«Затем неизбежно должна наступить девальвация»

"Покупательная способность червонца снизилась" 
Во времена развитого социализма, который острословы называли переразвитым (за деньги уже ничего не купишь, а бесплатно еще ничего не дают), рассказывали анекдот о том, чем различаются эпохи разных советских правителей. Пионеры спрашивают старика, помнившего Ленина: 

— А как, дедушка, жилось при Ильиче? 

— А как в метро все ехали, детки. Вокруг темнота, а впереди — лампочка горит. 

— А при Сталине? 

— А как в трамвае. Половина сидит, а половина стоит навытяжку и ждет, когда посадят. 

— А при Хрущеве? 

— А как в самолете. Один правит, а всех тошнит. 

— А как же тебе живется при Брежневе, дедушка? 

— А как в такси еду. Чем дальше, тем больше платить приходится. 

Социалистическая инфляция началась, конечно, не в брежневские времена. После гиперинфляции во время Гражданской войны и скачков цен в начале НЭПа в стране наступила относительная ценовая стабильность. А продукты, недостатка которых до 1926-1927 годов не отмечалось, подешевели настолько, что очень многие долго потом вспоминали о тех временах с умилением. 

Однако после того, как началась ликвидация НЭПа, ситуация резко изменилась. В 1929 году большевистское руководство словно бы делало все возможное, чтобы цены начали расти как можно быстрее. Сельхозпродукцию у крестьян стали изымать почти насильно, и в ответ они снизили посевные площади и начали припрятывать зерно. Это, естественно, привело к исчезновению хлеба из магазинов и повышению цен на муку и продукты на рынках. 

Одновременно началась ликвидация частной торговли, и это тоже внесло вклад в рост цен. После того как в Ленинграде ударными темпами закрыли 500 частных магазинов, даже крайне не любившая нэпманов советская печать констатировала: 

"Свертывание идет главным образом по мануфактурной, обувной и пищевой торговле. Необходимо отметить, что кооперация слишком медленно реагирует на уменьшение сети частных магазинов: вместо 4 закрытых частных магазинов кооперация открывает лишь один свой. В результате в городе наблюдается повышение цен на продукты первой необходимости на частном рынке". 

При этом и кооперативная, и государственная торговля в полной мере использовали отсутствие конкуренции для личного обогащения. 

"Последние контрольные закупки, проведенные московской торговой инспекцией в праздничные дни,— сообщали газеты,— показали, что злоупотребления в торговом аппарате не только не уменьшились, но даже приняли характер массового явления. В магазине 13 Бауманского общества потребителей одна смена торгует по нормальной цене, другая по повышенной. В магазине 99 инспекция обнаружила неполновесные гири... В магазине N 14 кооператива "Красное Замоскворечье" за мясо, стоящее 2 р. 58 к., взяли 2 р.78 к. В Сокольническом кооперативе N 32 по 1 р. 62 к. за кило продавали якобы "высокосортный" творог. Анализ показал, что этот творог ничем не отличается от обыкновенного, продающегося по 76 коп.". 

Покупатели волей-неволей брали дорожающие продукты, а руководство торговли потихоньку поднимало цены. Затем в дело вмешался новый фактор: из-за ликвидации частных предприятий государственная промышленность осталась без конкурентов, и красные директора тоже стали поднимать цены. 

Еще через некоторое время партия и правительство взялись за индустриализацию, которая заключалась не только в массовом строительстве новых заводов и фабрик, но и в установлении сверхвысоких плановых заданий уже существующим производствам. Выполнить их можно было только двумя способами — резко снижая качество продукции и не менее резко повышая цены. 

"Не приходится затушевывать,— говорилось в директивных статьях в партийной печати того времени,— что это явление представляет собою серьезную опасность и требует самого пристального внимания со стороны всех наших хозяйственных и регулирующих органов, в частности финансовых... В этом отношении должна быть проявлена совершенно исключительная жесткость. Рост цен имеет место почти исключительно по линии с.-х. цен, хотя за последнее время вольные цены на хлеб в целом ряде производственных районов значительно снизились. Здесь мы можем и должны добиться решительного перелома с наступлением периода реализации нового урожая и начала новых заготовок хлеба и других с.-х. продуктов. В связи же с промышленными ценами перед нами вырисовывается самая основная и наиболее важная проблема нашей теперешней хозяйственной действительности — проблема себестоимости и качества нашей промышленной продукции". 

Подобные же речи произносились с высоких трибун, но ползучий рост цен продолжался. Председатель Совнаркома СССР Алексей Рыков в апреле 1929 года подвел итоги хозяйственного года, заканчивавшегося тогда 1 октября, и последующих месяцев: 

"На 1 ноября 1927 года покупательная способность червонца была равна 5 руб. 04 коп. (по общеторговому индексу ЦСУ). На 1 октября 1928 года — 4 руб. 73 коп., т. е. за прошлый год покупательная способность червонца снизилась на 30 коп. В этом году: на 1 октября — 4 руб. 74 коп., на 1 января — 4 руб. 63 коп., на 1 февраля — 4 руб. 59 коп. и на 1 марта — 4 руб. 48 коп.". 

"От их слов мы не сыты, не веселы" 
Речи, однако, помогали мало: цены на отдельные товары, включая лекарства, росли в разы, вызывая недовольство трудящихся, от которых в Совнарком и ЦК шел нескончаемый поток жалоб на дороговизну. 

Чтобы хоть как-то стабилизировать положение, власти в очередной раз ввели карточки, именовавшиеся заборными книжками, и зафиксировали цены на хлеб. 

На долгие годы это стало основой основ советской ценовой политики. Хлеб, если и дорожал, то исподволь, в заботе о благе трудящихся. К примеру, когда поднимались цены на белый хлеб, говорилось об улучшении его качества. А затем, когда население привыкало к новому уровню цен, поднималась цена и на остальные сорта хлеба. 

Впрочем, прибегать к этой мере слишком часто не удавалось. При нищенских зарплатах подавляющего большинства граждан СССР цена на хлеб без преувеличения была вопросом жизни и смерти. И поэтому производство хлеба сначала в неурожайные годы, а затем и постоянно приходилось дотировать из бюджета. А образовавшийся дефицит покрывался за счет подъема цен на другие товары. Так что, утолив голод, трудящиеся были не в состоянии сколько-нибудь сносно одеться. 

К примеру, учитель Сирик из Каменец-Подольской области писал Сталину в 1939 году: 

"Под Вашим мудрым руководством мы в нашей социалистической стране имеем громадные достижения во всех отраслях хозяйства, науки и культуры. Я хочу в этом письме поделиться с Вами о том, что нужно сделать... Система зарплаты учителям не отвечает социалистическому принципу "От каждого по его способности, каждому — по его труду". Пример. Один учитель много, усердно работает, в результате у него высокий процент успеваемости, другой мало работает, без хорошей подготовки, отчитал уроки и точка, а получают они по образовательному цензу одинаково. Нужно создать такую систему оплаты работы учителя, чтобы кроме образования учитывалось количество затраченных часов позаурочно на подготовку к урокам, помощь отстающим ученикам и качество работы — успеваемость и воспитание учеников. Чтобы учитель, который много, усердно работает и добивается хороших показателей в работе, получал больше, чем тот, кто менее работает, и мог выработать 600-700 руб. в месяц, так как из 240 рублей — 30 руб. займа, налогов и взносов,— при современных ценах на товары не хватает... Кроме этого, по непонятным для меня причинам на днях во всех магазинах нашего района сделали наценку на мануфактуру и готовые изделия на 20-25%". 

Сложившуюся схему ценообразования пришлось несколько раз изменять во время Великой Отечественной войны, когда в 1941 году вновь ввели карточки, а в 1944 году начали продажу товаров по сверхвысоким ценам в коммерческих магазинах. После войны, несмотря на неоднократные снижения, цены продолжали оставаться очень высокими, в особенности по сравнению с дореволюционными. По данным ЦСУ, ситцевые ткани подорожали в 46 раз, мужские демисезонные пальто — в 29 и даже граненые стаканы, без которых не могла обойтись ни одна русская, а потом советская семья, выросли в цене в 22 раза (см. "Власть" N 10 за этот год). 

Партии и правительству по-прежнему шел поток писем от граждан, недовольных высокими ценами: 

"Скажите, пожалуйста,— говорилось в анонимном письме из Коми АССР,— почему так много, если так можно выразиться, болтают о благе народа, а на деле этого нет пока, а все хуже и хуже у нас, чем в любой капиталистической стране, жизнь человека? Это, во-первых, к примеру, о ценах на все виды продуктов и промтоваров. Ведь у нас уже достигнут рост в 3-4 раза больший, чем до войны (1940 г.), а цены все же в 5-6 раз больше, чем до войны, а если взять до революции, т. е. 1917 год, то исходя из доклада тов. Суслова на собрании о 39-й годовщине Октября, у нас на душу приходится добра в 19 раз больше, чем до 1917 года. Это просто чушь и на смех курам, ибо до 1917 г. все магазины были набиты продуктами и промтоварами по дешевой цене, где человек мог зарабатывать 50 коп. и до рубля в день. Ну он за эти копейки мог одеваться и прокормиться досыта, ибо цены по сравнению с 1917 г. в 30-40 раз. Разве мыслимо, когда человек зарабатывает на кило сахару за рабочий день? Еще часто по радио болтают, что у нас подходят к коммунизму. Да подохнем до коммунизма. У Вас, конечно, коммунизм, ну а у нас — голодализм и дороговизм, шкуродеризм с простого рабочего люда. Ведь писали черным по белому, что в прошедшую пятилетку цены будут как до войны. Где это, почему не выполняете, а занимаетесь шкуродерством с народа, в течение 39 лет все подтягиваем ремешки до последней дырки. Уже люди стали как досочки 25 мм. И вот праздник Октября, дали по 3 кг муки, не мука, а мука, когда целый день стоишь в очереди, и полкило сахара, за которым пришлось 4 часа стоять. Вот Вам праздник Октября. До революции целину не пахали, а хлеб досыта ели, и сладко пили, и магазины набиты до отвала — бери что твоя душа хочет и сколько хочет. А теперь что? Все даем помощь кому-то, а сами подтягиваем животы до пупа, что еле ноги тащим на работу. Вот Вам и благо народа. Конечно, словами хорошо кормят нас тов. Булганин и тов. Хрущев, но от их слов мы не сыты, не веселы, а все холод чувствуем". 

Хрущев пытался придерживаться прежней тактики — сохранять низкую цену на хлеб, компенсируя дефицит за счет удорожания других товаров. Но народ нашел лазейку. Если комбикорма для скота дороже хлеба, то почему не кормить собственную скотину хлебом из магазинов? Говорят, что, увидев как-то переходящих через Рублевское шоссе крестьян с мешками хлеба, Хрущев остановился, выяснил, зачем им столько буханок, и пришел в ярость. Немедленно последовал запрет на приусадебные хозяйства и содержание в них скота. Однако мера не помогала, и в условиях тяжелого финансового кризиса первый секретарь ЦК решился в 1962 году увеличить цены на продовольствие. Одновременно была снижена зарплата рабочих, и дело кончилось бунтами и расстрелом демонстрантов в Новочеркасске. 

Сменивший Хрущева Брежнев практически в каждом выступлении заверял страну, что партия заботится о неуклонном повышении благосостояния народа, что подразумевало и стабильность цен. 

А цены тем временем, пусть и не слишком заметно, продолжали расти. 

"Борьба за повышение цен приобрела особенно высокий накал" 
Неизменно стабильными оставались лишь цены на хлеб, отдельные виды продуктов и самые народные товары, к примеру хлопчатобумажные ткани. На многие другие товары с 1968 по 1973 год цены выросли на 20-30% (см. таблицу). По нынешним временам эти цифры вряд ли могут кого-то удивить. Но тогда они шокировали даже генерального секретаря ЦК КПСС, которому доложил о социалистической инфляции его помощник Виктор Голиков: 

"Дорогой Леонид Ильич! Прошу извинить меня, но я снова возвращаюсь к вопросам цен в стране. Как я уже не раз докладывал Вам, Совет Министров СССР, Госплан, Минфин и многие министерства систематически выискивают способы повышения как оптовых, так и розничных цен. И это вопреки решениям Политбюро, Вашим личным неоднократным указаниям, наконец, решениям самого XXIV съезда нашей партии. Кстати говоря, в докладе на XXIV съезде партии Вы говорили: "Большая и сложная задача насыщения рынка предметами народного потребления должна решаться при стабильном уровне государственных розничных цен, а по мере создания необходимых экономических предпосылок — и при снижении цен на отдельные виды товаров". Докладчик о проекте Директив девятой пятилетки тов. Косыгин А. Н. повторил это положение на съезде. Он заявил: "В новой пятилетке, как сказано в проекте Директив, будет обеспечена стабильность государственных розничных цен. На отдельные виды товаров по мере накопления товарных ресурсов цены будут снижаться". В решениях XXIV съезда по Отчетному докладу Центрального Комитета КПСС на этот счет сказано, что задача удовлетворения растущего платежеспособного спроса населения "должна решаться при стабильном уровне государственных розничных цен на товары народного потребления и снижении цен на отдельные товары по мере роста их производства и накопления необходимых ресурсов". К сожалению, эти принципиальные положения за истекшие 4 года пятилетки не выдерживаются. Имевшее место снижение цен на неходовые товары и залежалые — это свидетельство бесхозяйственности, расточительства, плохого планирования производства, а не торжество политики партии". 

Всю вину за происходящий подрыв авторитета партии Голиков возлагал на правительство: 

"Как раз сейчас, когда верстается план 1975 г. и готовится план новой пятилетки, борьба за повышение цен приобрела особенно высокий накал. Сошлюсь лишь на такие факты. Совет Министров СССР внес в Политбюро предложения о значительном увеличении розничных цен на все виды вин, в том числе и на плодово-ягодные (как их в народе называют — "гнилушка"), повышении тарифа на такси, а также стоимости проездных билетов в авиации. Есть сведения, что готовятся проекты об увеличении розничных цен на бензин (примерно в 2 раза), на некоторые сорта водки и все виды бальзама (тоже в 2 раза). Вынашиваются и многие другие проекты. Повышение цен на какие бы то ни было товары (как оптовые, так и розничные) ничего не дает народному хозяйству нашей страны, не может излечить имеющиеся недуги, избавить от определенных трудностей. В условиях нашего государства смысл повышения цен всегда один: из одного кармана государственного берем, в другой государственный карман перекладываем. У нашего государства, у его предприятий и у нашего народа карман всегда один. У нас нет предпринимателей и эксплуатируемых. Все у нас живут за счет средств государства, за счет одного государственного бюджета. Всякого рода комбинации с ценами выгодны лишь Госплану, Минфину, а точнее — их руководителям, которые стремятся свою бесхозяйственность, неумение руководить экономикой закрыть "добычей" одного или двух миллиардов рублей за счет повышения цен. У кого они взяли этот миллиард? Они взяли его у собственного государства, у собственного народа. Взяли без труда, путем росчерка пера. Политически, идеологически (как во внутреннем, так и в международном плане) мы от такой политики проигрываем невероятно много". 

Как водится, помощник генерального секретаря обвинял оппонентов в идеологической крамоле и неспособности руководить: 

"Я не понимаю только одного, почему некоторые деятели днем и ночью мечтают, пекутся, борются за повышение цен (как розничных, так и оптовых). Это у капитализма при стихийном характере его развития, при стихийном складывании у него стоимости и цен нет иного выхода, как повышать цены и лишь изредка в силу конкурентной борьбы снижать их. Но при нашей плановой, централизованной экономике, при абсолютном господстве государственной собственности и т. п. мы можем, больше того, мы обязаны идти противоположным, совершенно здоровым экономическим путем — путем снижения цен. Да, снижение цен — это здоровый путь, а повышение цен — это свидетельство нездоровья нашего хозяйственного организма. Говорят, что повышение цен, скажем, на данные товары даст государству один миллиард рублей. Но разве нельзя миллиард получить другим, более разумным, здоровым способом? Я не понимаю, например, почему этот миллиард в наших условиях мы должны добыть через повышение цен? Ведь тот же миллиард можно в наших условиях получить и путем снижения цен, снижения себестоимости. Это так же в наших силах, как и повысить цены. Но от последнего мы проигрываем экономически и политически, а от первого только выигрыш, и выигрыш не простой, финансовый, а выигрыш принципиальный, ибо борьба за снижение цен является одним из мощных двигателей совершенствования всего процесса производства, научно-технического прогресса в нем. Повышение цен, наоборот, тормозит, сдерживает совершенствование производства, научно-технический прогресс. Это же простая истина, это азбучное положение политической экономии социализма". 

Предлагал Голиков и собственный выход из ситуации: 

"Возьмем такой простой случай. Предположим, мы решили снизить оптовые цены на товары, производимые нашей промышленностью, на один процент. Что это нам даст? Это нам даст в год минимум 4,5 миллиарда рублей, ибо, по данным ЦСУ СССР, объем валовой продукции всей промышленности СССР составил в 1973 г. 453 миллиарда рублей. Я взял слишком простой расчет, но ведь их можно иметь много. К сожалению, никто этим не занимается как следует. Проще всего — давай повышение цен! Спрашивается, где граница, когда будет конец такой линии, с позволения сказать, политики? Уверен, что никто из ревнителей повышения цен этого не скажет. Да они об этом и не думают. Создается впечатление, что живут они по Бернштейну: доплывем до того берега и тогда увидим, что нам делать дальше. Серьезные врачи лечат больного эффективными средствами, а не теми, которые дают временное, мимолетное облегчение". 

А вслед за тем помощник объяснял генеральному секретарю всю опасность положения: 

"Линия на систематическое повышение цен грозит опасными последствиями. Ведь каждому очевидно, что это цепная реакция: на что-то повысили цены и тут же надо повышать цены на другие товары; затем выясняется, что в связи с этим надо повышать заработную плату и т. д. И так — без конца. В конечном счете все это приводит к общегосударственной инфляции. А что следует затем? Затем неизбежно должна в какой-то момент наступить девальвация. Но ведь такой путь — это путь капиталистического развития. Ведь в том-то и дело, что социализм принципиально отличается от капитализма стабильностью цен, их систематическим снижением, отсутствием инфляции и девальвации. А если цены постоянно растут, деньги обесцениваются, периодически осуществляется девальвация, то это уже не социализм, а чистейший капитализм. Конечно, снижение себестоимости, а следовательно, снижение цен требует немалого ума, огромного умения, умения хорошо хозяйствовать, настойчиво и честно трудиться. К сожалению, даже при развитом социализме есть возможность жить более вольготно. Согласитесь с тем, насколько опасен для экономики социализма даже один тот факт, что мысли, психология хозяйственных кадров направляются не на борьбу за снижение цен, а за повышение. Наша печать — и устная, и вся другая, наша могучая пропаганда, по существу, замалчивают вопрос о снижении цен. Нет или почти нет теоретических статей в наших многочисленных журналах и газетах на тему о том, что социализм — это ежечасная, повседневная и абсолютно повсеместная борьба за снижение себестоимости, цен. Не считая, конечно, тех единичных случаев, когда наши теоретики и экономисты из высоких государственных учреждений иногда сквозь зубы произносят слова о снижении себестоимости. Некоторые деятели Госплана и Минфина просто не переносят разговоров о необходимости снижения цен". 

Брежнев ознакомился с запиской и, судя по пометкам, был возмущен некоторыми фактами. Но удерживать низкие цены на хлеб и никак не компенсировать эти расходы бюджета было невозможно. Так что через некоторое время с одобрения Политбюро в стране началась агитационная кампания, в ходе которой трудящимся разъясняли, что литр бензина не может стоить дешевле литра газированной воды. Да к тому же повышение цены на него коснется только узкого круга состоятельных автолюбителей. Затем бензин подорожал вдвое. Выросла цена и на другую роскошь — авиабилеты. Ведь обычный советский человек может ездить по стране и поездом. А состоятельные — пусть раскошеливаются. При этом, правда, росли затраты на перевозки, командировки и прочее, что приводило к росту себестоимости, письмам в Госплан и новому витку роста цен. 

Довольно долго бюджетный дефицит позволяли уменьшать валютные поступления от продажи нефти и газа. В результате и Андропов, и Черненко, и Горбачев отказывались даже обсуждать повышение цен на хлеб. И не было ничего удивительного в том, что после падения цен на нефть и валютной выручки советская экономика рухнула. 

Огонек
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе