Когда у В.Р. Соловьева в обсуждении персоны Сталина совокуплялись В.Т. Третьяков и Л.Я. Гозман, последний сообщил, что “если бы Сталин горел в аду по минуте за каждого погибшего из-за него человека, то он горел бы непрерывно 200 лет”.
Вообще-то в аду времени нет, муки там вечные, но тем не менее один из зрителей телешоу не поленился и взял калькулятор. При перемножении числа лет на количество минут в году получилось 105 120 000. Столько человек – 105 миллионов, – согласно Л.Я. Гозману, погубил Сталин.
В очередной раз можно было наблюдать странное явление. Тов. Сталин никак не относится к таким особам, про которых можно сказать: “И стелется пред нами жизнь его без пятнышка, как снежная равнина”. Даже в официальных документах КПСС признается, что за ним есть много скаредных дел. Казалось бы, ничто не мешает изобличать прегрешения тов. Сталина, приводя неопровержимые факты, коих много и даже слишком много
Но десталинизаторы не ищут легких путей и постоянно погрешают против точности, обвиняя Сталина в таких делах, где виновность его достаточно трудно доказуема. Упорное желание повесить на вождя решительно всех собак – как будто имеющихся недостаточно – поражает.
Но случай сей другой пример на память мне приводит.
Сейчас уже мало кто помнит Галича (А. А. Гинзбурга), между тем в 60-70-х гг. слава его была велика, причем из всей тогдашней бардовской плеяды он был наиболее политизированным и наиболее антисталински настроенным. Пороки ушедшей эпохи он обличал непримиримо и открытым текстом. Если у Высоцкого и Окуджавы все это было относительно завуалировано, то Галич был прямее некуда – “А начальник все спьяну о Сталине”.
При музицировании во фрондерских компаниях часто исполнялись именно его песни.
Именно тогда, лет сорок назад я столкнулся с тем, что песня “Мы похоронены где-то под Нарвой” мне – вполне вольнодумному юноше – отчего-то режет слух
При том, что стихи от имени погибших – вещь довольно распространенная. “Я убит подо Ржевом”, “Мы мертвецы, вчера мы жили, смеялись, пели и любили, сегодня мы лежим недвижно в долинах Фландрии” – вот и Галич о том же.
То, что пехота в этой песне погибла “без толку, зазря” – вещь, к сожалению, на войне обыденная. Причем далеко не только отечественная пехота гибла впустую. Война ведется в обстановке идеального порядка разве что в схемах сражений, составленных кадетом Биглером. В реальности “туман войны”, неверный расчет командования, желание въехать в рай на чужих плечах и любой ценой отрапортовать о победе – это присуще всем армиям мира. Смысл гибели миллионов в долинах Фландрии до сей поры глубоко не ясен. Смысл гибели британской пехоты в галлиполийской операции 1915 г. тоже. То же и с конницей – “Атака бригады легкой кавалерии” под Севастополем.
Поэтому меня смутило не это, а одна-единственная строка – “Где полегла в сорок третьем пехота без толку, зазря”. Потому что под Нарвой в 1943 г. мог погибнуть только пьяный немецкий унтер, свалившись с моста в речку, причем действительно его смерть была бы “без толку, зазря”. Дело в том, что линия фронта, на которой и гибнет пехота, с сентября 1941 г. по январь 1944 г. проходила под Ленинградом. Блокада, знаете ли.
Причем это не пуническая, не греко-персидская война, где даты и места помнят только два всемирноученых профессора. Великая Отечественная война закончилась всего за 17 лет до написания этой песни, и уж, взявшись обличать командование РККА, можно было бы не погрешать против столь недавней истории.
Тем более со сплошным фронтом от Ладоги до Черного моря не представляло трудности подобрать более соответствующий топоним. Слово “Нарва” важной смысловой нагрузки не несет, и без ущерба может быть заменено, например, на Мценск, Курск, Льгов, где в 1943 г. пехоты полегло немерено
Когда я сорок лет назад задавал этой вопрос тенорам и баритонам, исполняющим песню, ответа я не получал. Вероятно, они смыслового диссонанса не ощущали – это же лирика, а не учебник истории.
Нечто подобное получалось и с другой песней. Геннадий Шпаликов написал в 1959 г. стихотворение “У лошади была грудная жаба”, а в 1961 г. Галич придал несколько безыдейному шпаликовскому стихотворению остро-идеологическую боевитость, добавив еще одну строфу:
“Нам этот факт Великая Эпоха
Воспеть велела в песнях и стихах,
Хоть лошадь та давным-давно издохла,
А маршала сгноили в Соловках!”.
Про лошадь ничего не знаем, но репрессированных маршалов за всю историю СССР было только трое: Блюхер, Егоров и Тухачевский. Блюхер умер под пыткой, Егоров и Тухачевский были расстреляны в Москве. Четвертый, Г.И. Кулик, арестованный в 1947 г. и казненный в 1950 г., был разжалован из маршалов еще в 1942 г.
Здесь опять же все по Гозману. Репрессированные военачальники были реабилитированы в самой первой волне, их судьба с конца 50-х гг. не была секретом, а уж о трех маршалах можно было узнать даже в советском подцензурном справочнике. Но поэт сочел излишним такой труд. “Я так вижу: маршал, Соловки, сгноили”. Главное, чтобы было звучно.
Опять же, если бы столь вольно описывалась судьба военачальников при Ксерксе или Юстиниане, никто бы не возразил. Но в начале 60-х, “на возврате дыхания и сознания” казалось очень важным, чтобы о недавнем прошлом говорилось со знанием, а не просто фантазировалось на тему репрессий. “А все было именно так”. Про Велизария – Бога ради, слух не режет, диссонанса не возникает. Про репрессированного маршала – возникает и весьма.
Галич уже порядком подзабыт – что жаль, ведь у него были и очень удачные песни, например, про Клима Петровича, – но его отношение к исторической акрибии живо по сю пору. “А зачем?”. Не потому что коммунисты таили свои преступления, источники были недоступны, – про Нарву и про маршала что там скрывалось? – но просто “А зачем?”. Для целевой аудитории и так сойдет.
Прошло более полувека, а воз и ныне там – Л.Я. Гозман в том порукой.