхом и низом. Там все собственники, всё гражданское общество.
Совет директоров, как несмышленым приготовишкам, объясняешь ты нам (и у нас нет никакого резона на тебя обижаться, потому что многие из нас слышали звон да не знают, где он), совет директоров владеет средствами производства. Топ - менеджеры – средствами управления. Ученый владеет идеями развития и новыми технологиями. Человек искусства – даром образного мышления. Рабочий у станка, действующий специалист любого профиля, оба владеют профессиональными навыками, опытом, дающим деловую сноровку.
И все они могут защитить свои права через профсоюзы и политические партии, а в случае их нарушения – по суду.
Это и есть свободное социальное государство. У нас оно пока что больше в замыслах и планах, в лучшем случае - в национальных проектах.
Ключ к такому обществу, каким ему надлежит стать, хочется верить, еще при жизни наших детей и внуков, ты в своих «Идеалах идолах» нам просто протянул на ладони.
Но чтобы открыли мы эту заповедную дверь в день завтрашний, нужны делатели, готовые к этому.
Ты философ и ты, оставаясь им до конца, снова и снова говоришь с нами о том, над чем надо нам думать. В своей полнейшей убежденности, что тот, кто думает, сам поймет, что делать.