Миф о власти и власть мифов 

Задавая вопрос о возможности сопоставления Михалковых и Кеннеди, мы неизменно встречали одну и ту же реакцию. Собеседники недоуменно поднимали брови, лица их превращались в большой вопросительный знак. Мол, умершие деятели - люди, несомненно, уважаемые и их по-своему жаль, - но какие здесь вообще могут быть сопоставления? Конечно, династический принцип - можно сказать жестче, принцип непотизма, - присутствует в обеих фамилиях. И все же это - явления слишком разные и по сфере деятельности, и по масштабу заслуг, и по влиянию. Одни - художники, авторы, другие - политики. Одни осуществляют власть, другие вельможно обслуживают власть. Одних знает весь мир, другие известны лишь в своей стране. И оправданием совместного портрета помимо близких дат смерти может быть лишь то, что Михалковы-Кончаловские - единственный у нас старый большой клан. Кроме них, в общем-то, никого больше и нет. 

Однако, на наш взгляд, это не просто сопоставимые феномены. Это феномены именно одного уровня, и каждая из семей в своей национальной традиции занимает примерно одинаковое знаковое место. Другое дело, что сами традиции формирования и функционирования элит разные. Михалковский клан и клан Кеннеди - разные типы кланов, взращенные в разных социокультурных условиях. Их особенность и важность еще и в том, что именно в них предельно сконцентрированно отразились как национальная социальная специфика России и США, так и содержание актуальных процессов дня нынешнего. Иными словами, они в высшей степени репрезентативны. 

Сразу хочется отвести распространенный стереотип относительно власти и элит. В современных обществах, особенно если они прошли через абсолютистскую и тоталитарную стадии, правят не те, кто формально выступает от власти. Власть осуществляется сложным механизмом как в пространстве, так и во времени, на уровне духовном и материальном. Обычная ошибка состоит в упрощении и некоторой романтизации истории, когда ее представляют таким образом, что одна персона сменяет другую. Очевидно, что правят не собственно персоны - они лишь представляют комбинацию и отражение тех или иных противоборствующих общественных сил и идей. Разумеется, в некоторых ситуациях персоны оказываются творчески активными и влияют сильнее, чем предполагает их место и статус. Тогда они становятся авторами власти, а не фишками-исполнителями. 

То есть налицо парадокс. Кеннеди де-юре управляют страной, а фактически их можно представить в качестве фишек в чужой игре и объектов стороннего авторства. Михалковы вроде бы не у власти, но по сути они - авторы, привносящие в политический и культурный процесс смысл и понимание, участники символической власти. Впрочем, Кеннеди, будучи, как мы сказали, объектами чужого политического творчества, конечно, сами стали серьезным символическим текстом. Их мифологизированный образ впитал в себя ряд смыслов, определивших политический стиль современных американских элит. Давайте вспомним: братья Кеннеди были невероятно популярны и в Советском Союзе, да и в современном сознании россиян они воспринимаются как что-то близкое и родное. Хотя, по идее, с ними, скорее, должно быть связано ощущение опасности. Карибский кризис, начало гонки вооружений, маккартизм Джозефа и Роберта, подготовка вьетнамской войны - и, главное, появление того механизма, который в итоге уничтожил СССР. 

Речь идет о разработке имиджа благостного, доброго Запада. Территории, свободной для всех, ориентированной на заботу о незащищенном меньшинстве, благополучной и сострадательной. Ведь миф о правовом либерально-заботливом обществе возник в интеллигентской среде недавно, буквально на наших глазах. И показное добродушие действительно очаровало, магически воздействовало на советского человека, парализовало волю и сознание не одного только Горбачева. А главные медиакратические ходы для создания этого образа были сделаны при Кеннеди. Большую роль сыграли сами Джон и Роберт с их невероятным обаянием. Сопутствовавшие им привлекательные фигуры Жаклин Кеннеди, Мэрилин Монро, Эрнеста Хемингуэя, Фрэнка Синатры, Вана Клиберна и Элвиса Пресли создавали соответствующий притягательный антураж. Между прочим, обаяние - один из основных инструментов и семьи Михалковых, об этом мы поговорим ниже. 

Очарование же Кеннеди действует до сих пор - и, вероятнее всего, это также связано с их трагическими судьбами и особым восприятием образов мучеников в русской культуре. Став невинными жертвами, пострадав за идею, они оставили в русском сознании сильное впечатление, волнующее по сей день. Так же как до сих пор живо у многих наших сограждан представление о счастливом гражданском обществе, ориентированном на права человека. К слову отметим, что первые попытки борьбы с этой магией медиакратии, с гипнозом воздействия американского масскульта предприняла Русская православная церковь еще во время формирования эпохальных «Основ социальной концепции», что в дальнейшем имело ощутимое последствие в виде объединения РПЦ и РПЦЗ. 

Понимание необходимости переосмысления самой концепции прав человека послужило началом большого межконфессионального диалога, объединившего религии в стремлении к возрождению традиционных нравственных норм и ценностей. Стало ясно, что необходимо пересмотреть отношение и к правам, и к человеку. Это мировое неоконсервативное движение, инициированное прежде всего патриархом Кириллом, начинает создавать противовес доминирующей и набирающей силу в процессе глобализации прагматике современной культуры. И одновременно вырабатывает противоядие от способов продвижения этой прагматики - от технологии «мягкой власти», изобретенной и олицетворенной Кеннеди и успешно практикуемой лидерами демократического лагеря, такими как Билл Клинтон и Барак Обама.

Кланы и демократия 

Однако вернемся к разговору о кланах. Нынешнее увлечение элитами следует связать, на наш взгляд, с темой неоампира - мирового стиля начала XXI века. Неоампир, новое классицистское имперское сознание, в основе которого рациональный механицизм, внешняя прагматика и иерархичность, неизбежно выделяет роль элит, клубных отношений, связей истеблишмента. Часто с перебором, вплоть до того, что элита воспринимается как явление более важное, чем нация. Часто не элиты понимаются через национальные особенности, а сама нация описывается как результат действия элит. Такая интерпретация характерна как для западных мыслителей, таких как Бенедикт Андерсон, так и отечественных - например, Алексея Миллера или Александра Дугина. Их представление о нации как «воображаемом сообществе», заданном единством образования и общей медийной средой, делает элиты основной творческой силой социума. При этом оказывается, что элиты разных стран ближе друг к другу, чем сословия внутри одной страны. Весьма смелая идея, вызванная рационалистическим пониманием жизни культуры. 

Возникает закономерный вопрос: каким образом в современном демократическом государстве соотносятся элитаризм и демократический принцип правления? Ведь при всем уважении к околовластным кланам само их существование противоречит демократическому идеалу власти народа. Или демократия - лишь привлекательная упаковка, а в реальности ее нет и в помине? На наш взгляд, и да, и нет. Дело в том, что структура власти в Соединенных Штатах носит амбивалентный характер. Парадокс состоит в том, что американская культура представляет собой удивительное сочетание архаических и сверхсовременных форм организации жизни. Максимальный рационализм XVIII века плодотворно соединился там с кланово-сетевым укладом племенного строя. Можно сказать, что там осуществилась рационализация первобытно-общинных структур. И это сильная смесь - такие смеси и порождают экономические и политические чудеса. Рационализация традиционного общества вообще дает мощное силовое поле - как в США или Японии. И до сих пор сила этого парадокса работает, хотя, похоже, начинает исчерпываться. 

Произошло своеобразное раздвоение: на низовом уровне возникло подобие правового общества и демократического способа правления, которое почти никак не связано с общим управлением страной, где власть осуществляется кланами. Если связь и происходит, то не через демократические институты, а через медиасреду, создание общественного мнения. При этом важно понимать, что медийность и общественное мнение далеко не синонимичны демократии. Даже такой идеолог открытого общества, как Поппер, признавал заложенную в них тоталитарную опасность. 

Представляется, что локальная низовая демократия в Соединенных Штатах действительно имеет место, открытое речевое взаимодействие успешно осуществляется - и это то, что отсутствует у нас и важность чего у нас традиционно недооценивается. Наличие открытого переговорного пространства является важным условием постоянного эффективного рекрутирования элит. Сила же американской модели - в сложившемся сочетании пространственно-демократического и династийно-временного принципов воспроизводства власти. Происходит выделение в обществе управленческих кадров, статус которых закрепляется потом в семье. Характерный пример - появление клана Клинтонов, которые, как известно, отнюдь не аристократического происхождения. Все это, конечно, непереводимо на демократический язык, но несомненно продуктивно. 

Два типа выращивания элиты можно определить как «мичуринский» и «вавиловский». Демократический принцип выбора - бихевиористский, пространственный - это «мичуринцы». Все можно вырастить в пределах одного поколения, среда создает характер и гарантирует качество. Мичуринский пространственный принцип предлагает максимально широкий выбор из всей совокупности актуальных возможностей. Традиционное же «вавиловское» общество возделывает элиту во времени, во многих поколениях. Оно ориентируется на выращивание на генетическом уровне идеальных исполнителей тех или иных властных функций. Это тот самый английский газон, который обрабатывается столетиями. Разделение на касты и сословия имеет здесь жизнеобразующее значение. Если пространственный выбор - больше, хотя только в одном поколении, то традиционный временной - более узок, но надежнее и долговечнее. 

Аристократический тип элитостроительства кажется устаревшим, противоречит принципам современного равноправного общества, однако это противоречие явлено только в характере представления, а не в реальной ситуации. Как мы уже отметили, американская система отбора умело сочетает свободное рекрутирование и власть кланов. А их много: если говорить о политике, помимо Кеннеди это Буши, Горы, Гаррисоны, Рузвельты, Тафты, Бэрды, Бейкеры, Лонги, Стивенсоны, Саймингтоны, Кэбот-Лоджи, Адамсы и пр. Семьи же банкиров и промышленников давно стали предметом всевозможных конспирологических теорий, имена Рокфеллеров, Ротшильдов, Вандербильтов, Морганов и других у всех на слуху. Не слишком часто мелькая в газетных заголовках, они тем не менее продолжают влиять на американскую - а значит, мировую - политику и экономику. Как продолжают влиять, разумеется, и Кеннеди. 

Одно из последних больших публичных действий, связываемых с именем Кеннеди, - появление Теда на большом предвыборном форуме с целью поддержать кандидатуру Барака Обамы. Он, как бы уходя, благословил от имени своего клана будущего президента - подобно тому, как его брат Джон приветствовал в свое время юного Билла Клинтона, о чем имеется соответствующая кинохроника. Возникает закономерный вопрос: насколько аристократ Кеннеди может быть искренен? Может ли представитель старого клана поддерживать персону, которая манифестирует прямо противоположную идею равных возможностей? Думается, что здесь дело во введенном Ричардом Рорти понятии либеральной иронии - как средства управления и манеры поведения. Как представления для внешнего мира одного, а для себя - другого. И как постановки максимально глубоких вопросов с осознанием диалектичности бытия. 

Между прочим, ирония - это то, что, несомненно, объединяет Кеннеди и Михалкова. В написании гимна для разных режимов есть очевидная ирония. Детские стихи, басни и киносценарии насквозь пропитаны иронией. Глубокая ирония позволяет сосуществовать в одной личности разным векторам и ипостасям, которые не трансформируют ее, не делают человека лицемерным. Сергей Михалков оставался тем же человеком, при этом гармонично меняясь вместе со страной. 

Ироничный характер Кеннеди, помимо всего прочего, обусловлен их ирландским происхождением (оттуда же, кстати, и само слово «клан»). Ирония, укорененная в ирландском национальном характере, связана прежде всего с ситуацией постоянного враждебного окружения. Сначала кельты - языческий остров в недружественном окружении христиан, затем - последний оплот католиков в протестантском окружении. Будучи истинными ирландцами, Кеннеди находятся в жестком противоречии с окружающей действительностью. Внутренняя напряженность их позиции создает почву и для успеха в любом соперничестве, и для того, что суеверные люди называют родовым проклятьем, - убийств, несчастных случаев и редких болезней. Михалковы в отличие от них живут в естественной для себя среде, они не противопоставлены внешним обстоятельствам, а продолжают, развивают и направляют их.

Русская ситуация 

Если говорить о России, то воспроизводство элит - одна из фундаментальных политических проблем. Так сложилось, что русской среде несвойственно живое общественное мнение, нет публичного переговорного процесса, нет традиции рационального взаимодействия, верх и низ общества лишены пространства общей коммуникации. Связано это, по всей видимости, с отсутствием в нашей церковной культуре схоластического опыта, а в политической культуре - опыта парламентского, формирующих в сознании народа презумпцию дискуссии и прений. 

Есть, впрочем, особый воздух, наполненный идеями и духовным поиском. Энергетическая насыщенность выяснения больших и малых истин, страсть к серьезности заменяют демократическую традицию. Вместо выделения и пестования отдельных персон интенсивное интеллектуальное творчество масс выделяет в первую очередь значимые идеи и во вторую очередь - людей как их носителей. Иными словами, отбираются не персоны, а произведения, которые потом уже связываются с той или иной персоной. 

Вообще в русской культуре место внешней коммуникации - того, что Карл Поппер называл аргументирующей функцией языка, - занимает творчество в символах и идеалах. Здесь слаба ориентация на сиюминутное активное взаимодействие. Российская традиция вся ориентирована на актуализацию вечных ценностей, и ее отношение к сиюминутному и злободневному - в целом поверхностное и несерьезное. А ведь политика - это речевая, насквозь прагматическая сфера, создающая единство полиса именно повседневными решениями.

Пожалуй, это нельзя оценивать как недостаток, но формирование легкости публичного речевого взаимодействия помогло бы одолеть многие давнишние болезни русского социума. В свою очередь, отсутствие такого важнейшего общественного института, как создание общественного мнения, в новой медийной реальности может приводить к все большим проблемам. Вспомним известную мысль Эрнеста Ренана о том, что жизнь нации - это ежедневный плебисцит. Вот этого ежедневного плебисцита явно не хватает. 

Впрочем, отметим, что в целом наблюдается понимание неизбежности изменения власти в связи с новой ролью массмедиа. В свою очередь, отсутствие переговорной культуры может быть быстро компенсировано современными медийными средствами, такими как телевидение и Интернет. Взаимный перевод традиционных легкоусваиваемых духовных понятий на язык ежедневных политических вызовов, создание общего коммуникативного пространства их обсуждения вполне могут создать среду, объединяющую нацию и элиту. В этом смысле опять-таки показательным является проявившееся внимание к медиакратичности Русской православной церкви и ее нового патриарха, почувствовавших возможность и необходимость освоения новых гуманитарных технологий.

Искусство банальности 

Несмотря на то, что в нашей - хотя и логоцентричной, но сугубо книжной - культуре разговорное слово не воспринимается в качестве дела, именно речь легитимирует власть. При этом речевая деятельность власти строится при помощи топосов - общих мест, банальностей, простых истин. По большому счету, функция политики в современных обществах сводится к воспроизводству общих мест, объединяющих полис. Как раз со времен Кеннеди излагать любые мысли и события через общие места стало главным умением. Это то, за счет чего политик побеждает сегодня. 

Парадокс, но, кажется, власти больше не требуется собственное знание. Его вполне заменяют институты - экономические, юридические, культурные. В какой-то степени можно сказать, что в западном обществе со сложившимися институтами опасно быть умным руководителем страны, ибо возникает иллюзия понимания проблем и соблазн принятия единоличных авторских решений. Современная власть не обязана заниматься управлением, но обязана быть телегеничной. Что само по себе непростое искусство, которому нужно учиться. Эта система хорошо сложилась на Западе, поэтому актеры так легко становятся там политическими фигурами. 

В нашей традиции речь не воспринимается как искусство и дело. Однако если кто и был здесь большим мастером, так это как раз Сергей Михалков. Что есть гимн страны, как не набор высоких банальностей, разделяемых всеми и, значит, объединяющих всех? Гимн не должен звучать изощренно, он должен трогать самые простые общие чувства и задавать общие цели и ценности. Что есть детские стихи и дидактические басни? Все то же - художественно оформленные банальности, понятные всем и воспроизводящие норму. 

Работа с общими местами необходима, ибо только так сохраняется преемственность, что для России особенно важно. Русская политическая сила, не опирающаяся на традицию, на чувство единства с отцами и дедами и долга перед ними, становится слабой - что продемонстрировали и либеральные 90-е годы, и начало Великой Отечественной войны. Большой политик Иосиф Сталин понял тогда необходимость восстановления связей с прошлым, с дореволюционной традицией. Результатом этого стали, как хорошо всем известно, и реставрация отношений с Церковью, и восстановление царской воинской символики - орденов, униформы, дворянских имен героев. Вместо Клары Цеткин и Розы Люксембург появились Суворов и Кутузов, Ушаков и Нахимов. 

В том числе появился и сталинский гимн Сергея Михалкова. Тогда впервые стал очевидным михалковский пафос исторического воссоединения русского народа. Разломы русской истории, произошедшие в 1917 году и в начале 90-х, преодолевались его символической работой. Подобно тому как при Сталине важно было обозначить единство Советского Союза с досоветской Российской империей, так и в наши дни важно было показать преемственность современной Российской Федерации и Советского Союза. Кажется, антикоммунистическая истерия 90-х сходит на нет, и народное сознание снимает противопоставление советского и российского. Косвенным признанием этого опять же можно считать воссоединение РПЦ и РПЦЗ. 

Никита Михалков явно унаследовал от отца владение искусством банальности. Это, пожалуй, не касается его кинематографического творчества, но вполне характеризует общественно-публичные деяния. Яркий пример - грандиозный телепроект «Имя Россия», где модератор Михалков ненавязчиво, но уверенно выстраивал ценностные векторы и привязывал их к знаковым историческим персоналиям. Иными словами, создавал те самые общие места, которые составляют понятийный язык общества, выстраивают его коммуникации. Вообще род Михалковых-Кончаловских как никакой иной имеет право упоминаться в связи с аристократической преемственностью. Ведь из тех дворянских фамилий, что остались в России, дореволюционные традиции сохранялись главным образом в семьях профессуры и людей, причастных к искусству.

Стили и символы 

Любопытно отметить, что оба рассматриваемых нами клана репрезентативны не только с точки зрения социального устройства национальных элит. Они показательны и как носители фундаментальных национальных смыслов, тем более что смыслы эти в обоих случаях имеют мессианский характер. Если сверхзадача русской культуры состоит в жертвенном сохранении и спасении себя и других, то американская сверхзадача заключена в рациональном преобразовании, прагматизации мира - при этом для самосохранения американской матрице необходимо постоянное распространение вовне, аннигилирующее все чужеродное и специфическое. Семья Кеннеди, безусловно, символизирует собой эту доброжелательную интервенцию, эту мягкую агрессию - как в политическом, так и в психологическом поведенческом измерении. 

В свою очередь, представители клана Михалковых олицетворяют и осмысливают русскую национальную специфику. Императивы сохранения и спасения лежат в основе умонастроения и деятельности Сергея Владимировича. Его дети - Андрон и Никита - увлеченно, хотя и каждый по-своему, занимаются русской проблематикой. Никита Сергеевич делает это посредством административных и художественных жестов. Он известен как пропагандист славянофильской философии Ивана Ильина. Андрей Сергеевич пытается вербализовать свои наблюдения в собственных философских трактатах. 

В каком-то смысле упрощенно их можно противопоставить как славянофила и западника - хотя, скорее, не по формулировкам позиций, а по взгляду и стилю. Никита видит Россию изнутри и делает акцент на соборном начале - да и сам он непредставим без окружения. В Андроне больше проявлено индивидуальное начало - при этом на свою культуру он глядит как бы со стороны, как носитель чужой западной культуры. Если в собственных работах ему удается сформулировать слабости и сложности русского характера и особенностей пути, то национальные достоинства, духовные и интеллектуальные, с трудом поддаются его описанию. Впрочем, его интерес к русской культуре настолько глубок, а высказывания настолько искренни и бескорыстны, в нем настолько чувствуется желание понять и разобраться, что ничего, кроме почтения и доброжелательности, к нему не испытываешь. 

Если Сергей Михалков обаятелен своим заиканием, то сыновья, наоборот, - гладкой речью. У них, как теперь скажут, отработанная коммуникативная стратегия - они как бы все время соблазняют, слегка в себя влюбляют. Порой, если они не в форме, становится заметным самолюбование. Но обычно этого не видно, и обаяние устойчиво воздействует на аудиторию. 

Как мы уже отмечали, обаяние является естественной стилистической основой внешнего общения обоих кланов. Определенное очарование свойственно и Кеннеди, и Михалковым. Они действительно как будто излучают свет - и, похоже, свет кинематографа. Без движущейся картинки, будь то кино или телевидение, их обаяние не имело бы должной силы. Кинокамера сопровождает их всю жизнь. Если какие картинки и вспыхивают при упоминании имени Джона Кеннеди, то это, скорее всего, Happy birthday, Mister President! в исполнении Мэрилин Монро и хроника убийства в Далласе. Это один из первых по-настоящему визуальных политических образов. Голливуд всегда был неподалеку, поэтому и приход Арнольда Шварценеггера в клан Кеннеди представляется вполне закономерным. 

Основа же кинематографической магии Никиты Михалкова - в умении создать атмосферу, в воспроизведении особого мира русской усадьбы и дачи, жизни рядом с природой. При этом герои, как правило, не совсем свои и довольно беспомощны в этой природе, что делает образы особенно трогательными. Сохранение одухотворенного прошлого - его центральная тема. Его фильмы - и художественные, и документальные - о необходимости связи и преемственности, будь то история отца, первой волны эмиграции или картин из Третьяковки. Любопытно, что кинофильм, наиболее полюбившийся на Западе и наименее в России, - «Утомленные солнцем» - посвящен художественному исследованию судьбы и сущности элит. 

В заключение хотелось бы сказать несколько слов о будущем. Конечно, цивилизация на наших глазах переживает такой грандиозный слом, что любые культурные процессы и феномены почти не поддаются ни адекватному описанию, ни прогнозированию. И все же можно предположить, что, умирая, история вспомнит себя, и мы увидим синхронное сосуществование всех прежних форм. Смешение моделей групповых отношений, пришедших из глубокой архаики, рабовладения, монастырского, цехового, партийного и корпоративного взаимодействия. Поэтому можно будет говорить и о новом племенном строе, и о новом Средневековье, и о новом Ренессансе. 

Впрочем, думается, что судьба кланов предрешена - по крайней мере в том виде, как они выглядят сейчас. Очевидное постепенное ослабление института семьи будет приводить к доминированию новых типов и принципов формирования клановости. Кровное родство, по-видимому, будет заменяться родством символическим. Нечто подобное уже было: не связанные родственными узами средневековые монахи, члены красной коммуны или масонской ложи осознавали себя братьями в не меньшей степени, чем братья Михалковы или Кеннеди.

Автор: Андрей Новиков-Ланской, Леонид Пашутин

Политический класс